Железный Феликс: свобода и дух (интервью с Ф. Куловым)

Эксклюзив

Феликс Кулов, лидер оппозиционной партии Кыргызстана «Ар-Намыс», беспрерывно очерняемый изданиями и телеканалами, контролируемыми властью, отсидев в тюрьме более четырех месяцев, вышел на свободу 7 августа по оправдательному приговору военного суда. Мужественное решение военного судьи майора юстиции Нурлана Ашимбек уулу, при всем к нему уважении, лежит в политической плоскости. По моему глубокому убеждению, решающим было давление западных политических и финансовых покровителей нынешнего режима власти, недовольных отступлением Кыргызстана от демократических норм. И если лидер Казахстана, впав в эйфорию от несметных запасов нефти на Каспие, может позволить себе гневным окриком поставить на место «зарвавшихся членов политбюро» ОБСЕ, то Аскар Акаев, не имея подобных козырей, не может без риска для экономики республики оставить без внимания замечания той же Мадлен Олбрайт.

Давление не на Кулова даже, а на читателей и телезрителей поражает. По словам адвоката Юрия Максимова, критики Кулова, имеющие высоких покровителей, «демонстрируют дикую озлобленность, махровое правовое невежество, пещерную культуру дикаря, интеллект самой низкой пробы». Мне довелось читать труды Даниила Кыштобаева в некогда уважавшей себя и читателей газете «Слово Кыргызстана» (аналог нашей «Казахстанской правды»), И.Петрова в «Вечернем Бишкеке». Куда до них Эрику Нуршину, нашему «казахстанскому Доренко», он еще, можно сказать, тонко работает. Обыкновенно Кыштобаев пишет, что, по слухам, Кулов заработал миллионы на продаже вооружения. А к концу статьи уже негодует, почему до сих пор не осужден Кулов, наворовавший миллионы долларов. После оправдательного приговора по отношению к Кулову И.Петров написал в «Вечерке»: «В кулуарах поговаривают, что якобы за этот оправдательный приговор судьям был выплачен миллион долларов». И тут же вопрошает: «О какой борьбе с коррупцией может идти речь, если в нашей республике все покупается и продается?» Бедному судье, молодому майору, который затем, едва не обливаясь слезами обиды, клялся обратиться в суд, вообще крепко досталось: «На следующий день после оглашения приговора судья Ашимбек уулу подал заявление о предоставлении ему отпуска. Конечно, на такие деньги, которые он, по слухам, получил, можно очень даже безбедно существовать где-нибудь на Гавайских островах, тем более что ему якобы обещали работу за границей» («Вечерний Бишкек», 11 августа 2000 г.).

Разнузданная пропаганда делает свое дело. Обыватель, отвыкший от местных информационных изысков, глотает без разбора грубую пищу Гостелерадио и «Слова Кыргызстана», укрепляясь во мнении о корыстолюбии Кулова: «Все они одинаковы!» Феликсу Кулову, если он хочет дойти до вершин власти, предстоит еще сломать этот образ коррупционера, насаждаемый в массах, перебороть инертную, аморфную сущность человека, привыкшего к покорности. И он меняет, вольно или невольно, свой облик. Он по-прежнему окутан некоторой тайной. Нездоровое любопытство разжигает, к примеру, фешенебельный и явно недешевый офис его оппозиционной партии «Ар-Намыс», где он любезно дал приводимое ниже интервью. Чтобы наш «Азамат» так жил! Метаморфозы, происшедшие с Куловым по выходе из тюрьмы, приятно удивляют. Он стал более улыбчив и раскрепощен, любезен, открыт и словоохотлив, неподдельно смущается на комплименты и поздравления и откровенно рад, если ощущает интерес собеседника к своим мыслям. Вместо прежнего генерала, взвешенно и неулыбчиво роняющего выверенные слова, предстал настоящий демократичный кандидат в президенты.

— Спасибо. (Широко улыбается.)

