Жузы, как основа царствования Нурсултана Первого (Часть 1)

(Часть 1)

Ученые утверждают, что каждый из нас за первые несколько недель развития в материнской утробе проходит все миллионы лет биологической эволюции. Сначала у зародыша намечаются плавники и жабры, потом отрастает и рассасывается хвост, да и рождаемся мы вовсе еще не homo sapiens. Выходит, если младенец не побывает сначала лягушкой и ящерицей, а потом не пройдет воспитания окружением, не быть ему и Человеком Разумным.

Видимо, что-то подобное происходит и с человеческим социумом: прежде чем дожить до состояния гражданского общества, правового, демократического и социального государства, то есть реально оказаться в тех декларациях, которые пока лишь звучат в речах наших лидеров, и записаны в бумаге под названием Конституция, нам, хочешь не хочешь, придется пройти через те стадии общественных эволюций-революций, до которых мы прежде, волею Истории, не успели добраться или, одним пинком, проскочили.

Будем считать, что всем нам, обитателям так называемого постсоветского пространства, несказанно повезло (хотя бы потому, что все – к лучшему в этом лучшем из миров!): все мы накрылись одним рыночным лоном и оказались в утробе демократической глобализации. И теперь в этом жестком и удобном чреве (где аборт делать некому, а выкидыша родители не допустят) мы все вместе, и каждый порознь, как до этого каждый из нас в теплом и темном животе Мамы, в считанные годы дозреваем через те тысячи и сотни лет, что отделяют нас от цивилизации и культуры Запада.

И, чтобы уж закончить эту историко-гинекологическую параллель, заметим, что хотя атлантической цивилизацией мы накрылись все вместе и в один и тот же исторический родовой цикл, но – разными суверенными государствами-яйцеклетками, оплодотворенными не одинаковыми родителями и несущими несходную историко-генетическую информацию. А потому и выходим мы, Казахстан и Узбекистан, Россия и Украина, Польша и Венгрия, на рыночный свет божий такими хотя и родными, но совершенно не похожими разнояйцевыми близнецами.

И, зная общие закономерности исторического развития, а также собственную культурно-цивилизационную наследственность, не так уж трудно, поверьте, предсказать контуры судьбы суверенного плода “Государство Казахстан”. Особенно если рядом уже беспомощно барахтается родившийся недоношенным маленький киргизский братишка.

Объединяющее Казахстан и Кыргыстан историческое качество — это то, что в современную цивилизацию мы шагнули (нас “шагнули”) фактически сразу с языческого уровня религиозности и родоплеменного строения общества. Царская, а потом сталинская Россия сыграла, в этом смысле, роль скорее исторического консерванта, нежели модернизирующей силы.

Устройство власти при большевиках, тем более – в Средней Азии, не намного отличалось от заложенных еще Атиллой и Чингисханом административных принципов централизованной военной деспотии, рыночных же отношений западного типа и соответствующих имущественных и социальных стратификаций в Великой Степи никогда не было.

Что касается коммунистической религии, то при всей ее идеологической мощи, вобравшей в себя сразу и Ветхий Завет, и раннее христианство, и учение Пророка, она пала жертвой бесовщины — собственных жрецов-партсекретарей, сначала развративших, а затем предавших ее.

В результате на постсоветских просторах Средней Азии (да и в России – тоже) установилось царствование, в нравственном смысле (а следовательно, и в физическом – тоже), Сатаны. То есть — отсутствие понятий Греха и Совести, консолидирующих все общество, морально-этических начал, природно-языческое коварство, лицемерие и бессовестность “элиты” как по отношению к подданным, так и внутри себя самой. И, соответственно, симметрично неуважительное и безнравственное поведение управляемых по отношению к управляющим. А в совокупности – культ земных божков и животных удовольствий.

Светские же механизмы власти естественным образом воспроизвели ту же исполнительную вертикаль, через которую национальные “республики” управлялись и ранее. Эта естественность определилась встречным наложением двух тенденций:

С одной стороны, концентрация неразделенной законодательной, исполнительной и судебной, а также силовой, фискальной и идеологическо-информационной власти в одних руках есть многовековая историческая традиция на наших евразийских просторах. Более того, Великая Степь, а позднее Москва, именно тогда достигали государственного величия, и влияли на судьбы мира, когда эта концентрация достигала максимума в руках той или иной “исторической личности”.

С другой стороны, необходимость создания и удержания государственной суверенности, образовавшейся после развала СССР, как и радикального рыночного переустройства экономических и социальных систем, также требовали концентрации полномочий и ресурсов в руках единовластных Президентов.

