Как я пересекал границу

ГУД БАЙ ПО-ТАШКЕНТСКИ: СТОЯТЬ ПО СТОЙКЕ “СМИРНО”, РУКИ ПО ШВАМ, ПЯТОЧКИ ВМЕСТЕ, СМОТРЕТЬ В ГЛАЗА И НЕ ДЫШАТЬ!

Начну с того, как я покидал Ташкент. Согласно расписанию, самолет на Тель-Авив отлетал в семь утра. Как принято у нас, на международные рейсы необходимо явиться за три часа до отлета. У входа в аэропорт я показал бравым ребятишкам из внутренней охраны свой паспорт и билет, после чего мне позволили войти внутрь (посторонним, к которым относятся и провожающие, вход строго воспрещен!). Там я заполнил таможенную декларацию, прошел таможенный досмотр и зарегистрировал у сотрудников авиакомпании “Узбекистон хаво йуллари” авиабилет. Когда мне дали посадочный талон, я, насвистывая веселую мелодию, устремился к контрольно-пропускному пункту. Дорога мне была знакомой – не раз проходил по ней.

В контексте этого хочу отметить. В огромном зале аэропорта народу всегда много: там есть и пассажиры, и сотрудники аэропорта, летный состав, милиция, таможня, пограничники, все чем-то заняты, и поэтому я не обратил внимания на человека в белой рубашке, сидевшего за столом и разговаривавшего с двумя пассажирами. Наверное, подсознательно принял его за дежурного по залу, который консультирует пассажиров по тем или иным вопросам, разрешает возникшие проблемы. И крик “Эй, куда идешь!.. Эй, ты чего, не слышишь?!” проигнорировал, думая, что это не мне, но когда пограничник, высунувшись из кабинки, указал, мол, вернись обратно, вынужден был подойти к кричавшему.

У того аж пена шла от возмущения. Еще бы, какой-то парень не обратил на него внимания, словно он был инфузорией-туфелькой, а не сотрудником в белой рубашке и каким-то жетоном на груди.

— Вы чего проходите мимо?! – прорычал он, сверкая глазами. – Вы что, не слышали, как я вас звал?!

Я пожал плечами. Мне казалось странным проявлять такие бурные эмоции из-за того, что человек прошел мимо какого-то стола:

— Извините, а вы разве светофор, чтобы я остановился? Здесь нет никакого шлагбаума, тем более запрещающего знака, мол, “не стой под стрелой”, “въезд запрещен”, “осторожно, злая собака!”, вот я и прошел к пограничникам. И потом я не “эй”, можно просто обратиться: “гражданин”.

Молодой человек лет двадцати быстро отпустил двоих пассажиров и занялся мной. Видимо, ему не понравилось мое более-менее спокойное выражение, и тем более юмор. Хохмить с ним – это ниже его достоинства.

— Я, — говорит, — секьюрити, и вы должны мне подчиняться. И не устраивать здесь балаган!

— Я, — отвечаю, — не знаю иностранных слов. Что такое секьюрити – порода собак? Или вы просто кинолог? И где я устроил балаган? Разве я похож на циркача или эстрадного балагура?

— Не умничайте, — обрезал мне тот, не желая состязаться в остроумии. – Ваши документы.

И тут я, догадался, что передо мной обычный чекист, и быстро отдал ему паспорт – чутье подсказывало, что с этим типчиком лучше не шутить, он живо уши за затылком свяжет в морской узел, и пикнуть не успеешь. Контрразведчик взял документы и долго его пролистывал, словно у него в руках был том Советской энциклопедии, и он пытался среди листов найти какой-то компрамат на меня. Наконец он, даже не поднимая на меня глаз, что-то пробубнил под нос.

— Чего-чего? – не понял я.

Тот опять что-то пробубнил.

— Говорите погромче, пожалуйста, — попросил я. – Я ничего не слышу.

И тут чекист изволил на меня взглянуть.

— Узбек ми сиз? (Вы узбек?) – спросил он меня уже громче на государственном языке.

