Зифа-Алуа АУЭЗОВА, кандидат филологических наук, востоковед. Больше трех лет внучка классика казахской литературы посвятила научному труду – переводу уникального памятника культуры древних тюрков Махмуда Кашгари “Дивани лугат ат-тюрк”. Уже осенью алматинцы смогут подержать в руках перевод лексикографического трактата Махмуда Кашгари на русский язык. Для Зифы Муратовны написание этой книги стало своеобразной школой по исследованию древнейшей культуры. Сегодня автор делится своими впечатлениями о работе над рукописью с читателями “НсП”.
— Зифа-Алуа Муратовна, почему именно этой теме Вы посвятили свою научную работу и как возникла идея создания такого перевода?
— Прежде всего, наверное, я расскажу о том, что собой представляет этот памятник “Дивани лугат ат-тюрк” Махмуда Кашгари, что переводится как “Словарь тюркских наречий”. Это древнейший энциклопедический труд, посвященный культуре тюркских племен. Когда мы говорим о тюрках, имеем в виду людей, которые говорят на языках, относящихся к тюркской группе языков. Это жители сегодняшних Турции, Казахстана, Кыргызстана, Узбекистана, Туркмении, Азербайджана, а также татары, башкиры, якуты… В этой книге, а она была создана в XI веке, дается очень много сведений об этих языках, автор уделяет внимание тому, насколько отличаются друг от друга диалекты, и дает богатейшую информацию о культуре этих людей. В книге приводятся различные легенды, рассказывается о традициях, обрядах, героях, описываются битвы, дается богатейшая коллекция пословиц и образцов древнетюркской поэзии.
Махмуд Кашгари явился свидетелем небывалого военного триумфа тюрок на огромном пространстве мусульманской цивилизации XI века. В это время тюрки-огузы, доселе известные миру в основном в качестве наемных воинов в армиях мусульманских правителей, под управлением династии Сельджуков подчинили себе обширные территории, находившиеся под контролем арабских и иранских династий от Хорасана до Средиземноморья на Ближнем Востоке, а также Малую Азию, одержав победу над византийским императором. В конце Х века восточные тюрки под управлением династии Караханидов, главным городом которых был Кашгар, утвердили свою власть в Средней Азии, одержав победу над династией Саманидов.
“Дивани” создавался на арабском языке как энциклопедический словарь, знакомивший читателей из разных уголков Дар уль-Ислам, то есть мусульманского мира, с языком и культурой тюркских завоевателей, пришедших к власти на большей части халифата. Весь трактат и в особенности его предисловие — очевидное свидетельство высочайшего духовного и эмоционального подъема автора, представляющего миру тюрок как народ, избранный самим Всевышним для управления миром.
С первых же строк „Дивани” становится очевидно, что в мировоззрении его автора особое место занимали ценности ислама и арабской культуры. В предисловии Махмуд Кашгари указывает, что его труд посвящен аббасидскому халифу аль-Муктади, воплощавшему в глазах большинства мусульман высочайший духовный авторитет:
“Я написал свою Книгу, прося помощи у Аллаха Всевышнего, и назвал ее “Дивани лугат ат-тюрк”, стремясь к тому, чтобы она стала Вечным Памятником и Непреходящей Ценностью, для Его Превосходительства [продолжателя рода] святых и пророков, имамов, Хашимитов и Аббасидов, нашего Господина и Покровителя Абу-л-Касима Абдаллаха ибн Мухаммада би-Амриллах, Эмира Правоверных, Халифа Властелина миров…”
Посвящение труда аббасидскому халифу во времена Кашгари имело особый смысл. С победами тюрок-сельджуков над Буидами связывалось восстановление политического авторитета Аббасидов. Халифы при Буидах носили лишь формальный титул правителей и признавались главами мусульман-суннитов, в то время как сами Буиды были шиитами. Тугрил-бек, первый султан ислама, под командованием которого Сельджуки установили власть в Багдаде, вошел в историю ислама как защитник халифа Суннитов, положивший конец правлению Буидов. Халиф удостоил Тугрил-бека титула йамин амир ал-му’минин (Правая рука повелителя правоверных).
