Евразийство и Казахстан

В последнее время часто приходиться сталкиваться с суждением о том, что евразийская модель развития является неизбежным выбором народов постсоветского пространства, в частности казахов. Такая постановка вопроса делает необходимым более внимательное рассмотрение явления евразийства. Тема становиться более актуальной, если учесть, что эти идеи находят свое распространение и в Казахстане, пересекаясь с евразийскими инициативами нашей страны.

Классическое евразийство зародилось в начале 20 века в русских эмигрантских кругах Европы и было вызвано к жизни кризисом русской самоидентификации вследствие крушения имперской России. Евразийцы объясняли революцию как закономерный исторический факт. Выступая против евроцентризма, они отстаивали идею замкнутого идеократического государства, адекватного ландшафту и основанного на славянско-туранском союзе.

Сегодня, по прошествию почти ста лет, евразийская идея вновь овладевает умами русской интеллигенции. Недавнее образование в России евразийской партии дает основания полагать, что при благоприятном для них исходе выборов в Думу евразийство сможет выйти на уровень государственной идеологии. Зачинатель и проповедник идей “неоевразийства” в России А.Дугин отмечает поддержку его идей со стороны президента Путина. Книга А.Дугина “Основы геополитики” принята в качестве учебного пособия во многих вузах РФ. Евразийство стало полуофициальной геополитической доктриной России. Эксперт фонда национальной и международной безопасности РФ А.Н.Вавилов говорит, что “идеи евразийской интеграции … пробили себе дорогу из области философских исканий в мир практической политики. Евразийство можно считать не просто главной российской геополитической концепцией, но геополитической традицией нашего государства”.[1]

После развала Советского Союза Россия, воодушевленная открывающимися перспективами, имела все основания рассчитывать на то, что в скором времени она станет частью Запада. В то время в России появляются политические силы, выступающие за доминирование на постсоветском пространстве. В отношении новых независимых государств Центральной Азии царило устойчиво-пренебрежительное суждение: “мягкое подбрюшье России”. В октябре 1992 года член Президентского совета РФ Сергей Караганов, касаясь проблем Центральной Азии, писал на страницах официального издания МИД Российской Федерации “Дипломатического вестника”: “Россия вынуждена будет играть активную постимперскую роль… (она) должна возвратиться к своей традиционной роли подкупать местных князей, посылать войска, кого—то спасать и так далее”.[2] Однако в силу различных факторов Россия не только не смогла играть “активную постимперскую” роль, но и сама столкнулась с проблемой внутреннего сепаратизма.

С течением времени приходило понимание того, что Запад на дружбу с Россией особо не настроен. Довольно четко это было обозначено на последних олимпийских играх в США. Более того, Запад на правах победителя в холодной (третьей мировой) войне принялся активно осваивать постсоветское пространство – Восточную Европу, Кавказ и Центральную Азию. Адепты империи констатировали факты: “…На рубеже 21 века геополитическая обстановка для России в регионе существенно осложняется. Россия теряет стратегическое пространство на южном направлении, где раньше она безраздельно доминировала, в то время как США и их партнеры, объявив регион зоной своих стратегических интересов, последовательно наращивают свое геополитическое присутствие”.[3] “Геополитически мы оказались даже не на рубеже 1940 года, а гораздо дальше: \»морские окна\» на Западе, обретенные нашими предками вековыми усилиями, почти все потеряны… Безнаказанно разрушено наше великое государство, обретенное вековыми усилиями наших предков. Самоценность государства Российского попрана”.[4] “Еще сто лет назад ген. Снесарев напоминал, что рубежи безопасности России проходят — нравится это нам или нет — не по Аралу или Аму-дарье (Пянджу), а по Гиндукушу”.[5]

Пространство России огромно, демографически и экономически неравномерно. Геополитический центр находится в европейской части страны. Страна расположена между двумя усиливающимися центрами силы: Азиатско-Тихоокенским регионом и объединяющейся Европой. Они будут втягивать Россию в сферы своего политико-экономического и иного воздействия, способствуя перестройке внутренних системообразующих связей государства. Структурно Россия — федерация с пережитками дореволюционной унитарности: единственная нация, не обеспеченная национально-административной территорией, это русские. Смысл такой организации заключается в распространении этнической власти русских на всю территорию России, предотвращающем распад государства. Маятник рано или поздно должен качнуться в какую-то сторону: либо в составе России выделится русская автономия, что сделает ее полноценной федерацией, либо Кремль со временем сведет значение национальных автономий к нулю, юридически закрепив унитарный статус России.

