Начало: Часть 1, Часть 2, Часть 3
***
Напрашивается констатация: мировые тимархии, представляющие различные церковности и государственности, всегда старались ограничить человека только рациональностью и гасили самостоятельность его духа, вспоминая именно о духе из патриотических (богоизбраннических) соображений, то есть из соображений тимархического самосохранения, сохранения отделенности народов границами, сохранения разниц мышления, рожденных, якобы, спецификой религиозностей и идеологий. Проникнув в суть этого явления, Лев Толстой писал, что “патриотизм — последнее прибежище негодяя”. Но государственные тимархии вряд ли бы отличались изощренным плутовством, если бы наряду с патриотизмом, “золотым тельцом” и системами регламентаций, не изобрели дополнительных способов одурачивания масс — форм публичной власти, сменяющих одна другую и будто бы улучшающих управление хозяйством и социальной жизнью. Отбросив незначительные нюансы, увидим, что по существу на протяжении веков предлагались только две формы государственности — “диктатура” и “демократия”. Но так ли они отличаются одна от другой, как нас пытаются убедить?
В смутные времена истории, случавшиеся повсеместно, когда угнетенные бандитизмом и неразберихой массы начинали требовать так называемого порядка, диктатура, пользуясь пряником вранья и кнутом интриганских расправ, устанавливала безраздельное правление, превращая чиновничество и массы в слепых исполнителей верховной воли. Естественный дух масс при этом как бы дремал до поры, но, количественно возрастая и жаждая реализации, взрывал, наконец, емкость, в которую был укупорен. Тогда мелкие тимархи, до того тоже зажатые тисами исполнительства (несамостоятельности), подсовывали интуитивным массам демократические мечтания — свободные будто бы выборы власти, которые оборачиваются замкнутостью на себе уже так называемой демократической, но много больше, чем при диктатуре, хитрующей тимархии — непомерным возрастанием количества неконтролируемо-самовластных, но не качественных, чиновников и требованиями того же исполнительства от масс.
Ни демократическая выборность, ни демократическое разделение властей ничего не дают: на выборах побеждает интригански ловкий и финансово сильный (кнут и пряник), различные же ветви власти, руководимые не кнутом, как при диктатуре, а не меньшим насильником — “золотым тельцом” и общим интересом вокруг пряника — “золотого тельца”, смыкаются между собой, превращаясь в диктаторский же кнут расправ, обставленный ритуальностью юридического права.
Диктатура, в целях самоутверждения на пространстве тварного большинства, использует страх — чувство, управляющее животным, и значит, приравнивает человека к животному. Страх, создаваемый диктатурой, направляется для подавления даже не чрезмерных тварных требований.
Демократия, предоставляя право на какое угодно количество тварных требований, душит их либо своим невниманием, либо волокитой судов, и, подобно диктатуре, вводит незначительные послабления, когда чувствует, что количество измученно-недовольных может перейти в качество массового возмущения.
Диктатура страхом сплачивает народное сообщество и страхом же заставляет его наращивать экономическую мощь, используемую в основном для укрепления мышц силовых структур. С той же целью она наращивает личностность, так как только личности способны к высокому творчеству созидания военных и гражданских технологий; одновременно, боясь личностности массовой, всеми доступными способами ограничивает широкое проявление личностности, вводит ее в рамки необходимостей (знаменитое регламентационное “надо” без объяснения почему надо), то есть насильственно не допускает чрезмерного развития массового “разума души” из опасения обнаружения тимархической несостоятельности.
Демократия, тоже с целью наращивания силовых мышц, но индивидуализируя духосознание масс, то есть не допуская даже мысли об осознании термина “общественность”, нуждаясь в личностях, попадает в капкан безличностности, и выбираясь из него, либо прельщает привилегиями личностей, появившихся в противоречии с системой, либо, как это делают США, совершенно не способные к личностному созиданию, скупает их на стороне. Боясь, как и диктатура, личностной массовости, она, с помощью того же “золотого тельца”, ограничивает информационное поле сообщества, то есть, в отличие от заявленного диктатурой открытого цензурирования и купирования, вводит цензуру скрытую.