Посвящая „Дивани” халифу, Кашгари придавал своему труду особый духовный статус: в этой перспективе изучение языка тюрок становилось в ряд общемусульманских приоритетов. Благословение халифа представляло особую важность и для Сельджуков, принявших титулы султанов ислама: официально они представляли свою миссию как священную обязанность, возложенную на них халифом.
Говоря о начале исламизации тюрок, обычно ссылаются на ибн аль-Асира, по свидетельству которого в 349 – 960 годах „тюрки, занимавшие 200 тысяч шатров”, одновременно приняли ислам. Очевидно, что речь здесь шла о Караханидах, ставших первой тюркской династией, принявшей ислам. Начиная со второй половины X века, они способствовали его распространению в Трансоксании и Кашгаре. По предположению Бартольда, необычайно быстрое и мирное обращение в ислам столь великого количества людей могло быть связано с пребыванием при дворе тюркского кагана мусульманского ученого из Хорасана Келимати.
На наш взгляд, говоря о причинах массового принятия ислама тюрками, следует иметь в виду следующее: образ ислама, представший Караханидам посредством миссии Келимати и других мусульман, не противоречил собственной вере тюрок. Ислам не принуждал тюрок к отречению от глубоко укоренившейся системы прежних духовных ценностей. Тюрки продолжали поклоняться Тенгри, а в общении с мусульманами переводили его имя на арабский язык как „Аллах”.
Содержание „Дивани” ясно свидетельствует о том, что для Кашгари не существовало конфликта между исламом и доисламской верой тюрок. Многочисленные тюркские цитаты с упоминанием имени бога Тенгри Кашгари абсолютно естественно переводит на арабский, заменяя Тенгри на Аллах:
Тенгри ажун турутти
жигри азиз тазкинур
йулдузлари журкашиб
тун кун уза йурканур.
“Аллах Всевышний сотворил мир и высокий небосвод, придав ему постоянное вращение, звезды, выстроенные в ряды, ночь и день, сменяющие друг друга”.
Тун кун табун тенгрика буйнамагил
куркуб ангар айману уйнамагил.
“Днем и ночью молись Аллаху Всевышнему, не заносясь. Будь перед Ним смирен и боязлив, но в смиренности и боязливости не играй перед ним!”
— Почему возникла необходимость в переводе “Дивани” на русский язык?
— Сама история этого труда необычна. Я переводила текст с факсимиле рукописи, то есть с оригинала на арабском языке. Единственная копия этой рукописи хранится в одной из библиотек Стамбула. В 1990 году Министерство культуры Турции проявило инициативу выпустить ее факсимильное издание.
Неизвестно, довел ли Кашгари свою инициативу до конца, то есть подарил ли он свой труд самому халифу, как говорилось в его предисловии, но книга переписывалась. Та рукопись, которая дошла до наших дней, относится к XIV веку. Похоже, что в разное время различные лексикографы обращались к этому труду: фрагменты из книги Махмуда Кашгари цитируются в более поздних лексикографических трудах, но не очень часто. Наверное, это связано с тем, что статус тюркского языка не был таким высоким и популярным, как, например, фарси или арабского. Эта рукопись была обнаружена снова в 1916 или в 1917 году в Турции, произведя большой эффект в интеллектуальном мире. Она появилась на одном из книжных рынков во втором десятилетии ХХ века и с тех пор вошла в научный обиход. В Турции издали эту рукопись на арабском языке, с него перевели на турецкий. Также был перевод и на немецкий язык. В 1930 годы в Советском Союзе была попытка перевести его на азербайджанский язык, но поскольку в этот период в подобных инициативах государство усматривало опасность пантюркизма, к сожалению, перевод не был издан, а переводчик был причислен к врагам народа. На русский язык “Дивани” полностью не переводился. Большой материал из него вошел в “Древнетюркский словарь”, изданный в 70-е годы Институтом языкознания Академии наук СССР. В нем рассматривались отдельные лексемы из “Дивани”, но значительная часть культурологического и лингвистического материала была опущена. Почему важно иметь перевод на русском языке? В настоящее время люди, ассоциирующие себя с тюркской культурой, проживают на огромном пространстве бывшего Советского Союза, хорошо владеют русским языком и получали образование на русском. Это язык науки и культуры, который объединяет поколение исследователей на сегодняшний день и в России, и в странах Центральной Азии. В этом регионе люди, которые хорошо владеют русским языком, могли бы оценить и хорошо прочувствовать этот памятник. Судя по реакции, по тем отзывам, которые я слышала от моих коллег, интерес к этому изданию очень большой, и перевод этого памятника на русский язык — большое событие. Мне кажется, что этот перевод может послужить важным источником для исследовательской работы историков, языковедов, литературоведов. Материал достаточно богатый.