— Я, честно говорю, не хотел идти в политику. Почему все же пошел? Если рассказывать кратко, то, когда ушел с поста мэра города Бишкека, естественно, думал просто заняться какой-нибудь хозяйственной работой. У меня много друзей живет в России, есть много друзей в Казахстане, в других государствах СНГ. Просто собирался заняться чем-нибудь таким, чтобы семью кормить. Я всегда считал, что для каждого человека, если он с чем-то не согласен, лучший способ — заявить о несогласии и уйти, чем потом сидеть и протирать штаны. Так вот, было очень много обращений ко мне, люди приходили и говорили, что я не имею права уходить от политики, есть важные вопросы, связанные с тем, что кто-то должен все-таки в своей стране бороться за то, чтобы — скажем высоким слогом — жилось лучше.

— Безусловно. Очень тяжело пережить предательство… Но я работал с президентом и не позволял себе ничего плохого о нем говорить, даже находясь, так сказать, условно в оппозиции. Условно!

— Это позиция мужская, я считаю. Не могу ничего плохого сказать о человеке, с которым мне приходилось вместе работать. Даже если плохое у нас что-то было бы, я бы не стал об этом говорить. Я так думаю: личные взаимоотношения не должны никоим образом отражаться на моих политических высказываниях. Другой вопрос, и это я неоднократно подчеркивал, что я всегда поддерживал Акаева как политика в начале политического пути. Я двумя руками — за Акаева раннего, и двумя руками — против Акаева позднего. И в то же время, если Акаев изменил бы свою политику в реальности, я бы его поддержал на этих выборах. В чем это заключается? В том, что он должен, во-первых, пересмотреть взгляды, так скажем, на проведение демократических реформ в Кыргызстане. Это касается прежде всего тех людей, которые его окружают и проповедуют совсем другие позиции. Я думаю, от них он должен избавиться. Например, губернатор Ошской области выступает год назад и говорит о том, что «если надо власть сохранить, то мы можем на это пойти даже ценой крови». Разве может такой человек находиться в окружении президента? Если он позволяет себе говорить, что пойдет на сохранение власти любой ценой, даже путем пролития крови, можно ли президенту отмалчиваться в этой ситуации? Она говорит о том, что у Акаева такая политика, он таких людей ищет себе. Потом позже этот же губернатор заявляет, что для него идеал — это Пиночет. Идеал в экономике? Но помимо удачных экономических решений в бытность Пиночета пять лет не выплачивалась пенсия. Опять-таки, перед этим столько было крови, сейчас он за это отвечать должен, Пиночет. Если таким же путем хотите ликвидировать маленький народ — кыргызов, пять лет ничего не платить, дождаться, кто вымрет, а кто останется, чтобы потом с ними строить коммунизм… Да, по мне, близко таких людей нельзя подпускать к политике, до таких экспериментов.

Словом, я подумал, что обязан сказать свое слово, свое видение. В чем заключается моя политическая платформа? Я выступаю за парламентский тип республики. У кыргызов никогда не было единого хана. Структурной единицей был род. Отсюда можно говорить о том, что как нации кыргызам еще предстоит очень много сделать, чтобы сформироваться, скажем так, в идеологическом плане. Потому что 70 лет при советской власти была идеология, но она не была национальной, она была общенациональной, для всего советского народа. Тогда просто боялись о кыргызах говорить отдельно.

— Я думаю, без этого сложно было бы. Нужно проповедовать космополитизм, не спорю, есть общие права человека. Но все-таки какая-то идеология у нации должна быть, без этого нельзя. За счет национальной идеологии, за счет духа нации поднялись японцы, немцы. Вы помните, когда надо было платить контрибуцию, многие немки с себя снимали и отдавали последние украшения, золото.

— Думаю, гражданское общество нам строить не только можно — нужно. Другой вопрос, как сберечь свою культуру… Допустим, глобализация захватила Японию, но тем не менее японцы сохраняют элементы своей национальной культуры.

— Не думаю. Я так не считаю.

