Афганская тематика незаслуженно отошла на второй план в 2022 году, хотя по степени рисков для центрально-азиатского региона она остается ключевой. Паническое бегство США из страны в августе 2021 года сформировало вакуум силы, который действующая власть в Кабуле – движение «Талибан», – заполнить не смогла. Сейчас, по прошествии полутора лет, стало очевидно, что вести партизанскую войну против Вашингтона и управлять разрушенной страной – это разные вещи.
Афганистан вошел в ситуацию системного политического и социально-экономического кризиса. Военная победа талибов не означает прекращения их внешнеполитической изоляции. Они по-прежнему рассматриваются на Западе как террористическая экстремистская организация. А, следовательно, предоставление Афганистану любой экономической помощи может быть интерпретировано США и их союзниками как финансирование терроризма – с соответствующим введением пакета санкций.
Кроме того, есть вполне обоснованные опасения, что работа по гуманитарным вопросам с талибами будет безрезультатна – они будут рассматривать любых внешних доноров как «дойную корову», так же как рассматривали западных спонсоров прежние светские власти Афганистана. Модель их поведения предельно простая: «Спонсорские ресурсы дайте нам «здесь и сейчас», а мы потом как-нибудь выполним свои обещания. А если не дадите гуманитарной помощи, то себе же сделаете хуже – столкнетесь с экономическими беженцами».
Это – классический шантаж, который афганские элиты усвоили на протяжении последних двадцати лет. Точно так же они «вытягивали» ресурсы из США, пугая Вашингтон угрозой экстремистов. Гуманитарная помощь, если ее будут распределять талибы, до конечного адресата – населения, — просто не дойдет.
Дальнейшее ухудшение социально-экономической обстановки (даже при условии того, что гражданская война не возобновится) в Афганистане потенциально способно вылиться в масштабный поток экономических беженцев. При этом у него могут быть два основных направления – пакистанское и центрально-азиатское.
Страны Центральной Азии реально могут столкнуться с вынужденной волной миграции в два-три миллиона человек из северных провинций Афганистана. Ситуация отчасти будет похожа на обстановку в Европейском союзе в 2015 году, когда было зафиксировано более 2 миллионов беженцев из Ливии, Сирии, Ирака.
Системы социального обеспечения стран региона не выдержат такого миграционного давления. В Центральной Азии и без того наблюдается избыток рабочей силы, перенаселенность и дефицит воды. Помощь необходимо будет оказывать уже всем странам региона, а не только Афганистану. Причем экономический потенциал стран ЕАЭС, включая Россию, будет уже недостаточен. Необходимую поддержку может оказать Китай, но Пекин может попросить за это дополнительные экономические преференции – например, доступ к новым экономическим активам в странах Центральной Азии.
Отказаться от приема мигрантов также будет проблематично по внутриполитическим причинам – из северных провинций Афганистана потенциально будут мигрировать этнически родственные группы: таджики-фарсиваны в Таджикистан, узбеки Мазари-Шарифа в Узбекистан, туркмены Герата в южные районы Туркменистана. Важна и позиция самих афганских национальных меньшинств – для большинства таджиков, узбеков и туркмен перспективы переселения в этнически близкие государства Центральной Азии более привлекательны, чем проживание в Афганистане.
Для стран Центральной Азии важно еще одно обстоятельство. Победа талибов над США рассматривается значительной частью местного населения как аргумент в пользу демонтажа светских политических режимов в странах-соседях Афганистана. Талибы становятся символом реалистичности прихода к власти других религиозных экстремистских групп, ведь талибы смогли сделать то, что не получилось у ИГИЛ – создать устойчивое теократическое государство, де-факто признаваемое соседями. «Спящие ячейки» в странах Центральной Азии активизируются – они получают идеолого-пропагандистскую «подпитку» с территории Афганистана.
Все это в совокупности заставляет ключевых региональных игроков искать форматы взаимодействия по Афганистану. Так в частности Кремль предлагает вариант «ближайших соседей»: Пакистан, Иран, Индия, Китай, и ОДКБ. Однако до конструктивного наполнения любых подобных форматов еще далеко.
Купировать риски гуманитарной катастрофы в Афганистане можно, но необходима консолидация ресурсов всех заинтересованных доноров. Дело в том, что должна измениться сама логика взаимодействия с Афганистаном – не предоставление ресурсов «просто так», а возможность «заработать» афганским элитам. Вот на поиске подобных совместных проектов и необходимо сфокусировать внимание ключевым участникам формирующейся Большой Евразии.
Пока же Казахстану необходимо исходить из худшего варианта – что Таджикистан, Туркменистан и Узбекистан не смогут адаптировать весь поток беженцев. А потому часть его пойдет в южные и западные области Казахстана – особенно, в районы компактного проживания узбекской и таджикской общин. Отсутствие языкового барьера будет рассматриваться афганскими беженцами как шанс на более быструю социальную адаптацию в Казахстане.
Акорде целесообразно заранее подготовить в южных областях страны систему лагерей для беженцев – можно взять за образец турецкую модель, развернутую вдоль границы с Сирией. Также заблаговременно необходим поиск международных доноров, способных передавать в эти лагеря продовольствие и медикаменты, оказывать волонтерскую помощь.
В сентябре 2021 года президент Токаев уже выступал с инициативой создания в Алматы гуманитарного хаба для оказания помощи Афганистану. Теперь же, скорее всего, подобный хаб нужен будет самим странам Центральной Азии.
Логичнее всего, если основными донорами такого центра станут страны НАТО – главные виновники афганского кризиса. Можно в качестве эксперимента обложить специальным налогом на содержание афганских беженцев западные нефтедобывающие компании, работающие в Казахстане.
***
© ZONAkz, 2023г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.