— Ха, узбек ман (Да, я узбек), — ответил я тоже на государственном.

— Нима учун ман билан русчадан гаприяпсиз? (А почему вы со мной разговариваете по-русски?).

Этот вопрос мне, честно признаться, не понравился, но не стоило дразнить гусей. Я хотел было сказать что-то спокойное, но язык мой – враг мой! – сварганил фразу помимо моей воли:

— А у вас проблемы с русским языком? Забыли или в школе не учили?

Контрразведчик от злости проскрипел зубами и продолжил свой допрос:

— Тошкентлик ми сиз? (Вы житель Ташкента?)

— Ха (Да).

— Каерда яшипсиз? (Где вы живете?)

Я назвал адрес, и при этом заметил, как чекист сверяет мои ответы с данными на паспорте, он даже до дыр прочел штамп прописки. Видимо, все совпадало, и это очень разозлило его. Наверное, премия, которую он мог получить, если разоблачит какого-нибудь проходимца, улетучивалась куда-то далеко. А это, естественно, огорчает!

— Куда мы летим? – последовал очередной выстрел, но уже на русском.

Я удивился:

— Гм, я не знаю, куда вы летите, а я вот направляюсь в Израиль.

— С какой целью вы туда направляетесь?

— Учиться.

Чекист скривил губы и хмуро произнес:

— А чему нас может научить Израиль?

“О, боже, — подумал я. – Мания величия: мы – эмир бухарский… Почему некоторые любят себя назвать во множественном числе?”

— Я не знаю, чему Израиль может научить вас, суперменов и просто грамотных людей. А я – тупой, необразованный человек и лечу в Хайфу учиться журналистике. Или это запрещено законом?

— Где вы работаете?

— Я – независимый журналист.

— Что такое независимый журналист? От кого вы независите? – видимо, эта фраза его очень поразила. Он аж почесал затылок. Было видно, как глубоко и долго шли мыслительные процессы в его черепной коробке. Действительно, жить в Узбекистане и быть независимым – это феномен для власти, особенно правоохранительной.

— От вас я точно завишу, а для остальных чиновников – я независимый, — вздохнул я. – Если вы меня не понимаете, то прочитайте законы о средствах массовой информации, там написано, кто такой журналист и кто им может быть…

— У меня нет времени читать эти законы, они меня не касаются, — грубо сказал чекист. – Когда вы возвращаетесь?

— Через месяц!

Чекист подозрительно посмотрел на меня:

— А вы точно вернетесь?

— А куда я денусь, — откровенно говоря, разозлился я. – В Ташкенте у меня семья, дом, родители, друзья, родственники. И почему я должен не вернуться?

— Многие говорят, что вернуться, а сами остаются там. И потом у нас проблемы!

Меня это несколько озадачило: какие проблемы у чекистов с людьми, которые остаются в другой стране?

— Значит, не так сладко живется в нашей стране, раз люди порой не хотят возвращаться, — процедил я сквозь зубы. – Создайте благоприятные условия, и невозвращенцы захотят обратно домой.

Чекист не хотел со мной спорить на эту тему и молча вернул мне паспорт, и я пошел дальше. На КПП пограничник проверил мой паспорт, затем сверил с информацией на компьютере, и дал “добро”. Но на этом не завершилась моя история, меня ожидала очередная проверка.

Не знаю, милиционеры ли это были, пограничники, чекисты или просто сантехники в военной форме (я перестал вообще в последнее время разбираться в мундирах – уж больно много их развелось), но мне предстояло пройти под металлодетектором, а легкую сумку пропустить через рентгеновскую установку (впрочем, таможенники уже это делали раньше, но, конечно, лишняя страховка не помешает). И когда я сделал шаг, надо мной рама запищала. Сидевшие службисты оживились, аж лица просветлели, мол, неужели кто-то попался. Девушка с погонами, сидевшая у рентгена даже привстала, чтобы посмотреть на “нарушителя”. То, что у меня физиономия мало напоминала уголовную морду, ее расстроило.

