“…главная моя задача – дать Вам некоторого рода справочный словарь по киргизскому вопросу – отчасти все-таки достигнута. Остальное я напишу Вам на досуге после того, как меня к Вам торжественно привезут в Москву как “явного контрреволюционера и киргизского националиста”, дерзающего всерьез цитировать “Декларацию народов России” и “Конституцию РСФСР”.
(из письма Седельникова В. И. Ленину от 23 апреля 1920 г.).
Кому из пишущей братии не приходилось в свое время поднимать тему казахской (или казахстанской) ментальности, попутно анализируя исторические причины, которые обусловили именно такое развитие национального сознания. И одной из основных “особенностей” нашего менталитета всегда был пацифизм, причем если сначала под этим определением понимается стремление уладить все разногласия мирным путем (“непротивление злу насилием”), то потом оно постепенно приобретает новый оттенок – под ним понимается абсолютное безразличие к любым издевательствам, покорность и равнодушие. О корнях пацифизма написано тоже довольно много, и, наверное, одним из самых ранних документов по этой теме является письмо Седельникова В. И. Ульянову–Ленину. Поскольку документ датирован 1920 годом, казахи именуются в нем киргиз–кайсаками или просто киргизами, и включает он в себя наблюдения и размышления о “тихой и скромной Киргизии”, а также ответ на вопрос, что же все-таки “сделано хорошего для киргизов, которые ведут себя скромно и вежливо, если не сказать униженно и запуганно?” И хотя в документе не встретишь набившего всем оскомину слова “менталитет”, посвящен он именно этой теме: “Все особенности современного киргизского вопроса сводятся в сущности к одной основной причине: киргизы не вояки. Раньше, лет 150-200 назад, они были настоящими головорезами, точнее степными рыцарями, которым не сиделось и не жилось спокойно, если не было драки. Об этом свидетельствует их народная литература. Такие произведения, как “Ер Таргын”, “Кобыланды”, “Алпамыс”, “Шакер Шакерат”, “Кыз Жибек” полны героических мотивов, описаний рыцарских поединков, кровопролитных сражений и пиров после победы. “Ер” (лат. vir – муж, мужчина, витязь, воитель, герой) и “батыр” (богатырь, монгольск. “бохадур”, рыцарь, силач, смельчак) всегда центральная фигура среди ханов, вельмож и народа. Война и любовь – два основных мотива старокиргизской народной поэзии. В наиболее древних вещах бессознательно подчеркивается кровожадность и жестокость батыров, их презрение к опасности и к мирным занятиям, а горы трупов и реки крови описываются с видимым удовольствием… С 1735 г., когда хан Абулхаир перешел в русское подданство, стало постепенно убывать и уменьшаться значение для киргизов войны как занятия и значение вояк-феодалов как господствующего класса. Русское правительство при помощи “казачьих линий” неуклонно внедрялось в степь, обезоруживало киргизов и не давало им ходу ни во внутренних междуусобиях, ни в нападениях на кочевников других национальностей (башкир, калмыков, торгоутов, узбеков), будь то даже подданные Хивы, Бухары или Китая. В 1869 г. последние остатки ханской власти и степного феодализма были ликвидированы, а завоевание так называемых “Средне-Азиатских владений”, положившее конец фактической независимости Хивы и Бухары, “замирило” киргизскую степь окончательно. За последние 50 лет совершенно мирной и спокойной жизни, полной напряженного желания “догнать русских в хозяйстве”, 9/10 киргизского народа стали практическими и подсознательными пацифистами. Старый режим сначала сам отнял у них оружие, потом не давал его “в интересах безопасности края”, а в позднейшее время не пытался даже ставить вопроса о привлечении киргизов к отбыванию воинской повинности за полной их непригодностью к условиям современной военной жизни и самой войны. Киргизы “обабились”, размякли психологически и забыли о тех временах, когда каждый род жил и кочевал, как подвижной военный отряд, готовый в любую минуту к нападению и защите. Отсюда объективно бесспорный вывод: киргизы обречены были заранее на чисто пассивную и чаще всего страдательную роль в Мировой Войне и Мировой Революции. Все хорошее и все дурное в современной киргизской жизни сходится радикально к одному центральному, узловому пункту – киргизскому пацифизму как бытовому явлению с глубокими историческими корнями”. Я не случайно даю столь обширную цитату. Чтобы понять, откуда взялся пацифизм, нужно видеть дальний план, перспективу. Сильно ли изменилась ситуация сегодня? Скорее всего, она трансформировалась под давлением реалий нового времени, по существу оставаясь прежней.