— Согласен. Но в наших условиях ограничения регулируются геополитическими факторами. Кыргызстан — очень своеобразное в географическом отношении государство. Чтобы попасть в некоторые наши регионы, нужно проезжать через территорию других государств. Например, дорога в Таласскую область идет на протяжении 200 километров через Казахстан. Чтобы попасть в Ошскую область, минуя горные перевалы, нужно ехать через Казахстан и Узбекистан. Невозможно строить жизнь в такой республике, не учитывая географические особенности. Безусловно, у нас должна быть либеральная экономика! Нас сам Бог к этому толкает. Прежде всего либерализм нужен в торговле.

А как оградиться? Этот вопрос прежде всего завязан на противодействии тому, чтобы сюда не проникали преступные элементы, и Кыргызстан не стал местом укрывания преступников. Это главное. А в остальном кыргызы всегда стремились к открытости, к восприятию всего интересного, не замыкаясь в собственных рамках — в этом особенность нашего менталитета. Истоки культуры кыргызов — в кочевой цивилизации: они были скотоводами, но это не означает, что они теперь должны всю жизнь находиться рядом со скотом. А вот взять за основу то, что в кочевой цивилизации народ был свободен, мог свободно передвигаться, общаться, участвовать в выборных процессах, кого-то выбирать и при этом раскрывать душу в песнях, сказаниях — вот в этом и будет наш иммунитет. И не нужно уходить в кич, в примитивное понятие, что вот ты сел в юрту, и ты — центр Вселенной, вбирающий космическую энергию.

— Я считаю, нет. Наоборот, самоидентификация будет усиливаться. Почему, например, весь мир читает Айтматова, и мы гордимся его произведениями? Потому что он вышел за рамки чисто национального, но в основе сохранил национальный дух. И когда наш гражданин независимо от национальности раскрывает свой талант, становится всемирно известным, в этом — проявление нашего национального духа.

Но конечно, интеллектуальную, идеологическую сферу мы должны поддерживать на государственном уровне. Прежде всего убрать хотя бы НДС со средств массовой информации. Они — один из факторов сохранения самоидентичности. Бездуховность для маленького народа страшнее всего.

— Когда мы обрели самостоятельность и когда зарождался суверенитет, но мы еще находились в составе СССР, была принята Декларация о государственной независимости Кыргызстана. В ее составлении принимал участие и я — как депутат парламента. В Декларации мы записали, что государственным языком является кыргызский язык, а русский язык остается средством межнационального общения. Мы исходили из понимания того, что русскому языку ничего не угрожает, а кыргызский язык находится на стадии вымирания, он стал неупотребляемым. Поэтому мы боролись за кыргызский язык и, боясь за него, зафиксировали положение, что только один язык у нас государственный. Сегодня, когда мы реально стали свободным государством, угрозы исчезновения языку нет, он уже не подвержен сильному влиянию великого соседа. У нас очень много людей, вы знаете, уехало...

Чего надо бояться — так это равнодушия наших же чиновников, которые совершенно не трудятся на поощрение развития кыргызского языка. Допустим, у нас есть кыргызско-русский словарь Юдахина, в нем сорок тысяч слов. Он переиздается, но концептуально новых словарей нет. Есть отдельные энтузиасты, которые пытаются сделать, к примеру, кыргызско-русский словарь в геологии. Но это маленькие робкие попытки, глобальной политики по созданию языковой атмосферы нет, материальная поддержка развития языка в Кыргызстане не ведется. Все курсы кыргызского языка, организованные поначалу, не работают. Нет современных методик. Кыргызский язык преподают носители языка, которые должны обучать кыргызов — носителей языка. А должны работать специалисты, владеющие методикой преподавания иностранного языка. Я, например, изучая кыргызский, сталкиваюсь с массой проблем. Очень много слов в составе идиоматических выражений, а толкового словаря нет. Над ним только пытаются работать, но почему так долго? Отсюда — недовольство людей: вы требуете вести делопроизводство на кыргызском, но даже словаря по бюрократической терминологии не издали. Нет у нас института переводчиков, нет специалистов синхронного перевода. И неизбежно идет возврат к надежно усвоенному русскому языку.