— Идите туда! – сказала она мне. – Вас сейчас проверят.

— Проверят? В каком смысле? Кастрирован или болею ли венерическими “букетами”? – спросил я, но меня никто не слушал. – Ваши службы ведь меня уже проверили.

— Иди сюда! – закричал мне издалека здоровенный бугай в гражданке. Мне что-то не захотелось к нему подходить. Его лицо не внушало доверия. Наверное, и аура была темная.

С другой стороны, я же понял причину писка металлодетектора – он среагировал на мой фотоаппарат, который висел у меня на ремне.

— Это реакция на “мыльницу”! – сказал я, снимая его. – Вот сейчас я положу его на стол и пройду, ваша рама не среагирует.

Но, по-видимому, у службистов так чесались руки, что хотелось обязательно об кого-то их почесать. И никакие аргументы их не останавливали. Раз уж попался, то терпи – таков их лозунг.

— Иди, иди сюда! – прорычал бугай, махая лапами, которыми нужно было обнимать только столетние дубы, а не людей. Ему хотелось показать концерт с обыском по полной программе.

— А может вначале повторим с металлодетектором?

— Давай, давай, топай сюда! – рявкнул “стражник”.

Я вынужден был подчиниться. Тем временем мою сумку проверили и положили рядом на стол.

— Что у вас? – спросил бугай, ощупывая меня взглядом. Видимо, хотел найти потайные карманы. Дай ему скальпель и такую возможность он наверняка бы вскрыл меня в поисках контрабанды.

— Что у меня? – переспросил я и стал перечислять: — Ну, трусы, майка, носки, джинсы, рубашка…

— Я спрашиваю, что у вас есть кроме одежды? – злым голосом буркнул бугай.

— А-а, понял, очки, ручные часы, ручка, дискета, паспорт, билет, деньги…

— Доставайте все и кладите сюда! – он ткнул пальцем на стол.

Я выполнил этот приказ. И тут бугай стал меня обыскивать. Не знаю как вы, но мне было жутко неприятно, словно меня насиловали. Раньше никогда не попадал в такую идиотскую ситуацию, и поэтому даже не знал, как среагировать. Мне показалось, что службист от этого получал даже наслаждение, проводя руками по моей груди, животу и спускаясь вниз. Может, это было не сексуальное наслаждение, а просто от служебного рвения.

— Эй, поосторожнее! Своими страстными объятиями вы меня возбуждаете! – наконец выдавил я из себя.

— Закрой рот! – рявкнул бугай, добавил что-то из трудновоспринимаемого лексикона, и стал ощупывать мои ноги. Бр-р! Пассажиры, которые спешили на свои рейсы, с интересом рассматривали этот спектакль. Некоторые даже приостанавливались, чтобы более тщательно посмотреть “порнофильм” с моим участием.

Тут я не выдержал и закричал девушкам в военной форме:

— Слушайте! Вы не могли бы меня обыскать?! Мне не нравиться, когда меня “ласкает” мужчина, я ведь не “голубой”!

-Ничего, ничего! – услышал я в ответ. – Потерпишь! Мы же терпим мужские объятия.

В логике женщинам не откажешь. Вроде бы все правильно: дамы предпочитают кавалеров. Но я ведь не женщина. И мужские ласки не очень люблю.

Честно говоря, в тот момент я не понимал, что играю с огнем, ведь меня могли запросто посадить в камеру якобы для более тщательной проверки, подкинуть наркотик или патроны и обвинить в преступлении. Такая практика, судя по заявлениям правозащитников, существует в нашей правоохранительной системе. Но — слава богу! – все обошлось. Бугай удовлетворил свою страсть ко мне и вернул вещи. А я уныло побрел дальше, где собирались пассажиры. Настроение было препоганое.

Но я, как восточный человек, успокоил себя волне восточным мировоззрением: могло быть и хуже, а так все нормально, просто была черная полоса, а светлая ждет меня через пять часов лету.

