Кому нужны ОРАЛМАНЫ?

В сегодняшнем Казахстане проблемы казахского языка и казахских репатриантов (их у нас сейчас принято называть “оралманами”, что означает “возвращенец”) удивительно схожи по судьбе. Их в советское время не было. Казахский язык в предоктябрьское время использовался в лучшем случае на волостном уровне (да и то неформально), а в предсуверенитетный период – везде и повсюду от сельсовета до Верховного Совета. И все семьдесят лет между этими двумя вехами речь шла об укреплении и расширении его позиции не на словах, а на деле. Во всяком случае, государство целенаправленно тратило на это просто колоссальные средства. Что же касается репатриантов, их в том понимании, которое сейчас у нас сформировалось, тогда не было. Да и термина “оралман” тогда не было в помине. Те зарубежные казахи, которые в конце концов оказывались на исторической родине, селились в предписанных властями местах и со временем вполне безболезненно интегрировались в здешнее общество. При возможностях тогдашнего государства разрешение связанных с ними вопросов материального и социального характера никакого труда не составляло.

Казахский язык и репатриация казахов сделались теперь серьезными проблемами именно в силу того, что Казахстан, обретя государственную независимость, решил “раскрутить” их. Иными словами, можно сказать, что государство само создало проблемы для себя и для общества. Все бы ничего, если бы по прошествии времени ответственные государственные инстанции все же учли свои недочеты и пришли к реальной оценке ситуации с соответствующими выводами. И таким образом локализовали бы ситуацию, связанную с этими проблемами. Но, к сожалению, ничего подобного не происходит. Более того, государственная власть идет дальше и своими решениями и действиями все больше и больше усугубляет ситуацию с этими проблемами. То есть занимается чистой воды волюнтаризмом. А в результате деградирует язык, страдают люди. Так происходит потому, что олицетворяющие власть люди исходят из представления, будто бы задачи первых этапов по этим вопросам успешно решены или уж хотя бы решаются. И все время повышают планку. Тем самым делают бессмысленным продолжение усилий по решению первоначальных задач, сохраняющих свою актуальность.

К примеру, новый Закон “О языках” от 1997 года объявил казахский язык основным коммуникативным средством международных отношений Республики Казахстан. Такая постановка вопроса может быть лишь выражением прекраснодушного пожелания. Но не более. Однако ныне она закреплена законодательно. Задача просто неподъемная для одного казахского языка. И не только сейчас, но и в обозримом будущем. Потому что, помимо всего прочего, у казахского языка по сию пору нет прямого выхода не только хотя бы на основные мировые языки, но и даже на русский язык. И этот пробел за 10 лет, прошедшие с момента придания нашему языку статуса государственного, сохранил в безукоризненной чистоте свою девственную нетронутость. Тем не менее казахскому приказано стать языком внешних сношений нашей страны. И это всего лишь одна из многочисленных непосильных функций, которые возложены на него. Казахи говорят: “Аттынын жаяуга еремiн деп шаты айрылыпты” — “У пешего разорвалась промежность, когда вздумал гоняться за всадником”. В схожей ситуации пребывает казахский язык по милости тех, кто все больше и больше увеличивает ему нагрузку, да еще на законодательной основе, хотя он еще не в состоянии справиться даже с первоначальной задачей по причине отсутствия соответствующих интеллектуальных accessories. Образно говоря, не он решил гоняться за всадником, а его заставляют догонять всадников со все более быстроногими лошадьми.