В настоящее время ценность “Дивани лугат ат-тюрк” возрастает, особенно в связи с новыми поворотами в истории носителей тюркских языков и наречий. В связи с образованием новых политически независимых государств возникла потребность в воссоздании новых концепций их истории и написании новых учебников по истории. “Дивани лугат ат-тюрк” стал в этом контексте одной из точек отсчета как богатый источник сведений о пересечении во времени и пространстве феноменов мусульманской цивилизации и тюркской культуры.
— Сколько времени ушло на проект?
— Работа над переводом началась по инициативе Фонда “Сорос — Казахстан” в 1999 году и длилась несколько лет, поскольку помимо перевода объемного рукописного текста она предусматривала и исследование ряда интересных проблем. Прежде всего, изучение лексикографического материала из “Дивани лугат ат-тюрк”, вошедшего в более ранние исследования и словари. Это изданный в 1972 году в Великобритании “Этимологический словарь тюркского языка до XIII века” Клозена, “Древнетюркский словарь”, в 1969 году изданный Институтом языкознания в Ленинграде, и другие издания, по которым нужно было сверять транскрипцию и интерпретацию отдельных тюркских лексем.
В работе над переводом “Дивани лугат ат-тюрк” неоценимой была помощь моих близких. Мой супруг Роберт Эрмерс, нидерландский арабист и тюрколог, специализирующийся на истории тюркского и арабского языкознания, с большим энтузиазмом отнесся к моему проекту. Он критически редактировал мои переводы и даже разработал индекс, позволяющий работать со словарем читателям, не знакомым с традиционной структурой арабских лексиконов. Мама Хорлан Матеновна Рахимбек, исследователь философии естественных наук и образования, принимала активное участие в редактировании русской части — она прекрасный стилист и ценитель литературы. Папа Мурат Мухтарович Ауэзов, востоковед и культуролог, был вдохновителем работы над переводом с самого ее начала. В этот период он посетил располагающийся в Китае Опал, где, предположительно, находится захоронение Махмуда Кашгари. Эта местность с древних времен славится своими гончарными изделиями. Папа привез мне в Голландию кувшин из Опала, глина которого, возможно, хранит память и о Махмуде. Мне этот кувшин, несомненно, передавал добрую энергию. В общем, в работе над переводом участвовали все мои близкие, и Махмуд Кашгари вошел в нашу жизнь как мудрый предок.
В целом работу над переводом я закончила в 2003 году и после этого начала работать с издательством. Был долгий период приведения в соответствие технической части, ведь издание само по себе довольно сложное из-за обилия диакритики и шрифтов. В конце концов книга уже выходит в издательстве “Дайк-Пресс”, и в сентябре состоится ее презентация.
