Часть 1. Валютно-сырьевой сектор Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших цифр! К юбилею независимости стоит подвести экономические итоги. Тем более что пятнадцать лет непрерывных и радикальных трансформаций позади. Возникло новое состояние стабильности: определяемое, во-первых, установлением относительно устойчивых рынков сбыта, отношений собственности, хозяйственных связей, структурных пропорций и организационных схем. Во
В первые годы суверенитета валовой внутренний продукт (ВВП) сокращался примерно 10 процентов ежегодно и к 1995 году достиг “дна” – 61,4% к 1990 году (или меньше половины относительно начала перестройки). Следующие пять лет характеризовались небольшим ростом, за исключением “провального” 1998, и весьма счастливого по мировой сырьевой конъюнктуре 2000 года, давшего сразу 9,8% плюса к ВВП. Суммарный итог на начало текущего года — 69,3%, то есть порядка двух третей к 1990 году. Душевой же ВВП с учетом потери от 1,25 (по переписи 1999 года) до 2,0-2,5 (по более реалистичным оценкам) миллиона населения сократился менее – примерно на четверть.
На базе такой относительной стабилизации появляется возможность прогнозировать дальнейшие перспективы национальной экономики.
Прежде всего, рассмотрим состоятельность постоянно оглашаемых надежд руководства Казахстана на то, что начавшийся экономический рост позволит решить накапливающиеся сейчас социальные проблемы, обеспечит сохранение межнациональной и политической стабильности, а с этим – общий переход к устойчивому развитию.
Зафиксируем базовый уровень, по данным официальной статистики, на конец благополучного 2000 года:
Душевое производство ВВП – несколько меньше 1170 долларов в год. Средняя номинальная заработная плата – порядка 95 долларов в месяц. Прожиточный минимум — 27 долларов в месяц, около четверти населения имеют доходы ниже этого минимума. Индекс нищеты, выведенный в отчете по человеческому развитию за 2000 год, – 38 процентов.
Число лиц трудоспособного возраста – около 7,5 млн человек. Из них официально работающих (по числу вкладчиков НПС) – чуть менее 3,7 млн. человек. Итого, за вычетом солдат и студентов, безработица и нелегальная занятость составляют порядка 45%.
Зададимся вопросом: как быстро и до “планки” какой из благополучных стран мог бы подняться жизненный уровень населения Казахстана при самых счастливых для нас темпах экономического роста?
Оттолкнемся от цитаты из статьи Владимира Путина, опубликованной им сразу после начала исполнения обязанностей президента России: “Для того, чтобы достичь душевого производства ВВП на уровне современных Португалии или Испании, — стран, не относящихся к лидерам мировой экономики, — нам понадобится примерно 15 лет при темпах прироста ВВП не менее 8 процентов в год. Если сумеем в течение этих же 15 лет выдерживать темпы прироста ВВП на уровне 10 процентов в год, то достигнем нынешнего уровня душевого производства ВВП Великобритании или Франции”.
Заметим, что упомянутый душевой ВВП, взятый лидером России за ориентир, назван им в той статье размером 3500 долларов в год, и это примерно в пять раз ниже среднего показателя стран “большой семерки”, но в три раза выше, чем у нас. То есть Казахстану, чтобы выйти на уровень бедствующей сегодня России, потребуется поддерживать рекордные по прошлому году темпы экономического роста, как минимум, лет десять.
Правда, имеются и другие данные по России. Так, советолог Ариэль Коэн называет душевой ВВП всего 1200 долларов, и в таком случае россиянам, как и нам, придется названные их президентом сроки, как минимум, удвоить. При условии непрерывного бурного роста до 2030 года. А если от фантазий перейти к реалиям, то есть смысл оценить, как долго вообще мы можем поддерживать положительную динамику ВВП.
Известно, что практически весь нынешний прирост обеспечивается в экспортно-сырьевом секторе и в обслуживающей его инфраструктуре. В этой связи пределы такого роста определяются, с одной стороны, возможностью увеличения потребностей мирового рынка, с другой стороны, резервами увеличения добычи и транспорта сырья.
