Кузница кадров – кормушка власти: вчера и сегодня

Известная не только в Алматы лидер “Рабочего движения” Сахиб Жанабаева никогда не была в прошлом пролетарием, коммунистом. Она была научным работником и практически всю жизнь проработала на одном месте – в Научно-исследовательском институте экономики. Каким образом пенсионер Сахиб Жанабаева оказалась в рядах оппозиции и даже стала их лидером, мы попытались узнать у ней самой..

—Сахиб Галиевна, вы всегда оперируете лозунгами и понятиями советского времени. Что для вас наше советское прошлое?

-Все. Наверное, чтобы понять это, надо рассказать о себе. Родилась в Карагандинской области, Шетском районе, в промышленном многонациональном поселке Кайракты. Закончив с отличием школу, поехала в Москву поступать. Понятно, что уровеня провинциальной школы все-таки было маловато для взятия такого рубежа, как МГУ. Но как со мной носились! Хвалили, что самостоятельно решилась, приехала в Москву. Меня опекали как родную. Вот это и была советская власть в высшем ее проявлении для меня! Удивительно, но, будучи студенткой, правда не самой последней, я умудрялась зарабатывать деньги и помогать своим близким. Больше того, перевезла к себе сестренку, и она, живя со мной в студенческом общежитии, окончила школу в Москве. По окончании учебы я сама попросила отправить меня в Казахстан, хотя распределяли в Ригу, Ленинград, Москву. Мы были патриотами, и я считала, что мне просто необходимо стать полезной для своей республики. Я по тем временам получила больше, чем могла мечтать. Получила элитное образование МГУ, аналога которому в мире не было и которое было выше и Кембриджского и Оксфордского, я так считаю. По крайней мере, выпускники МГУ могли говорить на равных с учеными, профессорами. На меня пришел запрос, и я приехала в Алматы, в Институт экономики при Госплане КазССР. Это был 1972-й год. Моя специальность — экономическая кибернетика — здесь была тогда не востребована, я пошла работать туда, где было свободное место — в отдел труда.

…Знаете, когда говорят, что сегодня идет пир кумовства, мздоимства, расцвет клановой идеологии, я замечу, что все это началось не сегодня. Когда я приехала в Алматы молодым специалистом, я верила в социальную справедливость, в законы своей страны. И моей целью было не столько добиться чего-то для себя, сколько утвердиться в своей вере. А в итоге я оказалась белой вороной. Уже через три месяца после распределения испытала на себе давление административно-клановой системы. В то время в Алматы было три института экономики: при Госплане, Академии Наук и Министерстве сельского хозяйства, все они дублировали свою работу. Через какое-то время мне дали знать, что я здесь человек случайный, что меня с кем-то спутали. Это мне сказал от имени правления директор института Джандосов Санжар Уразович. Тогда я спросила: “Разве это не Казахстан, я ведь ехала в Казахстан”. Мне ответили: “Надо уточнить, откуда ты приехала”. – “Из Москвы”. – “Нет, где ты родилась?” – “В Карагандинской области”. – “Вот и езжай в угольную Караганду…”