С появлением интернета цензурирование, и тем более — купирование, начали терять, и — потеряют, свою силу; информация по существу вырвалась из лап цензуры, по нарастании метафизичности вырвется и комментарий информации, что и приведет в действие основной движитель человеческого совершенствования — высокое массовое личностное духосознание, и значит, человечество двинется по заданной Вселенной траектории, и еще значит, никакое внешнее воздействие на духосознание, осуществляемое сейчас третьим лишним — тимархией, сделается ненужным.
Идея свободы как человеческое содержание самого ближайшего будущего, витавшая в воздухе с появления на Земле человека, с пониманием полной непригодности публичной власти во всех ее видах вызревает сама собой и постоянно реализуется в демаршах антиправительственных выступлений по всему миру, в активном несогласии духосознательно развитых людей с привилегией командной тимархичности правления. Безусловно, пока эти выступления носят разрозненный или стихийный (интуитивный) характер; безусловно, пока на них отчетливее лежит печать страха, чем стыда, хотя в последние годы именно стыд все чаще становится водителем несогласных; безусловно, пока в этих выступлениях преобладает боязнь кардинальных перемен, разрушающих устоявшееся сообщество, либо боязнь разрушения этнической цельности (свои тимархи лучше чужих). Но, благодаря расширению и самоутверждению в качестве основной данности — энергетики планетарного информационного поля, уже насыщаемого бессмертными идеями Христа, человечество скоро придет к выводу о безальтернативности ответственной личностной свободы. Ни одна идея, однако, в отрыве от формы существовать не может. Где же форма для воплощения безальтернативной идеи?
Как, наверное, ясно из предыдущего текста, тимархии постоянно заняты подысканием ложных форм. Иногда поиски доходят до маразма. Скажите, возможны ли были бы насильственные смены режимов в Афганистане, Югославии или в Ираке, если бы народам не навязывались доктрины, не имеющие с их духосознанием ничего общего, так как духосознания эти построены на совершенно иных принципах, чем сознание западного обывателя? Да, режим Саддама Хусейна, как режимы Югославии или Афганистана, не блистал совершенством. Но, вне зависимости от желаний диктатора, диктатура по специфике должна была создавать и создавала личности, и значит, автоматически будила стыд — мотор всего комплекса истинной человеческой нравственности; демократия же, которую пытаются насадить, прорастающий стыд уничтожит, совестливость сохранят лишь отдельные индивиды, духовно живущие вне режимов. Таким образом, та часть арабов, которая приветствует демократию, сменит половинчатую качественность — на полную некачественность; неприкрашенное метафизическое уродство — на уродство, прикрашенное, якобы, свободой; управление, осуществляемое одним кланом, — на многоклановое управление; четко ориентируемое определенными правилами массовое поведение — на многоклановую разориентированность правил поведения; пусть оскопленное, но цельное духосознание — на духосознание растерянное по причине дезориентации. При таком положении само собой ликвидируется гравитационное поле народного самотяготения, и массы удерживаются от распада, страхом ликвидации народности, богоизбранническим фанатизмом и жесточайшей полицейщиной, что особенно гипертрофированно демонстрируют Соединенные Штаты.
Еще более маразматичным представляется то, что случилось на постсоветском пространстве. Вглядитесь в историю. На какой основе формировался так восхваляемый ныне капитализм? Дворянство, имевшее крупнейшую собственность по всему миру, с веками утратило инициативность духосознания, а потому вынуждено было уступить собственность (поле для тварного творчества) новой инициативе — инициативе купеческого предпринимательства. Капитал переходил из одних частных рук в другие, частные же, руки, но народам доставались крохи от дележа, что вызвало тварные бунты и восстания, гремевшие в разных регионах Европы на протяжении ста с лишним лет. Невероятно долго капитал набирался опыта, не ущемляя себя, делиться с трудом нарабатываемыми физическими благами. И то, что сегодня в Европе и Америке существует, пусть недостаточное, но равновесие воровских имущественных систем (олигархия — средний класс), опирающихся не только на силу подчиненной им машины государства, но — на популизм и развлекательность (отвлечение от основных проблем), свидетельствует, что капитал научился уступать физическим (тварным) требованиям масс и готов уступать дальше в целях самосохранения, то есть, как и в былые века, обеспечено только тварное развитие человека; за счет индивидуализации духосознания и посредством идеологии “греби под себя” развитие это носит почти целиком физический характер: наращивается энергетическая мощь носителя информации, энергия же преобразующего человеческого содержания — наращивание метафизичности личностного и массового информационного поля, значительно отстает от силы физических энергий, нет необходимой сбалансированности, а потому хаотичность духосознания делает хаотичными (неотформованными) протесты против произвола тимархий. Массами, как и отдельными протестующими, понимается, скажем, что война — это плохо, но не понимается, что война при почти исключительно физическом развитии становится необходимостью все новых и новых переделов как собственности, так и сфер влияния для обеспечения физического иждивенчества тварного большинства того или иного сообщества. Война, таким образом, — данность физического мира.