Первый ограничитель работает с середины 90-х годов, когда “приватизация по индивидуальным проектам” вывела казахстанское сырье на международные рынки уже без посредничества России. Надо полагать, что нынешний уровень продаж и есть та “планка”, на которую уже вышел Казахстан. К тому же, ожидать, что кризисный 1998 год никогда не повторится, а впереди исключительно благоприятные годы по типу 2000-2001, разумеется, не приходится. Гораздо разумнее умеренно-оптимистично надеяться, что маятник цен и спроса на наше сырье находится сейчас не в той крайней точке, с которой он может сильно качнуться назад, а колеблется где-то близко к нейтральному положению.
Теперь – о возможностях обеспечения роста поставок нашего сырья, если таковые все же будут востребованы. Надо сказать, что практически все эти возможности определяются недозагруженностью мощностей, построенных еще в годы СССР. Единственная сырьевая отрасль, сумевшая превысить уровни добычи середины 80-х годов (примерно на 10%) – это медная, но дальше она расти не может из-за ограниченности рудной базы. Нынешний рекордный уровень добычи нефти есть повторение достижений советских лет, цветная металлургия по отдельным позициями только приближается к прошлым объемам, черная – значительно отстает.
Ситуацию существования за счет “подкожного жира” иллюстрирует положение в инфраструктуре. При всем том, что за годы суверенитета в энергетике полностью прекратился ввод новых мощностей (кроме одного турбогенератора в Актюбинске), оставшиеся без дефицита покрывают все производственные и бытовые потребности. То же можно сказать и относительно железнодорожного, авиационного и автомобильного транспорта.
Более того, на повестке дня остро встает вопрос не о повышении производства на унаследованных от СССР мощностях, а о необходимости значительных ресурсных вложений для поддержания хотя бы нынешнего уровня. Как минимум две трети всех машин и оборудования эксплуатируются уже более 15 лет. В базовых, особо фондоемких отраслях, и в коммунальном хозяйстве основные фонды не обновлялись значительно дольше сроков их полной амортизации. По степени изношенности зданий и сооружений, инженерных сетей и коммуникаций ближайшие годы станут для Казахстана временем, когда техногенные катастрофы станут наступать с предопределенностью природных циклов.
Извлечение дополнительных ресурсов на восстановление и модернизацию основных фондов за счет экспорта сырья в рамках нынешней политической и правовой системы невозможно по определению, поскольку ее базисом является именно вывоз основной ренты от эксплуатации природных ресурсов за границу.
Таким образом, можно вполне уверенно прогнозировать пределы роста экспортно-сырьевой отрасли Казахстана, кроме нефтяной: в самом благоприятном варианте они способны дать прирост ВВП еще порядка 20-30 процентов, но более реалистично ожидать, что уже в ближайшие годы валовой продукт по этому показателю в лучшем случае стабилизируется.
Отдельно стоит рассмотреть перспективы роста ВВП в связи с экспортом нефти. Технически такая возможность уже обеспечена с пуском трубопровода Атырау-Новороссийск, пропускной способностью до 30 млн. тонн и перспективой роста до 67 млн. В идеале, если исходить из максимальной загрузки КТК, а также из самого удачного завершения разведки месторождения “Кашаган”, быстрого его освоения и еще более быстрого строительства второго стратегического экспортного нефтепровода через Турцию или через Иран — при наложении всех этих счастливых условий в предстоящие пять-десять лет Казахстан сможет наращивать экспорт нефти максимум по 10 млн. тонн в год. Что, при условии сохранения нынешних высоких цен, эквивалентно 10 процентам прироста ВВП.
По прогнозам, за следующие двадцать лет мировой спрос на нефть вырастет всего в полтора раза с нынешних 11 до 17 млн. тонн в сутки. При этом доля ОПЕК вырастет с нынешних 40 до 50 процентов, так что большой “ниши” для нашей нефти нет. Правда, аналитики предполагают, что за эти же 20 лет потребность Европы увеличится на 250 млн. тонн в год. Но все эти прогнозы – на самый оптимистический случай.