— В политическом плане — да. Я исхожу опять-таки из менталитета. Когда появляется хан, возможно, это хорошо, чтобы собрать власть в кулак и пытаться чем-то управлять. Но тогда мы неизбежно отходим от демократических норм. Как уйти от этого? Как преодолеть клановую, территориальную разобщенность? Только путем создания партий. Именно партий, чтобы объединить людей разных кланов, различных национальностей, проживающих в разных регионах. Партий может быть много, но правящего толка должно быть, допустим, две, три, как в Англии, США. Это позволит больше контролировать власть. Понимаете, поскольку у кыргызов исторически не было ханства, у нас всегда будут внутренне оппозиционно настроенные люди. Всегда!

— Оно идет. Я считаю, новый президент сможет это подготовить за пять лет, потом мирно передать власть парламентской республике. Что он должен успеть сделать за пять лет? Создать оппозиционные партии. Именно — реально оппозиционные партии. Они позволят ему избежать таких моментов, как семейственность, единоличное вхождение в разные общественные сферы, в том числе в бизнес. Он будет бояться этого контроля. Другого демократия пока не придумала. Далее, он должен сформировать реальную свободу слова. Наши экономисты берут западные рекомендации и собирают все налоги со средств массовой информации, полагая, что они производят продукт, который должен облагаться налогом. Я считаю это неправильным. Главная наша ценность — жизнь в свободном обществе. И прессу надо рассматривать как фактор сохранения демократии. Мы не должны ее зажимать, нужно уйти хотя бы от этой дурости. Сегодня в селах не работает телевидение, по радио — только некоторые городские станции: «Эхо Москвы», «Русское радио» — ну, что они дают? Когда я находился в следственном изоляторе, нас выводили на прогулку. И чтобы заключенные между собой не переговаривались, включали радио. Многие просили дать кыргызское радио, местные новости, и ничего этого не было. Шла только громкая музыка московских передающих станций. Я ничего не хочу сказать плохого о них. Хорошие песни, не спорю. Но, понимаете, ничего национального — это тоже плохо.

— Вы знаете, надзиратели, которые там работают, вели себя профессионально и с очень большим достоинством. Не было никаких поводов для обид. Но я и сам к послаблениям не стремился. Я человек военный, и для меня ведение аскетического образа жизни — нормально.

— Особенность моего характера: я очень быстро адаптируюсь. Вышел на свободу и забыл, что сидел.

— Безусловно. Фактически по мне следственных действий не проводилось.

— Имя Феликса Кулова в Казахстане, во всяком случае в Алматы, после ареста стало известным в народе. Но после публикации в «Караване» того вранья, которое из номера в номер тиражирует в Бишкеке пропрезидентская газета «Слово Кыргызстана», мне довелось слышать даже от молодежи: «Кулов? Продал самолеты, вертолеты, и хоть бы что!» Люди старшего поколения выражались еще проще: «Своровал — значит, должен сидеть». Расскажите, пожалуйста, казахстанцам, что ставилось Вам в вину?

— Скажу больше: даже в Кыргызстане многие не знают, в чем меня обвиняли. Так вот, обвиняли меня по трем эпизодам. Первое. Двадцатидевятилетнего парня я взял себе в помощники, позже назначил его начальником антитеррористического центра. Он служил в погранвойсках, потом работал в ОМОНе, в охране президента, то есть это человек, способный возглавить антитеррористический центр. И он же получил звание капитана. Это первое преступление.

— В том, что я вам сказал. Посчитали, что я его незаслуженно назначил начальником и дал звание капитана.