Благодаря работе над этой книгой я познакомилась с трудами древних ученых, которые обращались к лексикографии. И, конечно, через Махмуда Кашгари у меня появился еще больший интерес к истории Арабского халифата X — XI веков и к истории тюркских племен. Этим периодом мне доводилось заниматься и раньше: моя кандидатская диссертация, над которой я работала в Санкт-Петербургском государственном университете под руководством профессора Анны Аркадьевны Долининой, была посвящена эволюции макамы — жанра плутовской новеллы в средневековой арабской литературе. Период, который охватывала моя диссертация, — с X по XIII век. Работа над средневековыми арабскими текстами была мне знакома, и предмет изучения представлял большой интерес.
— На Ваш взгляд, какова сегодня ситуация в арабоязычной литературе?
— Рассуждать о современной арабской литературе в целом, наверное, сложно, так как, говоря об арабских странах, мы подразумеваем государства, в которых говорят на арабском языке. А разнообразие этих стран очень велико – Сирия, Ливан, который сейчас вновь беспощадно бомбардируется Израилем, Египет, Ливия, Иордания, Ирак, Алжир, Тунис, Марокко, Западная Сахара. Это страны с разнообразным экономическим и социальным укладом, с разными проблемами. Естественно, что и литература этих стран различается по темам и стилям. Существуют выдающиеся писатели, такие, как Нагиб Махфуз. Говоря об арабской литературе, я бы обращалась к отдельным личностям. Крупных писателей объединяет понимание великих общечеловеческих истин, они выносят их на суд читателя через собственное осознание тех реалий, в которых жили и развивались. Для меня на первом плане стоит индивидуальный путь писателя, то, каким образом он пришел к пониманию важных истин, и образ его повествования, обращения к читателю.
В прошлом году я начала читать в университете курс лекций по “Интеллектуальной истории Центральной Азии”. Мне нравится сама формулировка такого курса, эта история не ставит жестких барьеров между литературными жанрами, философией, историографией, лексикографией. Она отражает процесс познания человеком мира через различные виды творчества или науки. Это присуще и арабским странам, и любому другому региону. Для начинающих исследователей и писателей творческий поиск чаще и естественнее всего начинается с изучения интеллектуального наследия своей традиции. Неизбежными точками отсчета здесь становятся творческие биографии ярких личностей — писателей, философов, ученых. И каждый раз этот путь уникален.
— Многие были не согласны с присуждением Нобелевской премии Нагибу Махфузу, так как были другие выдающиеся арабоязычные поэты и писатели. Поговаривали, что это чисто политический ход. Что Вы думаете по этому поводу?
— Восприятие литературы всегда субъективно, и это естественно. Здесь могут быть совершенно разные мнения и впечатления, но очевидно, что при присуждении премий и разных грантов решающую роль играет фактор большинства. Это очень просто на практике: чем больше людей могут воспринять и отреагировать на данное произведение, увидеть в нем больше ценного и привлекательного, тем больше голосов получает автор. О высшей справедливости рассуждать можно, но человеку непросто ее постичь. Отношение к творчеству Нагиба Махфуза может быть разным, но несомненно то, что это мастер. Присуждение престижной премии именно ему у меня лично вызвало радость — для арабистов это автор, знакомый со студенческой скамьи.
Что касается моего определения “хорошая литература”, то это — искренние, серьезные или смешные, самокритичные и критические, образные повествования людей, которым есть что сказать уважаемому читателю и чтение произведений которых способно убедить читателя в их необходимости.
Из художественной литературы, помимо классической коллекции, к которой можно обращаться в разнообразных состояниях души, мне наиболее интересны сочинения, связанные с историей и философией в широком смысле слова.