Зададим вопрос: наращиванием ли только физической мощи, как Европа, занимался Петр Великий? Война за передел европейской земельной собственности (за выход на Балтику) вроде бы говорит именно об этом. Но война для Петра была не столько переделом собственности и не в первую очередь переделом собственности во имя российского обогащения, сколько одним из способов установления справедливых взаимоотношений между народами (за что он и дрался на благо европейцев уже в период военных походов в Европу), но главное — способом пробуждения инициативности не отдельных групп, а народных масс, обеспечивающейся деятельностью работающего “разума души”. Точно так же и труд по строительству сверхдержавы (а Петром была построена именно сверхдержава, если разуметь сверхдержавность как ускорение развития человеческой метафизичности) — это, прежде всего, творческая инициативность большинства населения, не считающаяся ни с родом, ни с сословностью: наращивание не исключительно собственности, а духосознания, когда собственность нарабатывается лишь как часть поля для осуществления творчества духосознания. Петр шел на поводу не у Моисея, как Европа, его вел за собой Христос: “Ежели ты любишь отца и мать больше, нежели Меня, ты не достоин Меня”, что в расшифровке: если тебе дороже отношения, построенные на родовом (кровном) — патриотическом, клановом, этническом, государственном, иерархическом — принципе, нежели Духовное Страдание Соборности, ты не достоин Истины Свободы. И как только физика и метафизика были поставлены Петром на свои места, в массах начало прорастать понимание сущности “общественность”, так как при великом государе, и только благодаря его личностным качествам, понятия “государственность” и “общественность” стали единством.
Попытки слияния государственности с общественностью в новейшей истории предпринимал Ленин (партмаксимум, “не сметь командовать!”, равнозначная деятельность тимархий и советов всех уровней и т.д.). Разумеется, метафизико-физическое понимание бытия внедрялось не без издержек. Но издержек и невозможно было избежать: во-первых, затмевал взоры насквозь физический марксизм; во-вторых, тимархия, не без помощи самого Ленина, рвалась именно к командованию, и — командовала; в-третьих, наконец, как и во времена Сергия, дело тормозилось логико-образовательной отсталостью масс, их тварностью — желание самореализации опережало возможности метафизической энергетики (читайте: М. Булгаков. “Собачье сердце”.). Сталин продолжил ленинское дело пробуждения к действию инициативности широких народных масс, предоставив возможности повышения оснащенности инициативы (обязательное образование, философское обобщение разрозненного знания идеологией Христа, издание огромного количества философской литературы, внедрение метафизичности даже в реальное образование), и — пусть суррогатное, слияние государственности с общественностью произошло, но главное, возникло осознание понятия “общественность” (соборность), которое и стало проявляться в дружественном труде, в дружественном обмене знаниями, в дружественности взаимоподдержки. Если бы всего этого не было, не только победить в схватке с технологически более сильным и техногенно беспощадным фашизмом — выжить в мирном тылу было бы невозможно. Дружественность будила личностность, личностность же, в свою очередь, начала рождать не приказной этикет, а именно нравственность, на которой базируется личностность, то есть отдачу всего себя без остатка общественности, стыд иждивенчества и ответственность помысла и поступка. “Поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой” становилось не заветом, а явью. Ощущал ли человек себя свободным? Если понимать свободу как возможность реализации личностного Я, а только так ее и можно понимать, не во всей полноте, но — ощущал. Вочеловечивался ли человек? Если путь к вочеловечению идет с помощью творчества познания, а только так он идет, разумеется, вочеловечивался. И был тем счастлив. Потому-то о Сталине, забывая о его преступлениях, с таким умилением вспоминают старики.