— Второе. Меня обвиняли в том, что я дал команду проникнуть в здание жогорку кенеша — нашего парламента, в кабинет депутата законодательного собрания Садырбаева, известного кинорежиссера. На суде сам депутат, посмотрев видеозапись следственного эксперимента, в котором один из подсудимых показывал, как он проходил в кабинет, сказал: «Этот человек у меня в кабинете никогда не был». Еще этого человека спросили: «Кулов давал команду проникнуть в кабинет?» — «Не давал». У всех вызвало сомнение, что он вообще был в этом кабинете. К примеру, он говорит: «Я пытался открыть сейф в кабинете депутата Садырбаева и не смог открыть». Но оказалось, сейф никогда на замок не закрывался, он был сломан. То есть этот человек, видимо, не был подготовлен, его научили не тому, что нужно. Было много других деталей, которые показали, что человек никогда не был в кабинете.

— Ничего!

— Очень утомительное. Я решил обратиться в суд, хотя не хотел этого. Я всем журналистам говорил (и это моя позиция): политик моего ранга обязан терпеть все, что о нем говорят. Обязан! Это даст людям подтверждение того, что политик прозрачен, открыт для критики. Но когда пошел перебор, я решил: больше так не могу! На меня много грязи лилось, я оправдывался, и этого было достаточно. Сегодня моих оправданий уже не хватает, я вынужден обращаться в суд.

— Нас бьют, мы крепчаем? (Смеется.) Знаете, я думаю мало людей, которых бьют, а они от этого становятся крепче. Закаленнее — да. Но, безусловно, это накладывает отпечаток на здоровье, честно скажу. Я не толстокожий. Когда льют грязь, морально, по-человечески это неприятно.

— Нет, я так не говорил. Это немножко из контекста вырвано. Когда я выступал в суде, суд очень торопился провести процесс, и все это заметили. Пятьдесят наших ходатайств было отклонено. Старались не приглашать свидетелей. Я просил, чтобы президент присутствовал в качестве свидетеля — я на него ссылался в своих показаниях. Ну, не пригласили — ради Бога. Мисир Аширкулов был у меня первым заместителем министра национальной безопасности, я его брал на работу, сейчас он работает руководителем администрации президента — я приглашал его свидетелем по обвинению меня в том, что якобы на учет не поставил технику, а также в том, что передавал антипрослушивающую технику в аппарат президента, чтобы его не прослушивали. Никак не отреагировали в суде на это. Тогда я и сказал: «Если вы так торопитесь с решением суда, то зачем я здесь нужен? Вынесите любое решение, принесите мне его в камеру. А уж дальше я обращусь во вторую инстанцию. А так получается — тянем время в закрытом судебном процессе». Вот это я имел в виду.

— Безусловно, для меня имеет очень большое значение оценка в Казахстане моей деятельности.

— У нас то же самое, давление на некоторые издания очень сильное. Газеты, которые симпатизируют мне, стараются давать объективную информацию, есть в них и критика в мой адрес — я считаю, это нормально, политик должен быть освещен со всех сторон. Проправительственные газеты выступают против меня. Но когда идет явная клевета, это неприятно, ведь кто-то в нее верит.

— Совершенно верно. И у меня к Назарбаеву очень доброе отношение. Знаете, я, как гражданин Кыргызстана, сужу, как и многие, о Казахстане по печати. И, безусловно, мне не может не импонировать деятельность президента Казахстана. На расстоянии многое видится в ином свете. Возьмите Маргарет Тэтчер — англичане ее ругали, мы восхищались. Это закономерно.

— Знаете, близкие соседи и очень близкие родственные народы боятся задеть друг друга. Я думаю, вот эта деликатность и проявилась. И, кстати, то, что ни в ту, ни в другую сторону не было кренов, заслуживает определенной благодарности. Ведь у нас особые отношения, казахи-кыргызы — это особая категория.

— Многое. Думаю, излишне говорить о родственности душ, о генетическом родстве — здесь все ясно. Обычаи наши, языки, менталитет... Мне очень нравятся народные казахские песни — верите, нет? Когда играют на домбре или идет айтыс, слушаю с превеликим удовольствием. Работая губернатором Чуйской области, всегда приглашал на концерты казахский ансамбль национально-культурного центра. Кыргызы любят казахские песни, а я знаю, многие казахи любят наши кыргызские песни.