Октябрьская революция, изменив структуру унитарной империи, замедлила освободительное движение колонизированных народов. Национально-территориальное размежевание Туркестана предотвратило консолидацию мусульманских народов. Союз цементировался четкой иерархией автономий, порождающей иерархию этносов в структуре государства и стимулированием национальных элит. Рекрутирование национальных кадров в систему государства позволяло снимать напряжение этнического дисбаланса. С развалом СССР национальные автономии России получили возможность связываться с внешним миром, формировать национальные элиты, консолидироваться вокруг своих национальных идей. Объективные процессы ведут к кардинальной перестройке национальной организации страны. Значительные изменения в существующий порядок внесут потоки миграции из избыточных трудовыми ресурсами Средней Азии и Китая, а также снижение численности титульного населения. Это будет сопровождаться усилением правых сил и поляризацией общества.

Перечисленные вызовы обусловливают возрождение евразийства, которое должно объяснить причину отторжения России Западом, дать рецепт решения этой проблемы, помочь с самоидентификацией и единством. Символически “Основы геополитики” Дугина — это ответ “Шахматной доске” З. Бзежинского. Иными словами, это две модели геостратегического целеполагания США и России после крушения СССР.

Для актуализации евразийства в качестве геополитической доктрины в него вживляются западные геополитические установки: о едином культурно-географическом пространстве в центре Евразии и о неизбежном противоборстве морских и континентальных цивилизаций.

Евразийцы оперируют пространством Евразии – особого материка, срединной части собственно Евразии. Для этого особого материка свойственен однообразный ландшафт, ограниченный естественными границами. Евразийцы, исходя из географического единства этого пространства, делают вывод о естественной целесообразности “государства=пространства”, исключая из внимания политико-экономические и демографические факторы формирования национальных границ. Теория естественных границ, являвшаяся некогда инструментом реализации территориальных притязаний, канула в лету: ландшафт неизменен, границы изменчивы.

Деление на противостоящие друг другу континентальные и морские страны также вызывает сомнения. На стороне атлантистов (“Моря”) у евразийцев оказывается вся Западная Европа, включающая, как известно, и континентальные страны. В союзники “Суши” евразийцы предлагают морские Индию и Иран. На самом деле видно, что линия противостояния у евразийцев проходит по блокам НАТО — Варшавский договор.

На “геополитический аппарат” наращиваются славянофильские идеи превосходства русского духа над западным менталитетом и неизбежности загнивания Запада. В основе — богоизбранность и мессианское предназначение русского народа, исходящее от Митрополита Иллариона. Все это, вкупе с логикой пространства, обосновывает глубинный смысл имперской России. Евразийцы объединяют историю России: Киевский период — manifest destiny; Монгольское иго — Россия – геополитическая правопреемница монгольской империи; Петр Первый — Россия под влиянием Запада; СССР — “диалект языка евразийства”. Евразийцы игнорируют неимперские периоды истории России. Более того, на основании теории Гумилева историю России можно представить и в ином ключе, а именно как постепенную утрату монгольской пассионарности, заложенной в основу российской государственности.

Евразийцы собирают многонациональное и многоконфессиональное население в “пространстве=государстве”, начертав на своих скрижалях уравнение: “Русь = Россия = Евразия/русский = россиянин = евразиец”. Признаком россиянина (евразийца) становиться не его этническая характеристика, а духовная причастность к русской культуре. Последняя, однако, есть результат русификации окружающих народов, приведшей к фактическому исчезновению ряда этносов. С другой стороны, история свидетельствует, что колонизированные народы под воздействием иной культуры не изменяют свою национально-культурную сущность, преломляя культурное воздействие через призму национальной психологии. Так, японцы, находясь под длительным впечатлением китайской цивилизации, не стали китайцами, а лишь, напротив, усилили национальный дух. Португальцы и испанцы, смешавшись в Южной Америке с индейцами, образовали нечто новое. Положение вещей в США показывает, что “теория плавильного котла” не работает, в то время как в стране происходит накопление этнических противоречий. Нет единства ни в близких культурах Латинской Америки, ни в исламском мире, ни в объединенной Европе. Китай не может преодолеть исламского сознания уйгуров и дунган, несмотря на длительное совместное существование.

Евразийцы для нивелирования этнического вводят эфемерное понятие суперэтноса: “Применительно к Казахстану работает сложившаяся “евразийская” традиция: казахи всегда рассматривались Л.Н.Гумилевым в качестве органичной составной части российского суперэтноса”[8]. Они считают: “…еще и сейчас можно реинтегрировать Россию, Украину, Беларусь и Казахстан почти бескровно в силу отсутствия отождествления населения этих стран с их государством” [8].

В основу объединения евразийцы закладывают “тюрко-славянское единство”, выдавая последнее за историческую данность, невзирая на то, что тюркские народы вошли в состав России не более двухсот лет назад, до чего их отношения с Россией носили достаточно противоречивый характер. С другой стороны, перспективы тюрко-славянского сообщества выглядят еще менее оптимистичными, нежели тюркского и славянского сообществ в отдельности. Украина движима более в сторону “Моря”, нежели “Суши”, что подчеркивает примат цивилизационных факторов над географическими. Вообще, идея противостояния странам Запада не несет в себе конструктивного элемента, предлагая по сути новую холодную войну.

