Экономические аспекты неоевразийства (либерал-евразийство)

Евразийцы об экономическом устройстве общества

Публикуется с небольшими сокращениями

Изменение качества евразийства

С начала перестройки неоевразийское мировоззрение активно развивалось группой подвижников, интеллектуалов, ученых, идеологов. Если на первых этапах неоевразийство выглядело как экстравагантное учение для изысканных элитарных кругов или необязательная добавка к программным документам национально-патриотической оппозиции (иначе и быть не могло в эпоху повального увлечения атлантизмом, Западом, либерал-демократией, являющихся прямой антитезой евразийства), то в наше время актуальность и даже неизбежность евразийства осознается все более широкими кругами правящих российских элит.

После периода чисто теоретических, философских и геополитических изысканий, наступает время конкретизации отдельных аспектов евразийской (неоевразийской) доктрины применительно к насущным проблемам современной России.

Такое существенное изменение статуса евразийства как мировоззрения, все более приближающегося к тому, чтобы стать официальной идеологией новой России, требует нового этапа большой работы на сей раз адаптационного свойства.

Рассмотрим вопрос об отношении евразийского курса к теме собственности, хозяйственного уклада России в актуальных исторических условиях.

Евразийство как экономический прагматизм

Евразийство исходит из принципа “идеократии”, т.е. доминации в общественной и политической жизни идеального начала, “идеи-правительницы”. Это предопределяет весь строй евразийского учения. Вопросы о структуре хозяйственного уклада, таким образом, имеют в общем контексте евразийства второстепенный характер. Экономика не является судьбой, высшей инстанцией, универсальным показателем при определении политического строя. Она призвана лишь транслировать общие политические установки на конкретный хозяйственный уровень.

Утверждая этот принцип идеократии, евразийство тем самым отказывается от претензии на выработку особой экономической ортодоксии – социалистической, либерал-капиталистической. Экономика – средство, а не цель: атрибут, а не сущность политического устройства. Это предопределяет прагматизм евразийского учения применительно к экономической сфере. Экономические формы и инструменты, служащие политическому и мировоззренческому идеалу евразийства, способствующие процветанию Евразийской Державы, приветствуются. Те же, что наносят ущерб ее солидарности, стабильности и эффективности, – порицаются, независимо от узкоэкономического эффекта. Евразийское Государство, евразийская цивилизация, евразийская культура идут в первую очередь. Экономическая сфера: производство, финансовая система и т.д. – во вторую.

Евразийство – мировоззрение (в отличие от марксизма и либерализма) не экономоцентричное. Поэтому его экономическое выражение во многом зависит от специфики конкретной исторической ситуации.

Контекстуалистский подход к экономике

В самой экономической теории существует целый спектр направлений, которые вполне в духе основного евразийского подхода отказываются от экономоцентризма и выработки схематических догм. Это учения т.н. “гетеродоксальных экономистов”, настаивающих на необходимости исторической, культурной, цивилизационной, пространственной, национальной контекстуализации хозяйственной деятельности и рассматривающих экономическую жизнь как производную от культуры область. Такие гиганты экономической мысли, как Сисмонди, Лист, Кейнс, Шумпетер, Шмоллер, Перру, Гезелль и т.д., принадлежат именно к этой “гетеродоксальной традиции”. Все эти разновидности экономической теории можно объединить в отдельный блок “экономики третьего пути”, отказывающейся и от социалистической, и от либерал-капиталистической ортодоксии.

Общим знаменателем этих направлений является рассмотрение хозяйства как проекции базовых культурных установок общества. На практике это равнозначно прагматическому подходу к конкретике экономической системы и ее механизмов при приоритете надэкономических ценностей.

Такой подход может выражаться как в социальных моделях хозяйства, обычно относимых к социализму (где общественные интересы ставятся выше частных), в этатистских и национальных моделях (где приоритет отдается интересам Государства или нации), в религиозных подходах к экономике (где экономический механизм подстраивается под систему религиозных заповедей и их экзегетических интерпретаций), в этно-культурной доминанте, в регионализме и т.д. Все эти направления едины в релятивизации экономики как приоритетного и самодостаточного языка, в подчинении экономических отношений внеэкономическим критериям, целям, факторам.