Возьмем теперь экономические и геополитические соображения. Очень много товаров, много сырья поступает к нам из Казахстана и через Казахстан, особенно на север республики. И любое действие казахстанских властей может больно ударить нас. Например: устанавливаются большие транзитные сборы. Все! — моментально останавливается торговля. И все вопрошают: как так? Простые люди говорят: «Кудалар болдук, азыр иштенке жок». Мол, породнились — стало хуже. Очень это неприятно — то, что казахи-братья пытаются нас прижать. Это сильно на нас отразилось.

Когда я был в Таласской области как кандидат в депутаты, жители объясняли, что кормятся за счет Жамбыла… извините, Тараза. Они не говорят: сом, они все говорят: тенге, — я удивился. Знают курс тенге, все работает на тенге. И у них была одна просьба: «Уберите границы, нам надо торговать с казахами». Фактически Таласская долина стала придатком Жамбылской области.

— Складывается как раз такая ситуация, когда политика ничего не решает: экономика будто бы важнее. «Политика — это концентрированное выражение экономики». Но давайте посчитаем экономически. Какая выгода от роста транзитных сборов с кыргызстанских грузов? Ну, собрали несколько лишних миллионов тенге. Что это для Казахстана решает, скажите? Наоборот, если развивать торговлю, будет выгода прежде всего казахам.

— Давайте договоримся, чтобы не было претензий у Центризбиркома о преждевременных предвыборных действиях: я дам оценку не как будущий кандидат в президенты, а как гражданин республики и руководитель одной из политических партий. Если брать социально-экономическое положение, то считаю, что никакого улучшения сегодня не наблюдается. Нет никаких причин говорить, что мы выходим из падения. К сожалению, только начинаем потихоньку выкарабкиваться. Это хорошо видно по благосостоянию народа. Более того, число предприятий, которые у нас не работали год назад, осталось тем же. Попытка повысить зарплату на 20% в бюджетной сфере поглощается ростом коммунальных услуг. В сельском хозяйстве официальная статистика говорит одно, а реальность показывает другое. Например, нам демонстрируют одни цифры о посеянных озимых, но когда разговариваешь с крестьянами, они говорят, что эти цифры надо в два раза занижать. Когда собирается урожай, выясняется, что и при уборке очень много потерь: не хватает ГСМ, не хватает техники. Поэтому реальный сектор экономики, конечно, оставляет желать лучшего. Более того, по некоторым нашим оценкам, мы ожидаем, что в декабре-январе сом упадет, и доллар будет составлять 70 сомов, то есть на двадцать с лишним сомов дороже. Если не произойдут дополнительные вливания, за счет внутренних резервов невозможно удержать падение сома.

Что делать в этой ситуации? Она, конечно тяжелая, и думаю, что надо менять кардинально экономическую политику. Наша партия поставила одной из главных задач создание условий для развития банковской системы, превращение Кыргызстана в банковско-финансовый центр Центральной Азии. Может, это вызывающе звучит для Казахстана, для наших узбекских и других соседей, но посмотрите, мы, как небольшое государство, никому реально ничем угрожать не можем: ни сырьевыми ресурсами —у нас нет ни нефти, ни газа; ни сельским хозяйством — никого хлебом не завалим. У нас мало что есть. Разрабатывать полезные ископаемые получается очень дорого: в горной местности отсутствуют дороги, не подходит электричество. Чтобы что-то у нас строить, нужно себестоимость объектов сразу увеличивать на тридцать процентов, потому что сейсмика этого требует. Назарбаев одним из главных преимуществ развития Астаны назвал отсутствие тридцатипроцентных затрат на сейсмику. Следовательно, в Астане строительство дешевле обходится. Очень правильный довод.