По сути эти два направления, одно из которых пришло из глубины веков, а другое – из штаб-квартир МВФ и Мирового Банка, удачно наложились и дополнили друг друга. Более того, каждое из них, воплощенное в “президентских вертикалях”, явилось объективно прогрессивным для этих мест и данного исторического момента. А именно:

После того, как все политические и экономические скелетообразующие конструкции СССР развалились, а соответствующий им “советский человек” распался, частично, на человека атомизированного и маргинального, частично же вернулся (погрузился) в традиционные родственно-семейные клановые отношения, национальные государственности в президентском варианте “продвинули” в Степь такой относительно прогрессивный для кочевого родо-племенного сообщества строй, как феодализм.

Сейчас у нас налицо два основных признака развитого (то есть увенчанного суверенной монаршей властью) феодализма:

Во-первых, монархи-президенты сами (через формируемые ими и подконтрольные им “представительные” органы) превратили в свою частно-семейную собственность национальные законодательства и соответствующие правоохранительные службы. Они – гаранты и движущие силы собственных Конституций и гаранты соответствующих имущественных, административных, хозяйственных и гражданских отношений, вытекающих из “президентских” Законов. (Из чего, среди прочего, возникает объективная необходимость несменяемого правления этих гарантов). Сами же Президенты, вместе с Ближним Кругом, выведены из сферы действия собственного законодательства, они ему не подчинены и не подотчетны. Напротив, они имеют возможность обращать всю силу собственных законов, как и силу “правоохранительной” системы, на подавление своих экономических и политических конкурентов, на врагов и ослушников.

Собственно, абсолютный приоритет независимости Президента от каких бы то ни было не им установленных правил и обязательств адекватно отражается в такой постоянно озвучиваемом властями и не подлежащей сомнению ценности, как государственный суверенитет.

Те же выведенность из-под Закона, и довление над ним, ограниченные лишь правом верховных сузеренов менять своих назначенцев, воспроизводится вассалами Президентов, назначенных управлять регионами и экономическими комплексами, и так это опускается вниз по всей президентской патронатно-клиентальной вертикали.

Во-вторых, монархи-президенты и их приближенные вассалы, как это и положено в феодальных системах, стали главными собственниками в своих государствах, начиная с перевода в свою частно-семейную собственность самих государств, вместе с международной и внутренней политикой, и государственной символикой. С той только разницей, что если в средневековой Европе основой экономической власти феодалов были земледельческие и пастбищные угодья, то теперь эта роль перешла к месторождениям стратегического сырья в земных недрах, а также к элитным земельным участкам вокруг столиц, и в них самих.

С другой стороны, “развитый” президентский феодализм встретился, наложился и создал органический симбиоз со следующей, также новой и исторически прогрессивной для здешних мест, формацией: буржуазно-демократической.

Естественно, что рыночно-капиталистические отношения, как и парламентаризм, выражающий их политически, установились в постсоветских азиатских “республиках” лишь постольку, поскольку они не вступали в противоречия, а, напротив, дополняли и укрепляли президентско-феодальные основы государственности. И такая форма капитализма, ко взаимному удовлетворению сторон, естественным образом сформировалась: это экспорт природного сырья на мировые рынки, субъектами которого стали, с одной стороны, местные феодалы, а другой стороны, — транснациональные корпорации.

Подробнее об этом мы поговорим, когда перейдем к Казахстану, здесь же, чтобы закончить тему Кыргызстана, отметим такое принципиально важное обстоятельство: насколько экспортно-сырьевой бизнес не просто совместим, но даже поощряет президентский феодализм, настолько же они вместе отторгают и подавляют то малое и среднее предпринимательство, весь тот развитый внутренний товаропроизводящий и потребительский рынок, на которых зиждется социально-экономическая стабильность развитых государств.

Соответственно, отсутствие основы для развития массовой рыночной среды внутри государства делает невозможным формирование широкого среднего класса — опоры реальной политической демократии западного типа и парламентаризма, как ее высшей формы.

Итак, что же произошло в Кыргызстане, и легло в подоплеку, в частности, Аксыских событий? Произошло, естественно соответствующее тому, чем История успела одарить кыргызское общество, а Бог захотел положить в ее недра:

Под эгидой президентской централизации сформировалось административно-имущественное правление региональных и клановых “элит” родоплеменного и земляческого типа, но не сложилось сколько-нибудь современной капиталистической экономики. Поскольку для массового конкурентного рынка Кыргызия оказалась слишком клановой, а для офшорно-сырьевого бизнеса – слишком бедной.

Из урановых, золотых и других сырьевых проектов с привлечением иностранных инвесторов ничего не вышло, а курортный бизнес вокруг Иссык-Куля, да оптовки в самом Бишкеке – это не та рыночная экономика, на которой может вырасти сколько-нибудь самостоятельная национальная буржуазия. Из крупных же промышленных объектов остались лишь несколько гидроэлектростанций, которые, в силу своей технологии, не требуют наличия большого количества ИТР, а потому тоже не способны стать инкубаторами современного менеджмента и инженерии.