Евразийство в полной мере относится к разряду таких идеологий, которые сопряжены с гетеродоксальной экономикой и спектром хозяйственных моделей “третьего пути”.

Если несколько конкретизировать ситуацию, то можно сказать, что евразийство, ставя во главу угла Традицию, исторические корни и ценность национального бытия, естественно отдает предпочтение формам хозяйствования, укоренившимся в национальной истории евразийских народов.

В той степени, в какой евразийцы являются традиционалистами, они наследуют этот синтетический подход, стремятся на новом историческим уровне воссоздать это литургическое единство, интегрировать хозяйственную деятельность в более широкий социальный, национальный, культурный и духовный контекст.

Это является предпосылкой для евразийского идеала “интегрального хозяйства”, где экономический срез общества является неотъемлемой частью воплощения общей идеи-правительницы.

У этой идеальной стороны, сопряженной с традиционализмом, есть и прагматический аспект. Коль скоро Евразийское Государство имеет конкретную форму и конкретные стороны, то его утверждение и укрепление становится главной целью хозяйственной деятельности. Таким образом, у евразийски понятой экономики появляется цель, определяющая ее структуру и ее характер в каждой конкретной ситуации.

И наконец, последнее теоретическое замечание. Не разработав в силу исторических причин собственной экономической логистики, евразийство может органично черпать теории и идеи, а также конкретные рецепты, механизмы и методы из широкого спектра “гетеродоксальной экономики”, из “экономики третьего пути”, так как основные предпосылки здесь практически тождественны. И в данном случае к общим мировоззренческим установкам на верность традиции и подчиненности хозяйства “идее-правительнице” добавляется современный экономический аппарат, адаптированный к национальной евразийской среде в конкретном историческом периоде.

Евразийский солидаризм

Экономическая ортодоксия марксизма традиционно была тем аспектом советской системы, который евразийцы резко критиковали. Поддерживая геополитические стороны советской политики, централизм, сам факт идеократии, противостояние Западу, народность, определенный мифологизм и архаизм большевиков, евразийцы отрицали марксизм в его догматических формах, равно как и в его культурной надстройке. Предсказывая неизбежный кризис марксизма, евразийцы предлагали пути эволюции Советского Государства в полноценно Евразийское Государство, что предполагало введение определенных капиталистических элементов на нижнем и среднем уровнях, а также преобразование секулярной этики большевизма в православную традиционалистскую идеократию.

Предлагая такой подход, евразийцы подчеркивали прагматически положительную роль мелкого и среднего частного предпринимательства для гибкости и стабильности, а также динамизма хозяйственной системы. Однако такие шаги в сторону частного предпринимательства не означали признания либерализма в качестве приоритетной экономической теории. Евразийцы признавали “общество с рынком”, но не “рыночное общество”. Здесь проходит существенная грань: рыночный принцип может быть до определенной степени полезен идеократическому строю в той мере, в какой он способствует развитию гибкой хозяйственной инфраструктуры. Но там, где рыночный принцип приобретает черты ценностной системы (либерализм), он вторгается в область, ему не свойственную, и несет в себе угрозу идеократии, подрывая и релятивизируя суверенность идеи-правительницы. На практике такая поправка означает локализацию правомочности частнособственнических отношений нестратегической сферой производства товаров и услуг, кредитной банковской системы. Рынок и частная собственность в евразийстве не наделяются ценностным качеством: ни позитивным (как в либерализме), ни негативным (как в марксизме). Эта сфера есть область прагматической допустимости и прагматической полезности. Расширение рыночных отношений на область социального регулируется и ограничивается духовной мобилизационной надстройкой евразийского социума, их позитивный динамизм служит решению практических хозяйственных задач.

Стратегические области экономики находятся под государственным контролем, и здесь действует принцип протекционизма и патернализма, а также элементы плана, сопряженные с реализацией Государством задач геополитического масштаба. Вместе с тем налоговая система призвана служить гармонизации социальной ситуации, поддерживать экономически слабых или несостоятельных участников хозяйственной жизни. Общим же принципом остается принцип общеевразийской солидарности, солидаризм, где наемные работники, частные предприниматели и госслужащие объединены общим культурным и социальным стилем, захвачены творческим созидательным порывом служения высшему идеалу. Эта хозяйственная солидарность подкрепляется сверху и имеет разные уровни от региональной, профессиональной до этно-культурной и религиозной, общинной солидарности.