За счет чего тогда нам поднимать экономику? Только за счет того, что мы имеем неплохие привлекательные условия для развития в нашей местности туризма, ведь в Кыргызстане очень красивые природные места. Развивая туризм, мы обязательно встанем перед банковской проблемой. Думаю, казахи не станут возражать, если маленькое соседнее государство будет стабильным в банковской сфере. Можно будет не ездить далеко в Швейцарию. Но при этом ни в коем случае нельзя Кыргызстан превращать в место для отмывания черных денег. Либерализация в банковской сфере не означает, что мы должны допустить в нее преступников, нет. Либерализация — только в допустимых цивилизованных рамках. Как поднимать промышленность? Здесь тоже есть достаточно простые идеи. Если проанализировать структуру поступлений в бюджет республики, то обнаружится, что такая, к примеру, сфера, как строительство, ничего в бюджет не дает. Потому что ничего не строится. Очень мало идет в бюджет от перерабатывающей промышленности. По двум этим направлениям надо убрать основные виды налогов, раз ничего не поступает в казну, а побочные налоги свести к минимуму, для того чтобы заинтересовать людей. Строительство сразу повысит потребность в лесе, трубах, металле, электричестве, бытовой технике и так далее, оно впитает в себя трудовые ресурсы, в том числе из сферы мелкой торговли. Все это приведет к росту доходов в реальном секторе экономики. Внутренний рынок у нас маленький, поэтому надо стремиться хотя бы к самодостаточности в том же сельском хозяйстве, не забывая, по возможности, об экспорте продукции. Но самое главное — развитие сферы услуг.

— У нас есть меморандум с МВФ о том, что мы не можем себе позволить такое вмешательство — это одно из их главных условий. И новое руководство республики будет обязано соблюдать прежние договоренности.

— Нужно убеждать в правоте своей позиции. Вы хотите больше налогов? — я тоже этого хочу. Давайте посмотрим, поступают ли налоги от строительства. Не поступают. Давайте проведем там либерализацию.

Много лет идут разговоры о том, что нужно убирать налоги, чтобы привлечь иностранных инвесторов. С мертвой точки дело не движется по одной простой причине. МВФ поставил нам требование: для всех — и иностранных и внутренних — инвесторов должны быть одинаковые условия. Новому руководству все эти проблемы морально будет легче решать.

— Это соответствует действительности. Более того, в своем обращении к парламенту в начале этого года президент республики прямо сказал, что по-прежнему главным источником подпитки бюджета являются иностранные заимствования. Других вариантов пополнения бюджета он в своем послании не обозначил. Главный источник — иностранная помощь. Все!

— Понимаете, здесь все тесно между собой взаимосвязано: экономические проблемы и отсутствие демократии. Одним из главных показателей является полнейшая зависимость судебной системы. И наша партия «Ар-Намыс» заявляет: для успешного осуществления демократических реформ в политике, экономике и социальной сфере главным на сегодня является создание независимой судебной системы. К примеру, в небольшом нашем государстве в сфере бизнеса иногда конкуренты очень быстро начинают соприкасаться между собой. И если кто-то имеет знакомых, родственников, близких к властям, то с их помощью пытается уничтожить конкурентов. Кто может защитить от власти? А если взять шире, то — кто защитит демократию от власти? Президент не может вникать в каждое дело, хотя он — гарант Конституции и гарант стабильности. Только суды! Я пришел к мысли, что в маленьком государстве в первую очередь нужно добиться реальной независимости судов. Вот это один из главных моментов. Демократия начинается с защиты моих и ваших интересов, и прежде всего, если вернуться к бизнесу, — экономических интересов.

— Понимаете, мы должны во главу угла поставить не просто демократию как лозунг, а нечто реальное — реальные независимые суды, например. Законы-то неплохие. Смотрите, средства массовой информации объявлены свободными, клеветать нельзя, безнаказанно нельзя прессовать газеты и так далее. А на деле?.. И если наша партия выдвинет кандидата в президенты, и этот кандидат станет руководителем государства, в первую очередь мы установим реальную независимость судебной системы. Мы знаем, как это сделать. Знаем, как сделать при президентском правлении, еще легче этого добиться при парламентском типе республики.

