12 июня в новейшей истории России стало символическим числом. В 1990 году в этот день Съезд народных депутатов РСФСР принял Декларацию о государственном суверенитете РСФСР, а ровно через год, 12 июня 1991 года, состоялись выборы первого Президента РСФСР, на которых, как известно, победил Борис Николаевич Ельцин.
Прошло десять лет…
Неудавшийся августовский путч, запрет КПСС, распад СССР, полномасштабное введение частной собственности, приватизация, ликвидация Съезда народных депутатов и Верховного Совета, принятие Конституции России, война в Чечне, дефолт, правительственная чехарда в поисках преемника, внезапная добровольная отставка.
Через все эти вехи прошла страна. Вспоминая панегирики вождям, так и хочется продолжить: «Йи всегда в эти драматические моменты Президент был со своим народом».Но это не панегирик. А Борис Ельцин — не вождь. Может быть, именно в том, что Ельцин не превратился в вождя, одна из его важных, пока еще не оцененных заслуг. Мы ведь знаем, как в некоторых странах вполне можно называться «всенародно избранным», но быть самым натуральным вождем, требующим любви и поклонения. А между прочим, для Ельцина было не так уж просто переступить через соблазны своего номенклатурного прошлого и понять, что даже глава государства не может обладать полной властью, что и над ним есть Закон.
Будучи максималистами, мы считаем того или иного деятеля либо ангелом во плоти, либо исчадием ада. Не знаю, природная ли это черта или исторически обусловленная. Но ее часто подмечали многие русские мыслители. Как писал, например, князь Е. Трубецкой, «присущий нашему национальному характеру максимализм заставляет нас во всех жизненных вопросах ставить дилемму — «или все, или ничего». Вот почему от чрезмерности возвеличения мы так легко переходим к чрезмерности отчаяния».
Конечно же, Б. Ельцин совершил много ошибок. Конечно же, невозможно отрицать, что Россия, спустя десять лет после антитоталитарной революции, обрела далеко не тот романтический образ, который в конце 80-х связывался в нашем сознании со словами «демократия» и «рыночная экономика». Но правильно ли считать это следствием избрания Б.Н. Ельцина в 1991 году? Правильно ли вообще считать его избрание ошибкой народа? Точный ответ дать можно, если бы, как в научном эксперименте, существовала «контрольная группа», в которой президентом стал бы Н. Рыжков, А. Тулеев, В. Жириновский или А. Макашов — тогдашние претенденты на президентский пост. Впрочем, если внимательно посмотреть вокруг, мы увидим немало бывших соцстран и советских республик, которые вполне сойдут за «контрольные группы», где первые посты заняли люди далеко не ельцинского типа, и что из этого вышло.
Любой народ любит героев, победителей. Они ведь добавляют щепотку и к нашей собственной гордости. Борис Ельцин растерял в глазах общества свою былинность. А, как известно, не судят только победителей. Непобедителю же каждое лыко вставляют в строку. И неважно, что Ельцина можно считать непобежденным непобедителем, как очень точно охарактеризовал главного героя А. Салмин в предисловии к книге «Эпоха Ельцина» (автор этих строк — участник ее написания). Важно, что в глазах большинства он не оправдал возлагавшихся на него надежд. Но тут-то и зарыто самое главное: а, собственно, какие надежды страна возлагала на него?
Во-первых, эти надежды были (впрочем, как и сегодня) настолько разнонаправленными даже среди ельцинского электората, что ни один президент не мог бы их воплотить. Одним была нужна твердая рука, другие хотели «социализма с человеческим лицом», третьи рассчитывали окончательно сломить всевластие КПСС и номенклатуры, четвертые — реализовать классическую модель европейской демократии. Такая пестрота свидетельствует, с одной стороны, о несформированности глубинных интересов, с другой — об идеологической расплывчатости самого лидера, на которого возлагались надежды. Другими словами, Б.КЕльцин был далек от образа, например, В. Гавела или Л. Валенсы.
Во-вторых, надежды имели сильный патерналистский привкус. По многовековой отвычке быть главным действующим лицом в государстве наше общество, несмотря на перемены, осталось по большому счету в состоянии гражданской спячки и рассчитывало на «начальство». Справедливости ради скажу, что и демократические лидеры не сильно пытались разбудить народ, сделав его реальным участником, а не созерцателем реформ. И это стало одной из главных причин их последующего политического проигрыша.