На практике теоретически возможные 10% “нефтяного” прироста ВВП будут уменьшаться под воздействием целого ряда факторов. Не говоря о политических противодействиях (которые, безусловно, будут сказываться самым решающим образом), экспорт континентальной нефти связан с большим количеством чисто экономических сдержек. Нефтепромыслы Каспия, по определению, не конкурентно способны против приморских месторождений, коих, в принципе, достаточно для мировой экономики на всю обозримую перспективу. За нынешним относительным превышением спроса на нефть перед ее предложением стоят на технико-экономические, а политические причины. Соответственно вывод каспийской нефти на мировые рынки есть не экономический, а политический проект. Эта нефть нужна не в качестве добавки к квотам ОПЕК, а как угроза нейтрализации этих квот. Причем неизбежное, в случае действительно быстрого наращивание экспорта каспийской нефти, снижение мировых цен более всего, и в первую очередь, ударит по рентабельности и затормозит именно каспийский экспорт.
Поэтому реальные оценки возможности экономического роста за счет нашей нефти составляют, по всей видимости, порядка 3-6 процентов в год. И при этом следует иметь в виду, что любые возможные проценты прироста ВВП по этому показателю являются как бы “холостыми” с точки зрения притока ресурсов на повышение уровня жизни населения и развитие собственно Казахстана. По уже отмеченному органическому свойству нашей уже сложившейся системы, состоящему в вывозе вместе с природным сырьем и натуральной ренты.
Закреплению именно такого положения способствует то, что в собственности государства Казахстан (и то – номинально) уже сейчас находится менее одной трети эксплуатируемых месторождений и трубопроводных систем, а с увеличением мощности КТК и освоением “Кашагана” практически вся нефтедобыча и транспорт окажутся не просто в частной, а в иностранной собственности.
Итого, самые удачные нефтяные перспективы Казахстана, способны (в рамках сложившейся политико-экономической системы): а) создать новые рабочие места и напрямую повысить уровень жизни максимум 5-10 тысячам человек (на “Тенгизшевройле”, при его гигантских объемах и финансах заняты всего 3200 человек); б) косвенно дать дополнительную работу и некоторое повышение доходов еще 25-50 тысячам человек; в) увеличить объем бюджета на одну четвертую, максимум – на треть от нынешнего объема, что позволит несколько поднять пенсии и заметно укрепить финансирование силовых органов и госбюрократии.
Итак, итоговая оценка перспектив экспортного сектора национальной экономики на текущее десятилетие по самому благоприятному варианту: максимальные темпы по 6-8 процентов в год, общий предел роста не более 1,5-1,7 от нынешнего ВВП, влияние на безработицу и средний уровень жизни – малоощутимое, приток финансовых ресурсов на поддержку экспорта и соответствующего политического режима – достаточный, возможности получения ресурсов для
развития внутренней экономики и социальной сферы – близкие к нулевым.Часть 2. Внутренняя экономика
Американские цены при африканских зарплатах
Начнем с того, чем закончили часть первую: валютно-сырьевой сектор не оставляет ресурсов на развитие внутри страны. Следовательно, внутренняя экономика может развиваться только за счет тех ресурсов, которые заключены в ней самой. Однако этих ресурсов тем более нет внутри нее в том виде, в каком она существует при нынешнем политическом режиме. Факторов, сдерживающих развитие внутренней экономики слишком много, и все они взаимоувязаны в “порочный круг”. Вот только главные:
Природно-климатические и географические характеристики Казахстана объективно связаны с повышенными, против иностранных производителей, энергетическими, транспортными и другими сопутствующими затратами на единицу сельскохозяйственной и практически любой другой потребительской продукции. Компенсация этого удорожания требует массированной государственной инвестиционной, фискальной, научной и организационной поддержки, что противоречит сути сложившегося режима.