— Отец мой — журналист, в четырнадцать лет был зам. главного редактора газеты «Кыргызстан пионери». Потом ушел на фронт — направили его, как грамотного человека, в контрразведку, в так называемый СМЕРШ. Воевал, причем успешно, непосредственно на линии фронта в составе подразделений «Катюш». Поднимал людей в атаку, за это имел орден Красной звезды. После войны его направили работать в органы КГБ. Он мне рассказывал, как его проверяли в первый день. Ему дали папку, в ней лежало около двадцати-тридцати не подшитых листов. Это оказались материалы вербовки нашего известнейшего акына Токтогула Сатылганова. Под него, получается, подводили агентуру, с ним беседовали, оперуполномоченный уговаривал давать показания на своих товарищей. Он везде отказывался. На последнем листе был написанный собственной рукой Токтогула категорический отказ стать агентом. Мой отец — сам поэт, человек, близкий к литературе и искусству, — рассказывал: «У меня, когда я это прочитал, на глаза навернулись слезы радости за Токтогула, оттого что такой человек не стал стукачом. Я сложил папку, было ясно, что меня проверяли: не пропадет ли какой-нибудь документ. Сдал папку начальнику». После этого отец сразу отказался заниматься такими вопросами и попросил перевести его в другой отдел. Через некоторое время с разделением НКВД на МВД и МГБ он остался работать в МВД и очень рано ушел в звании полковника на пенсию — в тридцать восемь лет при выслуге в двадцать пять лет. Потом он возглавил систему «Интурист» в Киргизской Республике; выходили у него и поэтические сборники.

Жили сложно, особенно когда отцу сократили пенсию, которая составляла 240 рублей, до 140. На семерых в семье этого не хватало, и мать начала работать закройщицей в ателье. А я был вынужден в четырнадцать лет пойти работать на завод учеником токаря. Но проработал мало, успел только сдать экзамен на первый разряд. Сдал с трудом, не хватало знаний. Отец тогда мне сказал: «Сынок, знания все-таки важнее. Мы тебя как-нибудь прокормим. Давай, иди обратно в школу, доучись». После окончания школы я учился заочно в университете, очно в высшей школе МВД СССР и Академии МВД СССР. Дослужился до министра и звания генерала. Я советский генерал-майор и кыргызский генерал-лейтенант.

Я старший сын в семье, а после смерти родителей — старший в роду. Сестра продолжает учебу в Соединенных Штатах. Следующий брат — подполковник КГБ (именно КГБ), трижды был в Афганистане, имеет боевые награды, владеет английским, фарси. Сейчас на пенсии, ушел в бизнес. Другой брат тоже ушел на пенсию в звании майора МВД, занимается небольшим бизнесом. Третий брат тоже служил в органах, полковник МВД. Когда я ушел из органов, его стали прессинговать, и он вынужден был уйти в отставку. Сейчас не работает.

— Спасибо.

Мы распрощались с Феликсом Куловым, а в тот же день я прочитал в «Вечернем Бишкеке» от 16 августа интервью с министром национальной безопасности Т.Айтбаевым, в котором он объявил, что гособвинение в лице Генпрокурора внесло представление в апелляционную инстанцию об отмене оправдательного приговора в отношении Кулова. И напомнил, что «одним из требований к кандидатам в президенты является знание государственного, кыргызского языка. За это время Кулов так и не выучил свой родной язык. И это для него сегодня — слишком серьезная проблема». Уверенное заявление чиновника настораживает и удручает. Вероятно, экзамен по языку и есть тот козырь, на который рассчитывает команда Акаева, играя сложную партию, одним из звеньев в которой является предоставление свободы Кулову, чтобы затем не пропустить его на выборы через экзамен по кыргызскому языку, за который он, кстати, переживает как человек истинно высокого свободного духа.

Надолго ли он обрел свободу? Каким будет завтрашний день? Феликс Кулов — человек, который умеет держать удар. Он готов к битве в долгом пути.