На протяжении сталинского правления по причине нравственной неустойчивости все еще тварных масс и мобилизованной из масс тварной же тимархии, непримиримая борьба с тварностью (“греби под себя) была необходимостью. Вопрос лишь — какими методами? Если тварность прочно повязалась с ложью и превратилась в бесовщину, которая пересозданию не подлежит, уничтожение ее — благо для человечества: гравитационное поле зла должно быть сбалансировано с полем добра, а баланс не терпит излишеств ни на одной чаше весов; но если тварность способна к пересозданию, ей необходимо предоставить возможности пересоздания. Сталин же всех стриг под нуль: сказывалась несовместимость Христовой идеологии свободы творческого познания-созидания и насилующего государства. Сталин знал об этой несовместимости, но по причине личной тварности не пожелал ликвидировать противоречие. Отсюда — невероятная противоречивость неординарной эпохи. В подтверждение искажающего все и вся противоречия — другой факт: испробовав этический суд на практике (митинги по осуждению “врагов народа”), он отказался от этого принципа — отделил юридическое право от народа, оставил ему только нравственное воздействие на тварность и перепоручил эксплуатацию юридического права исключительно силовой тимархии, считая, видимо, что на первом этапе строительства нового общества без атрибутов общества старого обойтись нельзя, но вмешивать в управление юрисдикцией широкие массы не следует: так и не понял, что поэтапность внедрения метафизики (синтоистская цикличность) не просто барьер, поддающийся слому, но — горный хребет, слому не поддающийся, а потому не по идеологической, но по государственной необходимости вмешал массы в юридическое право (доносительство). Что это было крупнейшей ошибкой “вождя народов” в схватке с тварностью, сегодня, думаю, известно каждому, сколько-нибудь посвященному в общее знание человеку.
Постсталинская тимархия не только не озаботилась развитием метафизичности масс, она исключила ее из жизни — ударилась в лишенный духовности марксизм, оставив массам тупой нетворческий труд, за собой же закрепив хозяйственное (экономическое), то есть тварное, руководство. Так началось возвращение к дикой неисполнимой приказной этикетности, ведущей к бесстыдству и безответственности, с успехом завершенное Ельциным. Невозможно даже представить было, что собственность, принадлежащая народу, может быть передана из прагматических целей в частные руки, то есть обогатит (сделает сильными) бесноватых и совершенно обескровит духовный порыв масс моисеистским торжеством и растаптыванием Христа. Но и это — лишь половина дела.
Известно, что Вселенная развивается в движении против часовой стрелки. Чтобы получить сбалансированность силовых линий — совместную работу двух мощнейших гравитационных полей, движимых личностями Бога и человечества, необходимо вектор развития человека направить по часовой стрелке; и Природа сделала это. Сделанное легко наблюдалось в движении народов с Востока на Запад; в том же направлении шло распространение духосознания. Все религиозности — духовное знание о месте человека во Вселенной, возникли на Востоке. В движении на Запад энергетика глобального знания теряла силу, и Запад удовлетворился прагматическими философиями: религиозные реформации — только доказательство подгонки религиозных учений под прагматизм, ведущий к сосредоточению на тварных земных заботах. Казалось бы, какое отношение это имеет к человеку, если человек свободен в помыслах и поступках? Вспомнив, однако, что именно человек не только не совершенен, но даже по-настоящему еще не шел к совершенству, то есть к обретению возможностей пересоздания и земных, что делается, правда, чаще с помощью “тыка”, и космических процессов, то подчинение вселенским законам — его неукоснительная обязанность. И то, что он пока учится во всей полноте управлять лишь земными временем и пространством, усиливает эту обязанность.