Конечно, я уже через день после всего этого происшедшее стал воспринимать как вполне естественное, и все эмоции куда-то смылись. Хотя в те минуты мне было совсем не до юмора. Зато осталось впечатление, которое я решил рассказать вам.

ПРОЩАНИЕ ПО ТЕЛЬ-АВИВСКИ: ЧТО ВАМ ПЕРЕДАЛ РАБИНОВИЧ?

В Израиле ситуация была несколько иной, хотя в общем она тоже была унизительной. Нет, меня, конечно, не обыскивал сексуальный маньяк из Моссада, зато допрашивали основательно и вещи проверяли, словно я вез молекулу, а не граммы-центнеры наркотика. Коллега из России рассказала, что она летела израильскими авиалиниями, и в Москве ее тщательно обыскали, а вещи буквально выпотрошили. “Я имела глупость сказать, что везу посылки от знакомых к родственникам в Израиль”, — пояснила она. Наверное, контрразведчики решили, что там заложена бомба.

Я слышал от своих коллег из Узбекистана, которые прежде бывали в Израиле, что перед отлетом нужно побеседовать с израильским “чекистом”. Меня это не пугало, поскольку я был гость, турист и ничего противозаконного не совершал. Но мои друзья также ничего антизаконного не делали, однако их мучили на границе. “Меня вывели из себя, — сказала коллега, с которой я когда-то работал в системе туризма. – Я стала возмущаться, ибо их допрос больше напоминал унизительные процедуры и оскорбление, словно я была провинившейся школьницей или вообще того хуже – преступницей. Но мне презрительно отвечали, что это правила безопасности!”.

В центре МАШАВ, где мы обучались с коллегой из Узбекистана, нас предупредили, что в аэропорт “Бен Гурион” необходимо прибыть за четыре часа до вылета. “У вас будет небольшая проверка!” – сказали нам на прощание и выдали какой-то документ, на котором было написано что-то на иврите. “Покажете это службе безопасности и у вас не будет проблем”, — на последок добавила секретарь центра. И мы поверили, раз нам сказали, значит, так этому и быть.

В пять часов утра мы с товарищем были уже в аэропорту “Бен Гурион”. В аэропорту даже в такую рань народу было предостаточно. Люди с тележками и вещами стояли вдоль условных коридоров и ждали, когда с ними побеседуют сотрудники безопасности (условно назовем их моссадовцами, хотя я не уверен, что ребята были из этой именно службы). С каждым беседа протекала очень долго, не менее получаса. Иногда пассажиры доставали из сумок какие-то предметы и доказывали “чекистам”, наверное, что это сувениры и они здесь отдыхали. Мой товарищ, увидев это, побледнел:

— Алишер, я не смогу с ними разговаривать!

— Почему? Ведь мы ничего плохого не сделали!

— Ты же знаешь, что я плохо говорю по-английски. Я не смогу отвечать на их вопросы. Давай скажем, что говорим только по-русски.

— Зачем? Давай я буду переводчиком, вместе прорвемся!

— Нет, нет, ведь нас вызывают по одному. Прошу тебя, давай будем требовать человека, знающего русский язык. К тому же мы летим на нашем узбекском самолете, значит, здесь должны быть переводчики.

— Ладно, ладно, — согласился я, не зная, что это в дальнейшем будет нам стоить больших неприятностей.

— Инглиш, иврит? – спросил нас подошедший парень из службы безопасности.

— Рашн, онли рашн! – замахал руками мой друг.

“Чекист” ушел искать других, говорящих по-английски и на иврите. Нужно сказать, что рядом обслуживали рейс “Бритиш Аэрвейс” и поэтому таких людей было предостаточно. Я заметил, что моссадоцы время не жалели и с каждым разговаривали не менее получаса.

Прошел час, другой, к нам подходили только с одним вопросом:

— Инглиш, иврит?

На что друг автоматически отвечал:

— Рашн.