То же самое и в вопросе с репатриантами. Только в этом случае страдают уже конкретные люди. Вот как оценивает ситуацию с ними посторонний и более чем авторитетный эксперт — Международная организация по миграции: “Около 180 тысяч этнических казахов вернулись в Казахстан с 1992 года из Монголии, Афганистана, Ирана, Пакистана, Турции, Китая, России, Узбекистана и других стран СНГ. История их интеграции не является еще (или пока еще) историей успеха”. (Материалы семинара “Миграция в Казахстане – настоящее и будущее”, Астана, 26-27 января 2000 г.). Это еще мягко сказано. Реальность куда страшней. Вот что пишет один из тех, кто, поддавшись эйфории, вернулся на историческую родину: “У меня положение просто отчаянное. Нет ни работы, ни крыши над головой. Жена, взяв с собой одного из наших детей, поехала обратно в Монголию, так как выживать тут всем вместе не было более никакой возможности. С тех пор от них нет вестей. Сам я кормлюсь тем, что добываю на мусорках.”. Насколько я знаю, такого рода вещи, то есть случаи, когда озабоченные императивом физического выживания казахские семьи распадались и разбегались кто куда, и ее члены надолго теряли друг друга из виду, имели место в нашей истории в годы великих бедствий, как-то: 1723, 1932-1933… Не дай Бог, конечно, дожить в действительности всем нам до чего-нибудь такого. Но кое-кто из репатриантов, похоже, уже дошел до такой жизни. И ведь их, имеющих подобную участь, немало. За 8 лет Казахстан принял немногим менее двухсот тысяч оралманов. И с задачей обеспечения необходимых для их адаптации и интеграции в казахстанское общество условий откровенно не справился. Проблем, ждущих неотложного рассмотрения и разрешения, здесь великое множество. А необходимых для этого средств и возможностей, судя по всему, из года в год остается все меньше и меньше. Уже местные подразделения государственного Агентства по миграции и демографии, призванного “тащить на себе” весь комплекс связанных с репатриантами забот и проблем, сами обращаются в различные местные негосударственные и международные благотворительные организации с просьбой оказать безвозмездную денежную помощь для финансирования мероприятий, относящихся к кругу их непосредственных обязанностей. Что делать? У государства денег не хватает на государственные дела. Это понятно и даже достойно сочувствия. Но в этих условиях для государственных мужей было бы логичным пойти на урезание соответствующих программ. А они что делают?! Берут да заявляют устами вице-премьера Даниала Ахметова, что в ближайшие годы республика намерена принять еще 500 тыс. этнических казахов из-за рубежа. Это почти в три раза больше того, что набралось за последние 8 лет. Для человека, который не понаслышке знаком с рассматриваемой проблематикой, заявление Д.Ахметова – это что-то из области фантастики. Он с таким же успехом мог бы заявить: не будем мелочиться – примем в ближайщие годы все 4 миллиона зарубежных казахов. Да простят меня наши руководители, но мне кажется, что даже простые оралманы в этом вопросе проявляют куда больше здравомыслия и государственной мудрости, чем они. Потому что для них это – судьба. А рубить, не отдавая себе отчета о последствиях, с плеча, когда речь идет о чужих судьбах, конечно же, легко. Вот, к примеру, как оценивает ситуацию Зардыхан Кинаят, репатриант из Монголии: “В нынешних условиях, когда страна стала другой, закон оказался пересмотрен; когда изменились социальная среда, общая ситуация, условия жизни и быта, нельзя рассматривать проблему нации, диаспоры и миграции с позиции лозунгового подхода, как это было в 90-е годы. Тут, как мне представляется, уже нужна новая концепция, эффективная программа. Надо решить, стоит ли и дальше оставлять в повестке дня задачу переселения казахов вообще на историческую родину или же создавать по возможности условия только тем, кто во что бы то ни стало хочет вернуться сюда, а остальным помогать сохраняться как часть нашего этноса там, где они живут”. (журнал репатриантов “Агайын”, №1, 2000 г., стр. 11.). Увы, уважаемый З.Кинаят, уже решили. И решили по-крупному.

В начале 90-х, когда горячо обсуждался вопрос восполнения государственного статуса казахского языка реальным содержанием, высказывалось множество идей и предложений. Не остался в стороне и я. Высказался в пользу создания комитета по развитию языка по аналогии с французским комитетом, который занимается защитой языка. Оно быстро нашло применение. Но странным образом. У нас создали структуру не творческо-созидательную, а сугубо административную. Согласно советскому понятию о комитете, причем не о простом, а государственном комитете. А уже там додумались до создания языковых инспекций с правом наказывать и штрафовать. Слава Богу, тот комитет как самостоятельная структура государственного уровня ликвидирован. Зато тут же была создана на радость “спецам по казахам”, другая подходящая для них структура – Агентство по миграции и демографии. Когда в самых неожиданных местах встречаешь оралманов, пришедших просить тот или иной вид помощи у совсем посторонних людей, и спрашиваешь у них, почему они не идут с этими проблемами прежде всего в названное агентство, они простодушно отвечают: “А там нас и на порог не пускают”. Чтобы представители этого ведомства не обвинили меня в голословном очернительстве, вновь сошльюсь на того же З.Кинаята: “На сегодняшний день из всего Закона “О миграции населения” безукоризненно и в полной мере реализовано лишь одно положение. Это 33-й пункт 6-й главы, где речь идет о создании уполномоченного органа — Агентства по миграции и демографии РК. О нем могу сказать следующее: как уполномоченный орган оно реализовало свои права, а вот многое из того, что входит в круг их обязанностей, не выполняется” (журнал репатриантов “Агайын”, №1, 2000 г., стр. 8.). А помните, сколько казахского, чисто патриотического шуму было вокруг этого закона на этапе его разработки и рассмотрения?!

Но ведь, как в середине 90-х часть провалившей дело развития казахского языка этнокультурной элиты пыталась политизировать тему и списать все свои неудачи на иноязычных, так и теперь находятся люди, которые стремятся переориентировать озлобление репатриантов своим положением и судьбой с казахских “игiжаксылар” и казахстанских госорганов, зазывавших и продолжающих зазывать их туда, где их, как