Не сознавая никаких обязанностей, тимархи вертят Временем и Пространством, как им заблагорассудится. Еще Пушкин, предвещая крах европейского духосознания, говорил, что рационалистические западные реформации, завершившиеся появлением чрезвычайно разумного, но — только разумного, кантианства, — “площадная” насмешка, так как являются дорогой вспять, что в мире уже были созданы условия для человеческого совершенствования, оставалось выявить эти условия и предоставить им власть. Но именно прагматика тимархий поставила на место рационально-иррационального Христова Учения однобокий рационализм и, в результате, получила не вочеловеченного индивида, а хищную иждивенчествующую тварь. Сложнее оказалось справиться с Россией. Сколько бы не навязывали ей прагматизм капиталистических реформ в XIX веке, духовность, созданная Сергием и Петром, вышла победительницей. Тимархи окончательно перечеркнули физикой метафизику, но в ответ народ духосознанием взрастил революцию.
Непонимание того, что исторический процесс движется строго по восходящей и мстит войнами, бунтами, революциями, экологическими и другими природными катаклизмами за любые отклонения от курса, что расплата за эти отклонения — кровь, носители непонимания истории — тимархи, не привыкшие лить свою кровь и потому все более наглея, то и дело направляют историю по ложному следу исключительно физики, то есть поворачивают движение народов во времени и пространстве назад. Но вселенские Время и Пространство, как я говорил, не могут позволить болезнь хотя бы одного из своих органов, в данном случае — человечества, а потому снова и снова будут возвращать его в жесткое лоно космических законов, сопровождая каждое возвращение бесчисленностью бед, пока человек не обретет, пусть относительного, но — совершенства, чтобы получить с развивающимся Богом равенство в личностном управлении всеобщими гравитациями Времени и Пространства. До этого момента он лишь дитя в руках Учителя-Бога и должен крепко держаться за него. Но не держится. Постоянно держится за лозунг римского еще плебейства: “хлеба и зрелищ!”, то есть за совмещение физически полезного с физически приятным, только бы ничем не жертвовать и духовно не страдать. Быстро забывается, что именно страсть тварных масс к духовной лени развалила не только Римскую империю, не только империю Габсбургов, не только империю Гитлера, но постоянно разваливала любое метафизически слабое сообщество. Запрет на развитие начавшей прорастать массовой метафизичности, как я не раз писал, развалил и СССР. Обычно в критических ситуациях, а им подвержены любые массовые образования, действуют две силы: одухотворенное меньшинство и тварное большинство. Побеждает большинство, так как во все времена большинство служило опорой тимократий; и тимархи всегда, за исключением ленинско-сталинского периода, стремились хотя бы к минимальному удовлетворению массового тварного интереса и глушили высокие нравственные требования, предъявляемые тварной массе духовным меньшинством. Что следует за взнуздыванием духа — гляньте за окно: одичание, которому подверглось бывшее советское пространство, и есть хаос тварных интересов. Оказавшись из-за игр с космическим Временем в самом начале ХVI века постсоветский индивид в массе превратил свое развивавшееся духосознание в примитив пятисотлетней давности, чему свидетельства: отказ не только от народившейся нравственности, но от этикета, а заодно и от деликатности; олигархический (боярский, вотчинный) бандитизм, с которым напрямую сталкивались Иван Грозный и Петр Великий и который уже нынче разорвал страну на куски; прагматическая философская мысль, оттолкнувшая Общее и сосредоточившаяся на частностях; опора на родовые (в разнообразии, разумеется) отношения, похерившие само понимание сущности “общественность”, отсюда же погружение в принцип “мафиозной семейственности”, рожденной семейственностью обычной; кастрированность искусства, занятого исключительно борьбой добра со злом и отдалившегося от формулы “Все-во-Всем”, которой постоянно служили истинные литература, театр, музыка, живопись; под давлением индустрии тварных удовольствий уход мужчины от своих основных функций —творческого познания и духовного созидания, а женщины от своих — тоже творчества познания и творческого созидания, связанного с деторождением и детостановлением, замена этих функций на поиск все большего количества развлечений, в том числе и суррогатных (политическая проституция, секс на каждом углу, наркотики, водка). И — немедленно последовал распад гравитационного поля духовного тяготения, таким трудом и такими жертвами созданного Сталиным; восторжествовал принцип “после нас хоть потоп!”. Потоп то ли будет, то ли нет; новые жертвы и новая большая кровь — будут обязательно. Точно так, как жемчуг умирает, не чувствуя рядом человека, человек в человеке умирает, вытесняемый из нравственного пространства и времени тварной техногенностью. Нас заворожила сверхдержавность США, но это именно физическая, развлекательно-техногенная сверхдержавность, где, вместо человека, “тварь дрожащая”, чему подтверждение — всеразрушающая паника, в том числе и хозяйственная, после теракта в Нью-Йорке.