Мне кажется, для центральноазиатского общества в настоящее время актуально возрождение той линии интеллектуального развития, которая связана с философией Востока. Доминирующие в нашем обществе сегодня способы мышления и формирования истории и философия европоцентричны. Конечно, неплохо, что мы начинаем изучать любую интеллектуальную традицию именно с древних греков, затем идет философия Европы с классической немецкой философией, западным постмодернизмом и так далее. Но совершенно выпадает из поля зрения восточный компонент, изучение которого и по традиции, и по географическому положению, и историческим связям было бы очень важным в нашем регионе. Было бы корректным ввести в наши учебные программы хотя бы основы философии Востока: Аль-Фараби и Ибн Сина, философию ишракизма (“озаренности”) Сухраварди, Мулла Садра, Мухаммеда Абдо, Икбала. Эти мыслители и их творческий путь заслуживают хотя бы ознакомления. Важно знать и разбираться в этом. Особенно сегодня, когда политическая риторика фокусируется на экстремизме, характеризуя ислам как негативный общественный фактор, способный привести к политической дестабилизации. Очень важно хорошо представлять, что происходило с мусульманской культурой на Ближнем Востоке в XIX — XX веках.
— Что Вы можете сказать о современной литературе Казахстана?
— С детства меня воспитывали в особом уважении к творчеству Олжаса Омаровича Сулейменова. Мне были интересны его поиски в области тюркского языкознания, которыми он занимается в последние годы, — за этим стоит огромный гуманистический посыл. Я с большим удовольствием наблюдала за празднованием его юбилея в этом году и была свидетельницей того, какую любовь, уважение, почтение испытывают к нему многие читатели не только на территории нашей страны, но и за ее пределами.
С детства была знакома с Мухтаром Магауиным. Мы жили в одном доме, я общалась с его детьми и некоторые из его книг получала из первых рук. Мне было интересно, как человек может так ярко и достоверно представлять историю и то, что происходило несколько веков назад. Такой опыт, наверное, способствует впоследствии поиску путей визуализации других эпох.
— Есть ли различия между литературой Европы, Америки, Центральной Азии, России?..
— Есть. Литература — это продукт рефлексии, в ней человек отражает свое внутреннее состояние. А на него действуют факторы, которые уникальным образом формируются не только на уровне определенной личности, но и той страны, где он живет. В европейской литературе — я сужу по Англии, Нидерландам, где с удовольствием просматриваю книжные новинки, — большую роль играют внутренние диалоги, монологи человека, направленные на самоанализ и проявление внутреннего мира. Иногда это просто одна личность, проявляющая себя от самых обыденных бытовых ситуаций до сложных психологических взаимоотношений с другими. Литература направлена по большей части на внутренний мир человека.
Сегодня в Казахстане люди больше обращаются к своим корням, истории, к истории семьи, рода и местности. Это та ниша, которая пустовала на протяжении многих лет во времена Советского Союза. Еще, мне кажется, на Западе женщины пишут больше, чем у нас. Если, конечно, не брать российских авторов детективных романов. В России есть серьезная литература, где фигурируют в основном мужчины, и есть развлекательное чтиво, где самоутверждаются женщины.
— Вы — внучка великого классика казахской литературы. Насколько на Вас влияет фамилия Ауэзова? Накладывает ли ответственность?
— Это довольно сложный вопрос. Чтобы ответить на него, нужно посмотреть на себя со стороны. С одной стороны, фамилия – это лишь форма идентификации. Но с другой, — человек формируется в уникальной семейной среде, в значительной мере определяющей его дальнейшую жизнь. Когда я родилась, мама и папа учились в аспирантуре, серьезно занимались наукой. Мне даже рассказывали, что, когда мне было три или четыре года, я встречала гостей вопросом: “Вы кандидат каких наук?”
В ближайшем окружении все были заняты написанием диссертаций, исследований. Образ жизни моей семьи располагал к учению. Для моей бабушки всегда было очень важно, чтобы я продолжала образование. Что касается моего личного осознания того, что я являюсь продолжательницей рода великого Мухтара Ауэзова, то оно приходит ко мне постепенно. Величие Личности, которой был мой дед, – огромно. Устремленность духовного поиска Мухтара Ауэзова на Восток является для меня ценным ориентиром.
Беседовала Марина ИСАКОВА
“Начнем с понедельника” 28.07.06г