Негативная оценка евразийцами либеральных реформ в России

Здесь следует пояснить отношение евразийства к либеральным реформам в России, так как без этого все остальное останется непонятным.

Отказ от марксизма как правящей идеологии неоевразийцы восприняли позитивно, и на первых этапах реформ были вполне солидарны с теми процессами в экономике, которые способствовали раскрепощению инициативы – кооперативной, коллективной и частной – на мелком и среднем уровнях. Пока эти процессы не входили в противоречие с геополитическими интересами страны и не превращались в новую рыночную догматику (либерализм), они приветствовались. Смена административного экономоцентричного государственного социализма более гибким и прагматическим подходом была вполне приемлема. Но уже ранний этап перестройки сопровождался риторикой в духе теории конвергенции, и с самого начала рынок сопрягался не с идеей усиления и динамичного развития хозяйственной инфраструктуры евразийского Государства, остающегося высшей ценностью, а со стремлением скопировать западную модель.

Евразийство, исходящее из принципа неснимаемых противоречий между Евразией и Западом (особенно США) на уровне глубинных цивилизационных принципов и утверждающее высшей ценностью культурную и социально-политическую самобытность России-Евразии, сразу распознало катастрофичность либерал-демократических реформ, и позитивный сам в себе момент развития рыночной инфраструктуры на мелком и среднем уровне никак не компенсировал колоссальный ущерб, который несла в себе безоглядная ориентация на Запад. В такой ситуации представители коммунистической и, шире, национал-патриотической оппозиции были куда ближе неоевразийскому движению, нежели демократы-реформаторы. Тем более, что национал-коммунисты в перестройку отказались от догматизма и ортодоксии и взяли на вооружение многие тезисы, почерпнутые именно из евразийского мировоззренческого арсенала.

Сложившаяся за годы либеральных реформ экономическая система подтвердила полную адекватность политических позиций неоевразийцев конца 80-х – середины 90-х годов, находившихся в лагере национал-патриотической оппозиции. Вместо одной экономоцентричной модели, привязанной к косвенно евразийским принципам, мы получили другую экономоцентричную модель, столь же тоталитарную и жесткую, но ориентированную не на собственный потенциал России, а на интеграцию на унизительных основаниях в периферию западного мира. Открытость Запада и его либеральной экономики не привело и не могло привести к подтягиванию хозяйства России к европейскому или американскому уровню. Советские структуры хозяйства были сломлены, а получившие неожиданные геополитические козыри страны Запада (в первую очередь, США) стали обращаться с Россией как с экономической колонией.

Рыночные отношения стремительно вышли за рамки мелкого и среднего бизнеса, приватизации подверглись стратегические сферы производства. Долгосрочные, государствообразующие отрасли и, особенно, система предприятий ВПК, не подлежащие приватизации в силу их специфики, вообще были выключены из рассмотрения как “пережитки холодной войны”.

В результате таких реформ в России сложился олигархический строй, проецирующий на общество тоталитарные догматы либерализма и добровольно передавший рычаги управления экономикой страны заокеанским центрам экономического контроля и международным финансовым институтам, функционирующим в интересах атлантистского геополитического полюса (США, страны НАТО).

Приоритет в экономической сфере был всецело отдан краткосрочным операциям, финансовая система, трансакции, промышленные проекты были ориентированы на стремительный оборот средств. В такой ситуации аккумуляция финансовых средств и производственных структур проходила в руках тех социальных групп, кто более всего был ангажирован в либеральные структуры как в политическом, так и в экономическом смыслах, а также, кто ориентировался на западные атлантистские экономические модели. Подчеркнем особо: речь шла не о заимствовании западного хозяйственного опыта и его адаптации к национальным условиям, но о сознательной ликвидации национальной хозяйственной системы во имя абстрактных догм либерализма и практических интересов экстерриториальных экономических центров силы.