Желания американского гегемонизма — это гипертрофированное иждивенчество тварного большинства, взросшее на идеологии “греби под себя”, трансформировавшейся из древнеиудейского ростовщичества, которое экономическим давлением добивалось от государей-должников нахлебнических выгод для приверженцев иудаизма. За прошедшие тысячелетия ничего не изменилось. Капитал по-прежнему ищет возможностей наращивания за счет экономически слабых регионов, дабы обеспечить иждивенческие запросы своей тварной семьи (рода, клана, этноса, народа, государства). Физический интерес вырастает до размеров колосса и создает в планетарном масштабе цивилизационную стагнацию, блистательно описанную Шпенглером. Рационализм, или строгая определенность параметров жизни, вызвал застой, который виден невооруженным глазом: в многотысячелетней истории цивилизации мы найдем не цикличность, а лишь подправляющие цивилизацию вкрапления периодов культурных, периодов неподдельного развития “разума души”. Однако с помощью примеров, хотя бы деяний Сергия Радонежского и Петра Великого, догадываемся, как ускоряется Время и как быстро совершенствуется Пространство, когда, прежде всего, начинает действовать дух культурного пересоздания цивилизационных наработок.
Правящая верхушка США правильно почувствовала застой духосознания собственного народа, правильно она почувствовала, что к застою привело ослабление веры в безраздельное могущество государственной машины Штатов. Повторяется ситуация, которая вызвала развал СССР и которая неминуемо развалит Америку. Правящие тимархи мира, однако, пока не понимают, что началась агония цивилизации, построенной на иудаистском экономизме и рационализме, что человечество входит в фазу одномоментного революционизма-эволюционизма, то есть в фазу совмещенной деятельности культуры и цивилизации, когда культурная идея сразу же начнет оснащаться инструментарием цивилизационной формы.
Повторим вопрос, заданный в начале этого раздела: если идея Свободы как единственная возможность творческого духовного познания и творческой духовной реализация личностного Я, то есть идея Любви, уже выношена человечеством, где же форма, а также инструментарий для ее воплощения?
Эти формы и инструментарий тоже создавались очень давно и сегодня пока представляет из себя терроризм (партизанство), проклинаемый в связи с непониманием вечной и неразрывной слитности добра и зла, плодотворно взаимодействующих в пересоздании устаревших гармоний в гармонии новые, в том числе и вероломными методами.
США, ступившие на Восток для демонстрации силы прежде всего народу собственному, дабы восстановить веру населения в американское сверхмогущество, вряд ли понимали и когда-нибудь поймут, что создали необходимое противоречие, которое разбудило физико-метафизическое духосознание Востока, лишь дремлющее, но — бесконечно живое, что позволит выявить и отшлифовать новую форму человеческого бытия, построенную на “разуме души”. Штатам не дает покоя недоосмысленный опыт “японского чуда”; им не дано понять, что главную роль в пересоздании Японии сыграла не привнесенная демократия, а возрождение собственно японского самурайского духа, чуждого страху, но не чуждого стыду бессилия, подталкивающему к взятию любых вершин творческого познания и творческой реализации личностного Я. То же произошло и в Германии: стыд оголтело-тварного фашизма возбудил духовные силы немцев и пересоздал государство.