Если брать конкретно казахский аул, то в нем, конечно, многое переменилось. Глубинка уже не является ни носителем языка в полной мере, ни носителем устного народного творчества. Вряд ли сегодня даже большевики смогли бы раскулачить хоть двадцатую часть того, что раскулачили в 30-х годах. Если сто лет назад казахи, у которых было несколько голов КРС и дюжина овец, считались жатаками, то есть даже не бедняками, а нищими, которых и на летние пастбища не брали, они оставались охранять зимовки, то теперь таких “богатеев” в ауле еще поискать. Молодежь делится на две категории – тех, кому на все наплевать, включая самих себя, это практически и есть плод национального пацифизма, переродившегося в духовную апатию, и водки, которой в аулах, в отличие от многого другого, хватает. Вторая категория – те, кто хотят чего-то добиться, жить лучше. Они уже с детства (большинство) ненавидят и презирают всех, кто живет так, как они, своих родителей, которые не могут или не хотят дать им больше, своих сверстников; и ненавидят и завидуют тем, у кого больше возможностей, денег. Развлечений здесь немного – музыка, танцы, конечно же, водка (пьют практически все, причем пьют страшно, пропивают все имущество, скот, одежду). Ну и в каждом ауле, хотя бы в двух-трех домах, есть “видик”. Смотрят то, что дешевле и легче найти – триллеры, боевики не лучшего качества. Как правило, вторая категория в школах учится хорошо или даже очень хорошо (у них есть здоровые амбиции), но очень скоро они начинают понимать, что красный диплом в аульной школе – еще не путевка в жизнь. В город они попадают либо поступив в институт, чаще в техникумы и недорогие колледжи сомнительного происхождения, либо начинают активно торговать. Но “челноки” сейчас зарабатывают куда меньше, чем семь-восемь лет назад, а институт, в лучшем случае вручив “корочку”, предоставляет молодых “специалистов” самим себе. И в итоге появляется новое поколение, новый тип бандита конца 90-х — молодые люди, чаще казахи, плохо говорящие на русском, владеющие казахским на бытовом уровне, которым все равно, кого грабить, бить и убивать: казахов, неказахов, аульных, городских. Казалось бы, при чем тут пацифизм? Но он-то как раз и создает благоприятную среду. Вот еще одна параллель из 20-х годов: “…Отступающие армии и части были особенно жестоки и неразборчивы, но зато и более неосторожны: они бросали оружие и патроны. Киргизы подбирали, наскоро “самоуком” проходили “ружейные приемы”, а потом стали давать отпор грабителям и сами грабить, особенно беженцев и отчасти обозы. Грабить и убивать кого попало, лишь бы это был “чужой”, русский или киргиз, но враждебной “партии”, враждебного рода, колена или поколения”.
Получается, что молодые, амбициозные силы, далекие от пацифизма в худшем его значении, уходят не туда и направить их некому. Естественно, что в случае войны Родину защищать они не кинутся. Из них, скорее, получится отличная армия мародеров и надзирателей-полицейских, завербованных врагом.
А “значение войны как занятия” как убывало в 20-х, так убывает и сейчас, только большими темпами. Военного опыта у Казахстана практически никакого. Разве что Баткен. Афганистан уже в счет не идет – “афганцев” в войсках все меньше. Но о боеготовности нашей армии написано и так немало, это отдельный вопрос.
В документе поднимается еще один факт – казахский пацифизм воспитывался сначала российским самодержавием, потом Советской властью, теперь же он воспитывается своим, национальным правительством. По сути, идет настоящая политика воспитания пацифизма. Не будем даже говорить о вечных обещаниях народу, просьбах потерпеть до лучших времен. Возьмем недавний закон об амнистии (о неправомерности самого определения “амнистия” в этом случае уже говорилось в СМИ) огромных капиталов, вывезенных за рубеж. Ведь воровство народного имущества – это зло, амнистия такого преступления – это непротивление злу, следовательно, пацифизм. Давайте не будем наказывать воров, даже не будем требовать возвращения награбленного, и тогда все деньги вернутся в Казахстан. Ударят тебя по одной щеке, подставь другую. У тебя воруют, а ты не смей. Будь законопослушным. И у казахов отношение к власти соответственное: лучше сразу дать, чего она просит, а то хуже будет. Еще одна цитата, свидетельствующая о том, что отношение к власти особенно не изменилось: “…Начальство кричит”, “начальство сердится”, “начальство дерется”, а то даже и прямо “рубит и стреляет”… Ой-бай! Давай скорее, чего ему надо, а то беда… И давали, давали, давали, пока было чего давать и поскольку нельзя было удрать со скотом и имуществом куда-нибудь подальше от этих чертей”.
По сути дела, власти во всех критических ситуациях взывают все к тому же пацифизму своих соотечественников, они пытаются привести в равновесие самими же ими и расшатанную систему управления государством. Поэтому политика воспитания пацифизма становится незаметно и постепенно во главу угла, а воспитать в людях то, что было в них заложено столетия назад, не так уж и трудно. Но надо иметь в виду и то, что пацифизм этот в форме равнодушия и апатии будет проявляться во всем, а не только в отношении к власти, в том числе и в работе, и в мировой борьбе за новый информационный порядок, и в борьбе за сохранение национальной независимости. А при существующем положении вещей казахи скорее всего опять обречены играть “пассивную и чаще всего страдательную роль” в новом мировом порядке.