В результате в России сложился не капиталистический класс собственников, но либеральный класс, олигархия, ориентированная целиком и полностью на краткосрочные модели экономической деятельности и работающая на интересы зарубежных (западных) финансово-промышленных групп и транснациональных корпораций. Сложился не рынок, но полуколониальная децентрированная экономика либерал-атлантистского образца.

Если на самой ранней стадии реформ (конец 80-х годов) евразийцы еще могли быть относительно солидарны с процессами эволюции советского общества в расчете на то, что это эволюция пойдет в евразийском ключе, и реформы укрепят евразийскую государственность, одухотворят культуру, сделают хозяйство более динамичным и эффективным и усилят нашу геополитическую мощь (освобожденную от марксистского догматизма), то с начала 90-х евразийцы не могли не быть в жесткой оппозиции режиму и либерал-демократическому истеблишменту, олигархии, радикально атлантистской культуре.

Плюсы отмены марксисткой ортодоксии в идеологии и в экономике никак не компенсировали развал евразийского геополитического блока, потом СССР, разрушение хозяйства, введение либерал-атлантистской мировоззренческой диктатуры.

Экономические реформы в России Ельцина в свете евразийской логики следует оценивать со знаком тотального минуса. Сегодня, однако, важно, что этот негативный баланс реформ стал очевиден для подавляющего большинства россиян. Все, кроме узкой прослойки олигархов и безответственной неквалифицированной интеллигенции крупных мегаполисов, оказались в результате данных реформ в материальном и моральном убытке. Это закономерно. Но в ходе этих реформ, помимо горстки олигархов и обнищавших масс, спонтанно сложились различные экономические группы, которые, разделяя негативную евразийскую оценку либеральных реформ, постепенно осознают специфику своих собственных интересов и ждут от идеологических и политических кругов внятного и приемлемого для них проекта. Речь идет о разнообразных финансово-промышленных кругах, которые по различным обстоятельствам занимались среднесрочными проектами и сумели, несмотря на все сложности, выжить, состояться и развиться в сложнейших условиях. Это не средний класс, но отдельные пассионарные ядра хозяйственной деятельности, использовавшие деструкцию советской системы для высвобождения своего творческого, активного делового потенциала, но не попавшие или не пожелавшие попадать в пирамидальные структуры олигархов-атлантистов.

Именно эти круги, подчас очень влиятельные и могущественные, ожидают от новой власти в России и от евразийской мысли внятного ответа и последовательной программы.

Возрождение национального хозяйства не придет ни от ВПК,
ни от социализма, ни от экспроприации олигархов

Неоевразийство отдает приоритет геополитическим и цивилизационным факторам. Следовательно, в хозяйственной сфере привилегированными должны быть те области, которые напрямую сопряжены с геополитической мощью страны. Интересы ВПК и связанных с ним структур являются приоритетными в евразийской экономической программе.

Вторым важнейшим элементом является принцип социальной гармонии, солидарности и взаимопомощи, т.е. социально ориентированная экономика.

Но обе эти сферы являются затратными для государственного бюджета. Инфрастуктура ВПК частично может быть задействована в технологическом рывке, в развитии высоких технологий и инновационном процессе, но специфика всей области такова, что не предполагает коммерциализации. Развитие национального ВПК не может быть поставлено в зависимость от эффективности или неэффективности внедрения побочных технологических разработок в область промышленности, хотя такое внедрение, безусловно, полезно и желательно. В переоценке возможностей ВПК в вопросе развития национальной промышленности заключается основное заблуждение т.н. “государственников”. Правильно полагая стратегические сферы производства приоритетными, они заблуждаются относительно их самодостаточности для гармоничного развития хозяйства. Заказы оборонной промышленности играют, без сомнения, значительную роль в экономике крупных геополитических держав, но это возможно лишь за счет того, что эффективно и адекватно сконфигурированы иные области хозяйства.

Что касается социальной сферы, то это вообще исключительно затратная статья. Ее значения нельзя преуменьшать, так как социальная сфера активно влияет на общее состояние народа и, при адекватной структурализации, она способна серьезно оздоровить экономическую жизнь в обществе. Образование, медицинское обслуживание, пенсионное обеспечение, культура досуга и помощь социально обездоленным являются в среднесрочной и долгосрочной перспективе предпосылками не только социального, но и хозяйственного и экономического процветания.