Партизанство не случайно получило такое развитие и распространение именно в последние столетия истории: минули времена, когда война при относительном равенстве физических сил в прямом столкновении выявляла победителя за счет метафизической высоты того или иного народа, а потому могла вестись фронтальными методами. Нынешняя война ничего общего с фронтальной метафизичностью не имеет, а потому лишь самоубийца возомнит, что технологическая неразвитость может побеждать технологическую сверхразвитость. Но такой же самоубийца, кто решит, что пересоздания мира можно добиться с помощью только технической сверхвооруженности: партизанство уже не раз доказало, что качество войны, задействующее личностное творчество большинства тайных воинов, во много раз превосходит опору лишь на технологическое (физическое) количество. Именно сбалансированность метафизики и физики обеспечивает партизанскую непобедимость. Беда партизанства, ведущая к поражениям в конечном счете, заключается в том, что оно отстаивает прежние, уже доказавшие свою несостоятельность тимархические формы бытия, базирующиеся на практически мертвой идеологии богоизбранности экономического самонасыщения, и потому приравнивается к слабости тимархического мира, исповедующего то же самое, а при таком равенстве начинает играть решающую роль именно техновооруженность. Но для партизанства это явление преходяще: сама угроза очередного (не важно, доморощенного или привнесенного) закабаления мобилизует творческий процесс метафизического осознания реалий и приведет к балансировке физику и метафизику, то есть заставит форму соответствовать содержанию, выявит, наконец, просчеты как физического, так и метафизического свойства и поспособствует пониманию, что эффективность формы “партизанство” — это эффективность мирной формы “община”, во-первых, позволяющая избавиться от тимократии и осуществить самостоятельность индивида, во-вторых, возбудить толерантность массового мышления и, в-третьих, избавить массовое мышление от страха свободы и вселить стыд несвободы.
Процесс созидания нового мира, как видим, идет естественным путем, что совсем не значит, можно пустить его на самотек и дожидаться, когда все образуется само собой. Впервые в истории на роль водителя человечества не скрытно (с помощью философии и литературы), а открыто (в качестве революционно организующей силы) выходит интеллигенция, которой, в противовес интеллектуализму, предстоит перестроить человеческие отношения на основе одномоментного равнодействия культуры и цивилизации. Вот почему уже сейчас интеллигенция должна включиться в работу как по самоформированию в ходе постижения новой своей сущности, так и по формированию народной мысли в осознании слитности понятий “личностность” и “общественность”, что требует немедленного создания Института Христа, который возьмет на себя сразу три функции: научное, в том числе и физико-математическое, истолкование величайшего Учения, обобщающего и объединяющего как человеческий, так и вселенский опыт, подготовку пропагандистских кадров и, наконец, вскрытие понятия “нация”, так как именно нация должна придти на смену государственности.
Маркс, вослед Хомякову открывший эту форму, и марксисты, пытавшиеся ее расшифровать, приняли нацию (собор) за нечто уже существующее во всей полноте, за данность, управляющую массами наряду с государством, а потому по привычке истолковали понятие в качестве экономико-территориальной общности, якобы формирующей особую культуру и особый менталитет ее членов; и — не заметили, что поместили хищника и не-хищника в одну клетку, то есть совместили несовместимое. Безусловно, временное слияние государственности с общественностью, как я писал выше, и возможно и полезно, как это было при Петре, когда пониженную в должности государственность подчинили общественности, но отнюдь не при Сталине, который пытался придать симбиозу государства и нации равнозначность: государство по причине паразитарности неминуемо высосет из общественности соки, убьет ее и тем уничтожит себя, что мы и наблюдаем на протяжении истории в процессах внутреннего разрушения временных человеческих соборов, а следом — государств. Чтобы избежать разрушений, придать движению человечества по восходящей качество безальтернативной постоянной, где революционность идей и эволюционность их оформления действуют одномоментно, следует ликвидировать границы, которыми, как заборами, огородились семья, род, клан, этнос, народ, государство, что, впрочем, произойдет (уже происходит) естественным путем; понять, что нация не особость, не собственность отдельного народа, выявить инструментарий ее воздействия на массы, чтобы массы сами заспешили по метафизической восходящей; но главное — опереть человечество не на дух или на сознание по отдельности, как это есть, а на духосознание — на “разум души”.