Первый момент, собственно, не очень актуален сегодня. Идей прокладки газопровода из Туркмении в Азербайджан по дну моря умерла сама собой, несмотря на активное лоббирование. Что не касается прокладни трубопровода с казахстанских берегов на Баку в рамках проекта нефтепровода на турецкий Дмейхан, то до этого еще очень далеко. Надо сначала найти на шельфе большую нефть, доказать ее коммерческую привлекательность, создать условия для ее масштабной добычи и начать добывать в достаточных количествах для обоснования строительства подводного трубопровода. Даме если первая нефть на шельфе будет добыта в 2005 году, все остальные стадии так быстро не решатся. Не говоря уже о том, что понижение мировых цен на нефть вообще может. заморозить проект нефтедобычи на Каспийском шельфе. Так что российско-иранское заявление о трубопроводах обращено на достаточно далекую перспективу. Кстати, надо отметить, что после двух сильных землетрясений на шельфе Каспия у азербайджанских берегов в начале этого года аргументация такой позиции становится более зримой и конкретной.
По поводу второго момента заявления Путина и Хатами ситуация сложнее. Для прикаспийских стран, сделавших разработку нефтяных ресурсов шельфа Каспия краеугольным камнем своей экономической стратегии, это неприятная неожиданность. Ситуация вокруг урегулирования статуса Каспия фактически возвращается к тому положению, что было в середине 90-х годов, когда российская и особенно иранская позиции, апеллировавшие к советско-иранским договоренностям, фактически блокировали решение проблемы правового статуса Каспия. В последние годы позиция Москвы стала более компромиссной, Иран, казалось, остался в одиночестве, и все это должно было привести к реальному прорыву в урегулировании проблемы. Прорыву, очень нужному Казахстану после того, как в прошлом году было официально объявлено об открытии больших запасов нефти на Кашагане. Теперь Москва фактически делает шаг назад. Причем технично: главная суть позиции Москвы теперь сконцентрирована в констатации необходимости всеобщего признания границ на Каспии как необходимого условия решения проблемы. То есть Москва устами своих официальных представителей может делать любые заявления в том числе и вполне благожелательные, но жесткая позиция Ирана все равно может блокировать достижение конкретных договоренностей по разграничению. А Москва априори солидаризировалась с этой позицией
во время визита президента Хатами в Россию.Это весьма неприятно для Азербайджана и Казахстана. Для Казахстана даже в большей степени. Актуализация проблемы окончательного урегулирования статуса Каспия
— минус для начала масштабной разработки нефтяного «Клондайка» на Кашагане, даже если таковой действительно обнаружится. Без четко и официально определенной линии границы, которая бы определяла правила игры и ответственность сторон, даже западным нефтяным компаниям-гигантам вряд ли можно будет привлечь необходимые средства для реализации проекта. Особенно если сбудутся оценки некоторых экспертов о том, что в мире происходит смена инвестиционных моделей: рискованность уступает приоритет гарантиям. В мире есть месторождения углеводородного сырья без столь многочисленных и сложных экологических, транспортных и политических проблем, как Кашаган. И если при этом еще и не будет урегулирован вопрос разграничения на Каспии, то реальная привлекательность проекта способна заметно девальвироваться. Еще один тонкий момент: у распространенного мнения о том, что западные компании исключительно заинтересованы в разработке нефти на Каспии, есть и оппоненты, которые убеждены, что компании и стоящие за ними правительства реально стремятся прежде всего к контролю над ресурсами, а уж насчет масштабной разработки — как получится, какой будет мировая конъюнктура. Не беремся оценивать справедливость этой точки зрения, ее подтвердить или опровергнуть сейчас не может никто. Но если это так, то российско-иранское заявление дает новый повод компаниям на законных основаниях тормозить разработку шельфа.Обращает внимание и такой момент, что в официальных заявлениях Путина и Хатами упомянуты российско-иранские договоренности 20-х и 40-х годов. В позднюю ельцинскую эпоху эти документы фактически не упоминались в публичных документах и заявлениях, что давало основания предположить, что Москва фактически решила «списать их в архив», а значит, это придется сделать и Ирану. И вот их существование и даже жизнеспособность подтверждена лидерами Ирана и России. Не есть ли это признак того, что российская внешняя политика становится несравнимо более жесткой, чем это было в ельцинскую эпоху, в том числе и в отношении «ближнего зарубежья»? Астана