Для оценки количественной меры термина “массированные” оттолкнемся от данных советского периода. В феврале 1986 года председатель Совмина Казахской СССР Н. А. Назарбаев докладывал XVI съезду КПК, что за пятилетку было введено основных фондов на 47,2 млрд рублей, в строй вступило около 400 промышленных предприятий и производств. Итого в экономику ежегодно инвестировалось порядка 10 миллиардов рублей, что по курсу того времени можно приравнять к несколько большей сумме в долларах. Это корреспондируется с расчетами Валерия Арабкина (консалтинговая фирма Tokrau-projeсt), оценивающего стоимость основного капитала на уровне 1990 года величиной в 174 млрд долларов. Соответственно только для компенсации ежегодного износа требовалось инвестировать около 10, а всего за десять лет независимости – не менее 88 млрд. долларов. На самом деле инвестиции в основной капитал составили всего 49,4 млрд., из них львиная доля – 37,4 млрд., пришлась на 1990-1993 годы. С 1992 года сумма чистых инвестиций в развитие экономики равна нулю, мало того, ускоряется выбытие основного капитала, объем которого сократился до 140 млрд в долларах.
Итак, только для прекращения деградации основных фондов требуется ежегодно инвестировать не менее 8,5 млрд в долларовом эквиваленте, не говоря уже о вложениях в модернизацию, техническое перевооружение и развитие производящих мощностей. Каждая взятая по отдельности строка самых необходимых инвестиций в автомобильные и железные дороги, энергетику, коммунальное и сельское хозяйство, экологию, образование и здоровье населения измеряется суммами, сопоставимыми с объемами всего сырьевого экспорта. В целом же потребность во внутренних инвестициях соизмерима со всем нынешним валовым национальным продуктом.
Далее, рост внутреннего производства лимитирован конечным числом субъектов предпринимательской деятельности, которое в “акимовской” экономике не может превышать числа собственно администраторов от власти, их родственников, доверенных людей и других бизнес-партнеров, готовых с ними “делиться”. Сколько-нибудь существенные предпринимательские инициативы не под “крышей” власти в нынешней системе невозможны.
Рост внутреннего потребления блокирован “продолларовой” правительственной политикой, обратной стороной которой является искусственное поддержание мизерных объемов национальной валюты. Более половины активов всех коммерческих банков составляют доллары. Денежная база в нацвалюте равняется всего 130 млрд. тенге, то есть “не дотягивает” даже до одного миллиарда долларов в эквиваленте, тогда как “черный нал”, обслуживающий теневую и серую экономику, а также в виде накоплений граждан составляет, как минимум, два-три миллиарда долларов. Суммарные банковские кредиты в нацвалюте даже к концу благополучного 2000 года
вышли на уровень всего около 700 миллиардов тенге — большего внутренняя экономика просто не способна “переварить”.Соответственно, покупательная способность населения ничтожна. Средняя пенсия в лучшем случае обеспечивает только физиологическое выживание. Средний подушевой доход населения также позволяет приобретать лишь предметы первой необходимости. Массовый потребитель сколько-нибудь широкого ассортимента товаров и услуг в Казахстане отсутствует физически.
Блокирование развития внутреннего рынка обусловлено также проблемой накопления взаимных долговых обязательств. Неплатежи росли все годы реформ. Например, общая кредиторская задолженность предприятий и организаций по отношению к ВВП за 1997-2000 годы поднималась так: 72,0, 65,8, 91,5 и 103,2 процента. А
по отношению к денежной массе в те же годы она выросла с 8,3 до 13 раз. Совершенно очевидно, что “расшивка” долговых обязательств, выросших уже за объем годового валового продукта и в 13 раз превышающая денежную массу, мерами экономического или организационно-технического характера решить невозможно. Не случайно правительство, пытавшееся что-то сделать с неплатежами и предприятиями-неплательщиками в середине 90-х годов, последние два-три года вообще прекратило даже символические усилия на этот счет и сейчас ведет себя так, будто проблемы неплатежей не существует.Наконец, развитие внутренней экономики существенно ограничено и человеческим фактором. С уменьшением численности на 2 – 2,5 млн Казахстан потерял неизмеримо большее, чем просто 10 — 15 процентов населения. Как молоко со снятыми сливками, оставшаяся масса гораздо более готова приспосабливаться и терпеть, чем являть собственную активность. В этом смысле внутренний инвестиционный потенциал Казахстана подорван наиболее основательно.