Соответственно, Парламент Кыргызстана оказался наполненным не представителями среднего класса и демократически ориентированного электората, по причине физического отсутствия таковых, а посланцами тех же региональных и родо-племенных элит, а также люмпен-демократами национал-патриотического и (чуть-чуть) прозападного толка.

Само собой, Аскару Акаеву, как главе нуждающихся (только на время приватизации) в несменяемом президентском правлении регионально-клановых авторитетов, пришлось использовать “правоохранительную” систему для подавления всех тех, кто пытался посягнуть на монополизм президентской власти. Таким образом в тюрьме оказались как правозащитник (можно без кавычек) Топчибек Тургуналиев, так и “сильная рука”, он же демократ Феликс Кулов. На определении “демократ” кавычки мы тоже не ставим, так как любое оппонирование авторитаризму нынешних президентств, за исключением исламского фундаментализма, не может не опираться на демократическую риторику, а потому логика отторжения и перехода в оппозицию даже бывших соратников и апологетов президентских режимов волей-неволей и на самом деле превращает их в демократов. (См. параллели с Акежаном Кажегельдиным в Казахстане и Борисом Шихмурадовым в Туркмении).

Однако, ввиду отсутствия собственно национальной буржуазии и реально демократической основы для такой борьбы, кыргызские “демократы” естественным образом опираются на то, что действительно имеет отклик в местном родо-племенном и рыночно-феодализированном обществе. А это, даже на фоне нищеты и социального отчаяния, все же не экономические, а традиционные сакральные ценности. Например, одиночка депутат Бекназаров возбуждает национальные страсти вокруг уступки “святой кыргызской земли” Китаю, режим Акаева пытается “загасить” его стандартным способом – через инспирированный арест, земляки идут искать справедливости для “своего” депутата, режим проливает кровь “простых людей”, возмущение распространяется кругами, актуализируется проблема освобождения осужденного Кулова, правительство падает, вслед ему Президент “отдает” свою администрацию и “силовиков”, и … в Кыргызстане впервые появляется правительство уже не столько Президента, сколько Парламента.

Будь в Кыргызии хотя бы средняя городская экономика и рыночное сельское хозяйство, можно было бы говорить о прогрессивном переходе от сверхпрезидентского правления к парламентскому. Но приходится ожидать обратного – распада централизованной президентской системы на парламентскую конкуренцию уже сформировавшихся региональных феодалий.

В настоящий момент мы наблюдаем естественный уход ученого по складу ума, и демократа по убеждениям, Аскара Акаева с поста несменяемого монарха-президента, который ему достался благодаря случайному стечению обстоятельств, и которому он всем своим менталитетом подлинного интеллигента не соответствовал. Причем уход этот, в персонифицированном исполнении семьи Акаевых, видимо, будет мирным, поскольку ни он сам, ни его супруга, доктор химических наук, ни начинающий финансист-сын (несмотря на династический брак с дочерью Президента Назарбаева) не захотели играть естественную для них в такой исторической ситуации роль главных приватизаторов и не пустили собственных корней в национальный кланово-феодальный капитализм. Надо полагать, что уже объявленное намерение Президента Акаева не баллотироваться на следующий срок соответствует его подлинным намерениям, а тот “корешок”, которым его семья, через казахского зятя дочери Бермет (вот, она – генетика!) все же проросла в кыргызскую экономику, не станет мертвым якорем. Крови аксыских жертв на Президенте нет (приказ стрелять на поражение отдавал, определенно, не он), поэтому он безбоязненно может продолжить жизнь, например, в такой же горной, но спокойной Швейцарии или, допустим, в Питере.

Не приходится сомневаться, что за уходом Президента Акаева последуют реабилитация и возвышение Феликса Кулова. Сомнительно, однако, что новому Президенту удастся “продвинуть” страну дальше к демократии – внутри маленького и истощенного реформами Кыргызстана нет необходимо для этого кадрового, цивилизационного и материального потенциала, а инвестировать его сейчас неоткуда. “Сильная рука” в исполнении местного авторитарного лидера, плюс военная администрация американской базы в столичном аэропорту Манас – вот, пожалуй, единственная пока альтернатива надвигающейся на “республику” клановой междуусобице.

На этой пессимистической ноте, памятуя о том, что свою часть земли мы Китаю уже уступили, сельское население Казахстана находится практически на таком же уровне нищеты, социального отчаяния и родоплеменного сознания, а вместо одного Феликса Кулова мы имеем заочно осужденного Акежана Кажегельдина плюс двух “свежепосаженных” лидеров новой волны демократической оппозиции — Галымжана Жакиянова и Мухтара Аблязова, попробуем заглянуть в будущее Казахстана.

Для чего надо сосредоточиться на том, что отличает нас от демократически “недозрелой” Кыргызии.