Так было при всех директорах. Кстати, Джандосов, которого самого потом съели, потом извинился при свидетелях. Но с каждым годом, уже после Джандосова, становилось все хуже и хуже. Нарушения кадровой системы, очень низкий уровень научных сотрудников. Мне до сих пор горько, что работа института в основном состояла в штамповке кандидатских, докторских, причем в неимоверных масштабах. Институт экономики не работал на научный авторитет, на практическую пользу. Казалось, что этот НИИ был специально создан в качестве кормушки для детей партноменклатуры. Это был своеобразный филиал ЦК. Тогда вопрос партийной принадлежности стоял очень остро. Ведь когда меня “спутали”, они, оказывается, думали, что я племянница какого-то очень высокопоставленного лица, чуть ли не второго секретаря ЦК Компартии Казахстана. У нас в институте учились и работали дети, внуки, жены, родственники всей партийной верхушки, всех министров. На моих глазах в институт пришли молодыми специалистами Ертлесова, Утембаев, Шукеев, Джандосов, Кулебаев, Какимжанов. И в основной массе это были не экономисты. Например, Ертлесова, Утембаев – математики. В институте экономики практически не было профессиональных экономистов. Яркого экономиста я не встречала. Адекватное образование было, по-моему, только у Тимура Кулебаева. Конечно, были талантливые люди, которые много сил вкладывали в работу НИИ, но их совсем “затерли”, они все время оставались на последних ролях. Берентаев Канат, выпускник Новосибирского университета, Кусаинов Хаслан, выпускник МГУ. Они тянули весь воз научной работы института. Берентаева несколько раз то увольняли, то принимали обратно. По всей видимости, когда не справляются с работой, с заказами требуется Берентаев. Профессионалы, приезжавшие из МГУ, не могли здесь работать, они не уживались ни в КазГУ, ни в Нархозе. В институт экономики за год до меня пришел Кусаинов Хаслан, и когда в мой адрес посыпались угрозы, он сказал мне, что на него было такое же давление, и если я хочу “выжить”, надо делать, что велят и не открывать рот. Я сказала: “Ни в коем случае”. Я боролась, хотя меня выгоняли, строили козни. Причем, все это исходило от руководства. Московский университет подготовил нас как самостоятельных специалистов, я могла вести научную разработку, практическую работу. Причем, в отличие от этих сынков партноменклатуры, я получила образование не по разнарядке, как национальный кадр, поступила в МГУ самостоятельно. А нам навязывали свою методику люди, далекие от экономики и науки вообще. Мне заявили: все, чему ты обучалась в Москве, можешь забыть, слишком вас распустили. А здесь работают те, кто выполняет наши приказы. Не разбираться, не выяснять, а выполнять. Такая работа меня не устраивала, я пыталась быть самостоятельной, требовала научную разработку.

—Вы сказали, что с вами в основном работали непрофессионалы, несостоявшиеся экономисты, математики. Ну, а как вы их оцениваете, хотелось бы узнать ваше личное отношение.

…После 91-го года институт на моих глазах развалился. Начались сокращения, не выплачивали зарплату. Раньше даже в обстановке клановости какая-то работа шла, хотя бы статистическая… Многие материалы были вывезены в Германию. А там были отделы металлургии, промышленности, в первом (секретном), отделе были закрытые материалы по стратегическим данным, все это начало, подозреваю, попросту… продаваться. Через три месяца после ликвидации института создали новый институт, был объявлен конкурс, я не прошла по возрасту. Туда принимали до 35 лет, желательно без семьи и детей, со знанием английского языка. После 1996 года я поняла, что что-то надо менять. Я вышла на площадь, присоединилась к “Рабочему движению”, взялась за распространение оппозиционных газет.

— Сейчас очень много красивых фраз об экономическом развитии, о том, что мы идем к капитализму. Никакого капитализма нет, и они очень сильно ошибаются, если думают, что мы не знаем, что такое рыночные отношения. Развития никакого нет, ведь даже в феодальном обществе была какая-то система, действовали какие-то законы. Сейчас у нас государства как такового нет, и виновата в этом маленькая кучка людей, которая так и не ушла с арены. Это бывшая партноменклатура с ее эгоистичными представлениями о власти.

— Он один. Мы можем выбраться только в составе Союза. В пользу этого говорит, во-первых, наше геополитическое положение. Во-вторых, для развития нужны людские ресурсы, а их у нас нет. К тому же наша власть нам просто не даст выйти из того состояния, в котором мы находимся. Вот если бы мы после переворота не растеряли свой потенциал, свои кадры, тогда другое дело. А теперь, я считаю, как самостоятельное государство мы развиваться не сможем. И это касается не только Казахстана, но и других стран бывшего Союза..

—Я верю в то, что это может произойти. Но, конечно, не в том виде, в каком существовал прежний СССР. Да и не надо. А то, что это произойдет, я верю… Люди уезжают, ломаются – такое происходило во все времена. Остаются в основном бедные, но сильные. Я могла бы сейчас найти возможность уехать в Москву и могла бы там прекрасно устроиться. Но я буду на своей земле стоять до победного конца. Нам нужны народная власть, народное представительство, рабочий контроль.