Пытаясь ограничить разрушающее воздействие западной культуры на духовный мир евразийцев, они отдают приоритет традиционным конфессиям, проявляя в этом деле известный идеализм: они недооценивают силу влияния западной культуры на мир, оградиться от которой не помог даже “железный занавес” Советского Союза.

Евразийцы возвещают неотвратимость выбора и решения: “Империя — исторически и геополитически обусловленная форма развития Российского государства. Это, говоря словами русского ученого прошлого века В.И. Ломанского, “чертеж великой державы, обнимающей множество разнообразных племен и народов, связанных единством общей и высшей культуры, сознанием равенства всех перед законом и верховной властью, пользующихся широкими началами местного самоуправления”[6]. Смысл русской нации, как строителя империи, выводится посредством пространства, исторического опыта и изрядной доли мистики. Нельзя не отметить склонность евразийцев к последней: они тяготеют к язычеству, обожествляя различные элементы земной поверхности. А магические термины и формулы (“медиаторская роль”, “планетарная напряженность” и пр.), по всей видимости, должны помочь познающему раскрыть волшебный смысл “Евро-Азии”.

Интересный аргумент евразийцев в защиту империи — это легитимность (справедливость) Российской империи как правопреемницы монгольской империи. Учитывая вторичное возникновение евразийства, здесь даже можно обнаружить не столько “волю к России”, сколько “волю к империи Чингис Хана”. При этом законность притязания на правопреемство может быть поставлена под сомнение актом сепаратизма, который совершила Россия в отношении монголов. Более того, Россия не единственная притязательница на постмонгольский престол. В Казахстане активно развивается идея казахского происхождения Чингисхана, а также ведущей роли казахов в монгольской империи Монголия празднует в мае этого года 840-летие Чингис Хана, отмечая это событие возведением мемориального комплекса в Улан-Баторе. В Китае отдельные ученые, утверждая, что КНР – правопреемница монгольской империи, претендуют на завоеванные монголами территории. Даже японцы снаряжают экспедиции на поиски могилы Чингис Хана. Империи живут в коллективном бессознательном. Не против “Моря” выступают евразийцы, а против Рима, овладевшего миром сегодня. И ищут союзников в монгольских улусах, предлагая пойти войной на Запад. Но не улусов эта война, у них сегодня свой Запад и свой Восток.

В своем влечении к империи евразийцы перековывают реальность в мифологическую геополитику, призывая в помощь понятийный аппарат коммунистической идеологии: антагонизм, соединение, противостояние, “союз нерушимый …”. Видимо, по замыслу такая подмена должна дать эффект психического узнавания и спроса в свободной пока нише общественного сознания пост-СССР. По подобию коммунизма евразийство предлагает изоляцию от объективных исторических процессов. Неэффективность таких мер, исходя из опыта СССР, не вызывает сомнений. Евразийцы не решают проблемы, а уходят от них, оставляя решение следующим поколениям. В геополитическом отношении евразийство аналогично теории “срединного государства” Китая, “срединной Европы” Германии. В этом же ряду будет справедливым и упоминание нереализованного “жизненного пространства” Гитлера, первой практики геополитики. Мировоззренческие позиции евразийства делают его основой ряда других панславянских, православных и шовинистических доктрин. (Об опасности превращения евразийства в русский фашизм предупреждал еще русский философ Н. Бердяев).

Рассмотрение российского евразийства показывает, насколько оно отлично от евразийства казахстанского. Евразийство Казахстана и России — это две стороны одной проблемы, суть которой заключается в длительном неравноправном совместном сосуществовании. Очевидно, что каждая сторона при этом преследует различные, порой диаметрально противоположные интересы. Казахстан при этом стремится самостоятельно интегрироваться в мировое сообщество, перестраивая системные связи и наполняя независимость реальным содержанием. По этой причине евразийство не может выступать в качестве национальной идеологии Казахстана. Насущной проблемой страны стала необходимость возрождения национальной идеологии, заложенной в 1459 г. Только такая идеология способна предотвратить вторичную утрату независимости и стать основой успешного геостратегического планирования в 21 веке.

2. Караганов С.// http://www.smi.ru/99/11/22/246345.html

4. Коваленко М.И., “Учение Л.Н. Гумилева и пути развития России” // http://www.e-journal.ru/euro-st1-20.html

5. Зотов О., “Ящик пандоры – Афганистан. Обязательно ли России воевать на фронте длиной 6500 км?”// http://www.russ.ru/politics/west/20010712-zot.html

7. Ермолаев В.Ю., “Сумерки на голубом небе: Казахстан и “евразийские\» легенды”// http://www.grif.ru/shtml/j2000/okt00-7.shtml

8. Гильбо Е., “Россия в XXI веке: геополитическая трагедия?”// http://www.eraa.ru/EraaRus/gilbo.htm