Наконец, в-третьих, многие надеялись едва ли не на «чудо»: стоит избавиться от гнета КПСС, провозгласить политическую и экономическую свободу, и Россия начнет бурно развиваться. Поэтому от Б. Ельцина избиратели и не требовали развернутого плана будущего, некоммунистического развития. В среде же самих демократов был распространен известный наполеоновский принцип: «главное ввязаться в драку, а там видно будет». Озаботившись вполне правильным вопросом «кто виноват?», демократы, однако, не сконцентрировали свое и общественное внимание на вопросе «что делать?». Последствия этого стали ярко видны вскоре после того, как империя рухнула. Да, были введены некоторые основные институты демократии и рыночной экономики. Но далеко не в полном объеме и непоследовательно. Требовалась еще огромная работа по созданию демократической и рыночной инфраструктуры. В отсутствие последней новые институты стали быстро вязнуть в болоте советских привычек и мифов, командных, а не правовых методов управления, многих доставшихся по наследству государственных институтов. А тут еще: с одной стороны, масса бывших партийных и комсомольских деятелей, увидевших «в текущем моменте» свой звездный час и набросившихся на ту саму государственную собственность, которую еще вчера они призывали беречь и клеймили позором «несунов», а с другой — народ, не понимающий, что, собственно, происходит — с собственными деньгами, соседями, Правительством, наконец, вообще со страной; возмущающийся, но при этом не переосмысливающий жизнь и свое место в ней.
Оценивая личность и дела Б.КЕльцина, мы не должны забывать, что избрали первым Президентом человека, который еще недавно не мыслил себя вне КПСС, насквозь пропитался уроками партийной школы, доведшей его до кандидата в члены политбюро ЦК КПСС, и в силу этого привнес управленческие навыки и замашки секретаря обкома в новую систему, что сказалось на самом духе реформ. В то же время именно этот человек по большому счету уберег страну от хаоса, гражданской войны и распада. Именно он 19 августа 1991 г. не забился, трясясь от страха, в угол на даче в Архангельском, а прибыл в ГКЧПистскую Москву и возглавил сопротивление. Именно он, пусть путем уступок и компромиссов с региональными лидерами, но сохранил целостность России, не допустив ее «югославизации». Именно он, упустив момент, довел ситуацию до силового разрешения конфликта в 1993 году, но после этого не повел себя как диктатор, а тут же связал себя новой Конституцией (что бы там ни говорили, но эта Конституция не позволяет Президенту быть безграничным властителем) и перевел развитие страны на стабильный путь.
Вот почему я и утверждаю, что избрание Ельцина не было ошибкой, поскольку, как никто другой из его соперников в 1991 году, он наиболее точно отражал все плюсы и минусы народного характера, противоречивость самого времени. Однако отсутствие ошибки в выборе не означает отсутствия драмы, источник которой кроется как раз в этой самой адекватности Бориса Ельцина российскому обществу. Лишь лидеры стран с устоявшимися ценностями могут себе позволить соответствовать состоянию народа. Лидерам же реформации противопоказано (как для них самих, так и для страны) такое соответствие. В переломные времена, когда общество расколото и дезориентировано, президент должен возвышаться над своим народом. Не в смысле, конечно, своего начальственного положения, а как умелый проводник, делающий даже то, что не нравится большинству, но имеющий ясный и реалистичный образ будущего. Такому лидеру обычно приходится несладко (библейский Моисей и горьковский Данко — яркие примеры). Но лишь такая миссия в эпоху перемен может быть успешной.
И все-таки будем объективны. Да, Б.Н. Ельцин не привел народ «в страну обетованную», хотя, не сомневаюсь, искренне верил в такое свое предназначение. Но он реализовал другую и далеко не всем посильную миссию — подпер Россию в сложнейшие для нее времена. И никто не знает: может быть, Бог ссудил ему именно такую роль. С ним мы не только вышли «из плена Египетского», не потеряв страну, но и, что бы там ни говорили, многому научились. Несмотря на популярную риторику об особости и величии России, жизнь сегодня подводит все больше людей к тому, к чему призывал тот же Е. Трубецкой: «Как только мы убедимся, что Россия не тождественна с домом Отца Небесного ни в действительности, ни в идее, мы поймем всю неуместность нашего отчаяния. Россия не осуществила вселенского христианства не потому, что она — ничтожный, презренный народ или «конгломерат», а потому, что в великом и обширном доме Отчем ей суждено занять лишь одну из обителей».