Олигархические круги и сектора хозяйства, ангажированные в сферу краткосрочных операций, в фондовый рынок, в спекуляции с ценными бумагами и валютами, портфельными инвестициями, а также экономические структуры, являющиеся проводниками зарубежных промышленно-финансовых корпораций, являются вообще разрушительным элементом экономики, не только не способствуют ее развитию, но активно препятствуют развитию хозяйственного фундаментала, делают невозможными среднесрочные инвестиции в реальный сектор, релятивизируют и маргинализируют хозяйственные инициативы, укрепляющие в национальном масштабе реальные промышленно-финансовые структуры. Аккумуляция большого процента оборотных средств и акций в руках олигархов-атлантистов является серьезной угрозой национальной безопасности Государства, тормозит и, в ряде случаев, препятствует экономическому развитию.

Вместе с тем, следует подчеркнуть, что простая деприватизация олигархических структур, национализация их пакетов в целых отраслях промышленности и ресурсодобывающих областях не дадут никакого серьезного оздоровительного эффекта сами по себе, так как сама специфика их экономического состояния неконвертируема во что-либо позитивное и полезное для евразийской экономики. Самым полезным был бы сам факт отсутствия олигархии и упразднения политико-экономических и медиакратических систем, с ними связанных. Это расчистило бы поле действия для продуктивных экономических инициатив.

Таким образом, методом исключения, мы приходим к выводу, что для адекватного возрождения национальной экономики в евразийском ключе необходимо выделение особого типа хозяйственных деятелей, отличных и от работников стратегических предприятий (ВПК), и от обездоленных неимущих масс, и от олигархов (пусть даже подвергшихся экспроприации). Представляется, что такую функцию наиболее динамичной хозяйственной среды должен был бы играть средний класс, но как раз этого класса по множеству причин в России за года либеральных реформ и не сложилось.

Либерал-евразийцы (евразийский капитал)

В такой ситуации необходимо внимательнее присмотреться к классу средних и крупных предпринимателей (особенно региональных), структура собственности и интересы которых по объективным параметрам сопряжены с евразийским пространством и не связаны напрямую с Западом.

Этот тип предпринимателя и собственника – довольно часто встречающийся, чтобы быть отдельным исключением, но далеко не столь стабильный, чтобы являться классом – может быть описан как “евразийский предприниматель” или даже как либерал-евразиец. Максимально используя процесс либерализации, этот тип – пассионарный, деятельный, способный к адаптации – сумел за годы реформ преуспеть в создании финансовых, промышленных, ресурсообрабатывающих, сервисных, коммерческих и торговых структур, неразрывно связанных с конкретным пространственным, социальным и хозяйственным контекстом, вписанных в этот контекст. Совокупно эта область формирует то, что можно условно обозначить как “евразийский капитал” или “национальный капитал”. Предпочтительно все же говорить именно о “евразийском капитале”, так как термин “национальный” и слишком широк (под ним можно понимать результаты капитализации всей национальной промышленно-финансовой системы), и слишком узок (если использовать термин “нация” как синоним этнической принадлежности). Формула “евразийский капитал” описывает не только формальный, но и качественный признак, содержит в себе указание на природу этого капитала, подчеркивает его неразрывную связь с конкретным географическим, культурным, социальным и политическим рельефом.

Либерал-евразийцы, полюса “евразийского капитала”, его создатели и организаторы, отличаются тем, что не способны конвертировать этот капитал в формы либерал-атлантизма. Ликвидность этого капитала невысока, скорость обращения невелика. Будучи переведенный в валюту и помещенный вне евразийского пространства, такой капитал обречен на быструю диссипацию. Вся его структура эффективна лишь в конкретном контексте, вне его она утрачивает свою рентабельность. Хозяйственная психология либерал-евразийцев такова, что максимально эффективной она оказывается в своей привычной среде, с которой они связаны органически, прекрасно отдавая себе отчет в формальных и неформальных закономерностях локального бизнеса. Более того, именно конкретика локального контекста, ее понимание и умение ее использовать лежат в основе экономического успеха этого типа предпринимателей.