Видимо, моссадовцев, знающих русский, было мало. Мы без толку простояли с вещами более двух часов, и никто нас не обслуживал, пока мы не пройдем “чистку”. Было уже семь часов утра. Тут я не выдержал и сказал товарищу:

— Я схожу-ка в туалет и сниму давление в мочевом пузыре. А ты постой здесь и покарауль вещи.

В туалете я пробыл не более пяти минут, но когда вернулся, моего товарища уже допрашивали. Возле него стояла девушка и парень и они ему что-то втолковывали, а у того были изумленные глаза.

— В чем дело? – врубился я.

Увидев меня мой друг страшно обрадовался.

— Слушай, они меня тут мучают вопросами. И говорят со мной по-английски.

— Вы говорите по-русски? – обратилась ко мне девушка. Я увидел в ее руках паспорт моего друга.

— С самого детства. А вы?

— Вы летите с ним? – и она указала на товарища.

— Ага.

— Ваш паспорт.

Я подал ей документы. Она раскрыла, прочитала листок и передала парню, что-то сказав. Тот тоже прочитал и согласился. Затем он по-английски сказал мне:

— Здесь написано, что у вас учеба была на английском.

— Да, не отрицаю. И что? – тут я понял, как опасно иметь бумаги, в которых написано что-то на непонятном для нас языке.

— Тогда почему вы утверждаете, что говорите только по-русски?

— Это мой товарищ говорит только по-русски, а я знаю английский. И в чем проблема?

— А как же он учился?

— А я был у него переводчиком. И это вас волнует? Или это должно волновать моего товарища.

— Где вы учились?

— Наверное, в документе написано учреждение, где мы проходили курсы. Зачем вы меня спрашиваете?

— Я хочу услышать это от вас.

— Гм, тренинг центр МАШИВ в Хайфе.

— Что это за центр?

— Обычный международный центр при Министерстве иностранных дел Израиля.

— Так чему вы там учились?

— Социальной журналистике.

“Чекист” подозрительно посмотрел на нас:

— А причем тут журналистика и МИД? – в голосе допрашивающего была детская невинность. Его глаза наивно смотрели на меня.

Меня это взбесило. Если моссадовец хотел меня разозлить, то это ему удалось.

— Вы знаете, я это тоже не понял, — прошипел я. – Наверное, курсы по журналистике должно курировать Министерство мясомолочной промышленности. Ведь эти сферы так близки друг другу: и там, и там любят возиться с внутренностями. Но это вопросы не ко мне, а к вашему правительству.

— Кто у вас был директор? – продолжил задавать вопросы израильский “чекист”.

— Мне трудно даются ваши имена… А потом имя директора вы можете узнать, если позвоните по телефонам, которые наверняка указаны в бумагах. И все подобные вопросы, пожалуйста, задавайте ей.

— У вас есть знакомые в Израиле?

— Нет.

Парень с девушкой о чем-то поговорили, а потом девушка сказала:

— Следуйте за мной. Возьмите вещи.

Вначале она наклеила какие-то цветные полоски на все наши вещи, как бы пометила: господа, внутри может быть бомба! И пошла вперед.

Друг с тревогой посмотрел на меня. Он все это время стоял и хлопал ушами, так как ничего из нашего разговора не понял. Но когда я стал толкать коляску с багажом вслед за дамой он спросил:

— Мы куда?

— Проверка продолжается. Только более усиленная. Сейчас нас начнут пытать, сделают психотропный укол…

— Брось ты! – испугался тот. – Ты, наверное, все выдумал. У нас же скоро самолет…

— Ничего я не выдумал! Ты знаешь, что только в Израиле официально разрешены пытки? И поэтому, если тебе к животу приставят горячий утюг или закоротят в зад электрический провод, то это будет допрос в рамках закона. А о самолете можешь забыть. Если тебя посадят в тюрьму, то твой рейс отодвинется на несколько лет позже.

— А ты?

— Ну, я, естественно, тоже!