Этот тезис о “второсортности” внутренней экономики с точки зрения ее обеспечения человеческой энергией и интеллектом относится не только к нижним и средним предпринимательским слоям, но и, в еще большей степени, собственно к верхам национальной “элиты”. Так, если в секторе долларовой экспортно-сырьевой экономики финансово-кредитная, фискальная, ценовая и т. п. политика правительства и ее законодательное обеспечение логически увязаны с точки зрения обеспечения общей рентабельности, то проблема окупаемости внутреннего производства, как таковая, вообще находится вне сферы осмысления и действий правительства и Нацбанка.
Например, политика банковских учетных ставок ориентирована на поддержание некоего заданного уровня инфляции, принимаемого за главный показатель экономической стабильности, но никак не на обеспечение принципиальной возможности безубыточного кредитования тех или иных отраслей. При наличии в Астане Агентства по стратегическому развитию, целого Министерства экономики и еще ряда специализированных органов проблема рентабельности, например, животноводства, зерноводства или легкой промышленности, как результирующая совокупность политики доходов населения, налогов, тарифов естественных монополий, ставок банковских кредитов и т.п. даже не ставится. Руководители государства, видимо, не обладают даже исходной информацией на этот счет, возможно потому, что даже не подозревают о такой необходимости.
Результирующим эффектом такой “макростабилизации” является двойной гнет во внутренней экономике: при остром дефиците национальной валюты реальная инфляция все же прорывается через все барьеры. Так, за прошлый год индекс цен в промышленности составил более 13%, идет “ползучий” рост цен на важнейшие потребительские товары, хлеб, мясо, бензин, коммунальные тарифы.
Объяснение этому простое: ножницы двувалютной экономики. А именно: все потребительские цены в конечном счете формируются под влиянием валютно-экспортного сектора, поэтому они не могут не стремиться “под планку” мировых цен в долларах. Доходы же населения есть производное от внутренней – тенговой — экономики, поэтому их рост принципиально ограничен как уже сформировавшейся экономической системой, так и конкретной политикой правительства и Нацбанка.
Соответственно, прогноз по внутренней экономике: какой-либо существенный ее рост за счет собственных ресурсов в данной системе исключен. Разговоры о поддержке малого и среднего бизнеса, импортозамещения и развития национального товаропроизводства так и останутся разговорами. Зависимость Казахстана от импорта важнейших продовольственных
(кроме зерна) и других товаров первой необходимости, включая лекарства, как минимум, не снизится. Поддержание относительно приемлемого снабжения населения, и, соответственно, сохранение социальной стабильности напрямую, как и сейчас, будет определяться возможностью за счет высоких цен на сырье обеспечивать обратный – “критический” импорт.Итак, общий прогноз перспектив национальной экономики: в лучшем случае — ограниченный рост ВВП за счет экспорта нефти и еще трех-четырех сырьевых позиций, стагнация прочих отраслей и общего уровня жизни. На этом, “максимально-благополучном” фоне, усугубление уже имеющихся экономических проблем. В частности, развитие инвестиционного кризиса по обоим направлениям: давление “лишних” долларов на экспортный сектор и острый дефицит ресурсов во внутренней экономике.
Подведем итог. Нашу экономическую перспективу в рамках данной системы власти и управления вообще нельзя именовать развитием. Это в лучшем случае — стагнация с продолжением внутрисистемной деградации.
По определению, такая экономическая система не обладает собственной долговременной устойчивостью, даже при отсутствии внешних дестабилизирующих воздействий. А поскольку набор возможных “катализаторов” дестабилизации, начиная с ухудшения мировой финансовой и ценовой конъюнктуры велик, срыв нынешней стабильности в кризис есть вопрос не вероятности, а лишь времени.