Приоретная сфера деятельности такого рода предпринимателей является среднесрочной. В этом масштабе они крайне эффективны и адаптативны, способны на извлечение максимальной прибыли.

Такие очаги и отдельные полюса являются матрицей поколения “евразийских хозяев”, конкретного среднего класса, его прототипом.

В настоящее время либерал-евразийцы в силу конкретных исторических обстоятельств вынуждены контролировать намного больший объем предпринимательского сектора, чем это имело бы место при достаточно развитом среднем классе. Сегодня это почти олигархи или олигархи регионального масштаба. Однако от настоящих олигархов они отличаются природой и структурой своей собственности, тем, что их капитал является “евразийским” и слабо (или почти не-) конвертируемым в атлантистские формы. Либерал-евразийцы часто имеют собственность и авуары за рубежом, но эта дань моде не меняет их структурной укоренности. Наличие заграничных счетов и вилл выполняет роль временной эфемерной безопасной кассы и произвольной траты. Это не показатель, все это сохраняется до той степени, в какой эффективно функционирует финансово-промышленная структура, остающаяся на Родине.

Тип либерал-евразийца, хозяина, предпринимателя, собственника является той ключевой фигурой, от позиции, консолидации интересов, самосознания и исторической ответственности которой зависит эффективность и возрождение евразийской экономики. И сегодня эта проблема является центральной.

Евразийская партия и ее социальная роль

Сегодня либерал-евразийцы ни политически, ни структурно, ни организационно никак не связаны. Самоорганизация и ясная политическая платформа отсутствует. Ни в одной из существующих партий: ни чиновничьих (“Единство”, ОВР), ни ностальгически-советских (КПРФ), ни либерал-атлантистских (Яблоко, СПС) –– при том, что практически все они курируются олигархическими кланами федерального уровня –– не видят они представительства их специфических интересов. У чистых государственников им неприемлемо безразличие и инстинктивная брезгливость к стихии предпринимательства, у коммунистов – ностальгия по догматизму, свежие воспоминания о последних стадиях вырожденного социализма, у атлантистов – ориентация на либеральный универсализм, краткосрочные операции, обслуживание экстерриториальных финансовых и геополитических интересов. И один человек, даже Президент, не способен воплощать чаяния конкретной социально-экономической группы. А политические структуры, призванные выражать и осуществлять политику Президента, явно не соответствуют уровню и качеству ожиданий.

Евразийские собственники, либерал-евразийцы нуждаются в социально-политическом выражении своих интересов. Можно зайти и с другой стороны: успех оздоровления отечественной экономики в евразийском ключе требует консолидации этого типа, объединения его в особые структуры, наделение его полноценной политической субъектностью и исторической ответственностью.

Новый курс власти в современной России все более однозначно тяготеет к евразийской парадигме.

В такой ситуации придание евразийским тенденциям статуса общественно-политического движения с последующей постепенной трансформацией в партию – давно ожидаемое и назревшее решение.

Движение “Евразия” свободно от экономической догматики – как марксистской, так и либеральной. Но сам тип евразийского предпринимателя, хозяина, либерал-евразийца не только вполне соответствует социально-политическим целям и задачам “Евразии”, но является столь же необходимым, как тип ученого, ответственного патриота, государственного чиновника.

Судьба либерал-евразийцев, динамика их консолидации и осознания своей исторической и хозяйственной миссии в Евразийском Проекте является ключевым моментом в деле возрождения национальной экономики, промышленности, финансов, торговли. Здесь стоит вспомнить важное правило: для того, чтобы перераспределять, надо иметь что распределять. Либерал-евразийцы – мотор создания “евразийского капитала”, не столько денежного, сколько структурного, промышленного, системного, кадрового, ресурсного.

Сегодня реализация евразийской идеи, Национальной Идеи зависит от успеха их объединения в сплоченное, компактное движение, последовательно и преемственно выражающее и реализующее основные задачи для возрождения и расцвета Великого Евразийского Государства.

Евразийское Обозрение №6