Друг побледнел. У него аж руки затряслись. Я хотел было его успокоить, а потом подумал: кто его знает, что нас ожидает. А вдруг на самом деле будут пытать. Ведь они в нас уже сейчас видят подозрительные личности.

Нас завели в совсем другой конец аэропорта. Сопровождавшая нас девушка передала нас другой даме, только в форме. Та пронзительно посмотрела на нас, словно мы были какими-то проходимцами, подошла, посмотрела на багаж и спросила:

— Ду ю спик инглиш?

Я не успел ответить, как друг запищал:

— Ноу. Онли рашн!

Я решил помолчать.

Та достала книгу, полистала странице и протянула нам. И мы стали читать текст. Дословно я сейчас не помню, что там было написано, приблизительно такие вопросы: “Есть ли у вас наркотики, боеприпасы, оружие?”, “Передали ли вам кто-нибудь посылку?” и т.д. Мы только отрицательно кивали головами. На последней странице нас еще раз предупредили, что сейчас начнется досмотр багажа, и если вы соврали, то берегитесь! Мы мужественно покачали головой, хотя у друга начались стрястись и ноги.

Наш багаж положили в корзинки и засунули в рентгеновский аппарат величиной с автобус. Я удивился габаритам этого агрегата, ведь никогда я подобного не видел. Или израилетяне хотели действительно увидеть молекулу наркотика и тогда это гигантский электронный микроскоп, или техника в Израиле до того отсталая, что этот аппарат был построен еще в тридцатых годах.

Но на этом досмотр не закончился. Подошел какой-то парень, надел белые перчатки и приказал нам распаковать сумку. Я подчинился. Тот бесцеремонно полез внутрь и стал перемешивать, словно тесто, нашу одежду. Не знаю, какие подозрительные мысли полезли ему в голову, когда он достал мои плавки. Он провел по белью каким-то прибором, и бросил обратно в сумку. Затем достал рубашку и снова проверил. У меня мелькнула мысль, а может мы тут радиацию подхватили, и дозиметром проверяют уровень подхваченных рентгенов?

Проверено было все, и тапочки, и сувениры, купленные нами во время походов по городу. Затем парень приклеил на вещи полоски другого цвета и махнул рукой, можете проваливать.

— А кто запакует вещи обратно? – спросил я, показывая на разбросанные на столе вещи.

— Это вопросы безопасности! – коротко ответил тот и ушел.

— Это издевательство, а не вопросы безопасности! – крикнул я ему вслед. Тот даже не обернулся. Видимо, не впервой ему об этом говорили, и он по привычке проигнорировал фразу. – Вы унижаете туристов!

— Все? – дрожащим голосом спросил меня друг.

— Вроде бы да! Давай, не стой как чучело, собирай вещи.

До вылета оставалось около двадцати минут. Мы запихали кое-как вещи в сумки, закидали багаж на коляску и побежали к стойке регистрации. Но и там нас ожидали проблемы. Видимо, мы были последними, так как пассажиров уже не было. Сидевшая за стойкой девушка что-то сказала мне на иврите.

— Сорри, ай донт андестент! Ду ю спик инглиш? – спросил я.

Та сердито что-то ответила и вновь стала указывать на ящик с вином и мандаринами.

— Ду ю спик рашн?

Девушка замотала головой. “Может, мы попали не на ту регистрацию?” – подумал я и поднял голову. Надо мной светилось табло с надписью “Узбекистон хаво йуллари” — авиакомпании, на которой мы должны были вернуться домой. Девушка продолжала говорить, но она могла это же твердить с таким же успехом на китайском или папуасском.

— Эй! – не выдержал я, закричав на весь зал. Злость так и терзала меня. До вылета – считанные минуты, а я не могу даже сдать багаж. – Здесь кто-нибудь говорит по-русски? Неужели во всем Израиле не нашлось людей, говорящих на русском, и которых можно было посадить сюда?

— Я говорю по-русски! – парень, который находился в трех шагах от меня, беседовал с другой девушкой. Я понял, что это тоже служащий аэропорта. – Почему вы кричите?

— Странный вопрос? Я не понимаю, чего хочет эта сотрудница. Вы можете перевести?

Парень высокомерно ответил:

— Это не входит в мои обязанности!

— Вас как зовут?

— Давид…

Давид ответить не успел, как в этот момент ко мне подошел парень.

— Алишер, ты чего разорался?

Я узнал его. Это был Хасан, сотрудник Посольства Узбекистана в Государстве Израиль. Мы с ним когда-то работали вместе в Министерстве иностранных дел Узбекистана, правда, в разных управлениях. “Ты чего здесь делаешь?” – удивился я. Что-что, а я никак не ожидал его увидеть, да еще в такой момент.

— Работаю консулом, — скромно ответил он. Я уважительно посмотрел на него. – У тебя проблемы?

— Ничего не понимаю, чего хочет эта красавица! – и я указал на сотрудницу аэропорта.

— Вообще-то я понимаю иврит и могу помочь! – Хасан поговорил с ней, а затем мне перевел: — Ящик нужно сдать в другое место.

— А здесь нельзя?

— Сумки можно, а ящики пакуют отдельно.

Поблагодарив Хасана, мы с другом побежали к новому регистрационному пункту, где и сдали злополучный ящик. А оттуда поднялись на второй этаж. Увидев КПП, я понял, что еще не все законченно.

— Заполняй декларацию, — сказал я. Оставалось пять минут до вылета. Правда, как выяснилось потом, мы зря торопились, самолет еще час стоял в аэропорту.

Мы с другом быстро вписали данные в бумаги, и встали в очередь на проверку через КПП. Впереди меня стоял здоровенный мужик в кожаном пальто и золотыми перстнями. У него была короткая бычья шея, прическа под “ежик”. Когда он повернулся в нашу сторону, я увидел золотую цепь на шее (эта цепь вполне могла служить в качестве якоря для крейсера). У меня возникла ассоциация с “новым русским”, но только этот тип не делал распальцовку и не носил малиновый пиджак. Но то, что он в прошлом был спортсменом – это было несомненно.

— Слушай, что за народ! – произнес он. – Ничего не балакают в русском. Я им одно, а они тарабанят на своем. Им что, русский язык выучить трудно? Да и мучают внизу, словно мы тут базар разводим.

Мой товарищ согласно замотал головой. Что-что, а он натерпелся страху.

Тут подошла очередь бугая, и он шагнул к кабинке, где сидела молоденькая пограничница. Она взяла паспорт и что-то спросила. Здоровяк со своей двухметровой высоты нагнулся за стекло и проревел:

— Ну, ты че, в натуре! Русский зык выучить не можешь! Сколько здесь наших, а тебе лень пару слов по-русски запомнить! Не понимаю я по-вашему! Учи русский, тогда и поговорим!

Пограничница ошалело смотрела на него, затем взглянула на паспорт и поняла, что это выходец из СНГ. Видимо, опыт общения с такими у нее было, поэтому она вернула документ и жестом показала: вали дальше, без тебя работы много! Здоровяк хмыкнул, и прошел.

Через три метра нас ждала такая же рама, что и в Ташкенте, и полицейские, которые просматривали все через рентген. Мы сняли куртки (в которых было много “железа”), положили легкие сумки в корзины и прошли через металлодетектор. На другой стороне нам выдали вещи, и уже через три минуты мы сидели в салоне самолета.

Мой друг возмущался, но я его остановил: “Ну, чего ты хочешь? Думаешь, в Ташкенте меня досматривали или допрашивали интеллигентно? Раз они так борятся с террористами, то и флаг им в руки. Может, спокойнее будем лететь”. Но друга было трудно остановить, ибо он, как восточный человек, чтил законы гостеприимства, и такое отношение не мог понять. Хочу сказать, что он родом из глубинки Узбекистана, а там население более консервативное, и оно никогда не допустит подобных “знаков внимания” к гостям.

ЭПИЛОГ