В мае после острейших дебатов в Парламенте был наконец-то принят Земельный кодекс, призванный узаконить приватизацию земель сельскохозяйственного назначения. Те, кто безоговорочно поддерживает это нововведение, заявляют, что само по себе введение частной собственности на землю не является самоцелью. По их мнению, это такая экономическая категория, которая должна двигать сельское хозяйство.
В сложившихся в сегодняшнем Казахстане условиях процедура прохождения этого закона не могла быть сопряжена с какими-то проблемами для тех, кто проталкивает его. Так оно и произошло. Исполнительная власть не только добилась ее принятия. Она сумела прийти к этому результату с наименьшими потерями для себя. Теперь же остается лишь думать о том, какими могут оказаться последствия такого нововведения. Земельный кодекс является еще одним шагом на пути либерализации экономики страны и, по выражению наших реформистов-максималистов, призван двигать ее аграрную отрасль. Двигать – это понятно. Вопрос в другом: в каком направлении — двигать?!
Любая реформа дает ожидаемые результаты только в том случае, когда она хорошо продумана. Это избитая истина. Но ее приходится повторять. Потому что у нас вот уже в который раз без подготовки и без изучения имеющихся условий, другими словами, на авось принимаются судьбоносные решения. И что печально, от такой бездумной скоропалительности страдают потом вовсе не те, кто их инициировал или породил. Страдают простонародные массы. Долгое время деятели казахской культуры выступали против идеи приватизации земли. При этом они ссылались на традиции казахской жизни и духовности. Консервативный подход — не лучший помощник в определении путей развитии экономики. Однако в нашей казахстанской ситуации он зачастую оказывается единственным фактором, хоть как-то сдерживающим вульгарный политэкономический волюнтаризм доморощенных неофитов от капитализма. Но в нынешнем случае давление исполнительной власти, инициирующей и проводящей все общественно-политические и социально-экономические реформы в Казахстане, оказалось настолько сильным, что основная масса тех общественных сил, которые выступают с позиции первичности традиций казахской жизни и духовности, фактически смирилась с введением частной собственности на землю.
А между тем сельское население в районах традиционного обитания казахского большинства уже подверглось такому сокрушительному социальному потрясению, что вряд ли сумеет оправиться в обозримом будущем. Тому свидетельство — массы разоренных аулов, где, кроме школ, не осталось никакого центра общественной жизни. Во многих случаях такой финал обусловлен не столько объективными, сколько субъективными причинами. Самой главной в ряду последних представляется то, что называется “человеческим фактором”.
Решающее негативное отличие проводимых в Казахстане и Кыргызстане за последние 10 лет реформ заключается в том, что и у нас, и у кыргызов руководящие и направляющие силы игнорируют этот самый “человеческий фактор”. Изначально они исходили из того, что тот уровень экономического развития, с которым эти 2 республики подошли к началу 90-х гг. прошлого столетия, является неизменной базовой основой для всех дальнейших преобразований вне зависимости от перемен этнического характера на всех уровнях руководства и в составе населения. В соседней братской стране курс реформ, основанный на такой краеугольной позиции, привел фактически к краху. В Казахстане же пока ситуация складывается несколько более благополучно, поскольку страна обладает колоссальными природными богатствами, и их, по выражению ведущего рубрики “Однако” на телеканале ОРТ, российского журналиста М.Леонтьева, “на все хватает”. Но и у нас крах уже имеет место на огромных просторах сельских районов. А главное, он оттуда понемногу движется к городам. Вместе с двинувшимися по направлению к этим крупным центрам людскими массами.
Попытаемся проиллюстрировать вышеприведенный вывод конкретным примером. Чтобы не оказаться обвиненными в тенденциозном подборе или даже в фабрикации такового, воспользуемся фактами, фиксируемыми нашими казахскоязычными коллегами из КТК с помощью телекамеры и микрофона и демонстрируемыми в рамках программы “Ел-Журт”. Кстати, она впервые появилась всего немногим более года назад. В августе 2002 года. Как и “Хабар-Жер” на телеканале “Хабар”, она освещает проблематику сельского населения страны.
Разница лишь в том, что на КТК журналисты никак не пытаются приукрашивать действительность. Более того, они вообще мало что берут на себя. Просто едут в глубинку и предоставляют местным возможность самим рассказать о том, как им живется. Эффект получается потрясающий. По сути дела, в рамках программы формируется потрясающая по воздействию картина последствий того, что произошло с казахским аулом в постсоветскую эпоху. Особенно запомнились 3 передачи из трех разных областей. Они посвящены аулу Далакайнар Шуского района Жамбылской области (сентябрь 2002 года), поселку Курык Жетыбайского района Мангыстауской области (февраль 2003 года) и аулу Байсерке Илийского района Алматинской области (сентябрь 2003 года). Из рассказов местных жителей о произошедших там за последние 10 лет событиях складывается панорамное представление о том, какие социально-экономические трансформации произошли в той среде, которую на протяжении советских десятилетий наши поэты и писатели воспевали как “золотую колыбель казахского общества”…
В первой передаче речь шла о бедах, свалившихся на головы жителей аула Далакайнар Шуского район Жамбылской области. Ветеран войны и труда, объяснявший журналистам ситуацию от имени местных аксакалов, подытожил свой рассказ так: “Прежде, когда тут был руководитель-неказах, мы жили зажиточно и счастливо. Беда пришла с тех пор, как к руководству пришел свой единокровный казах. За прошедшие годы этот Хусаинов со своей женой столько всего плохого натворил, что и описать-то невозможно… Куда мы только ни жаловались на него. До самого генпрокурора Хитрина дошли. Но безрезультатно. Что же касается районного начальства, так оно нас и за людей не считает”. В показанном сюжете хозяйственные объекты Далакайнара производят совершенно удручающее впечатление. Такое представление, будто там недавно прошла война. Разруха полная. Перед камерой телевизионщиков выступило с десяток местных жителей от стариков и женщин до малолетних детей. По их словам, о безобразиях в Далакайнаре говорили и по “Хабару”, и по “Акшаму” (телеканал “Казакстан-1”). Но толку никакого.
Во второй передаче говорится о дне нынешнем поселка геологоразведчиков под названием Курык на полуострове Мангыстау. Раньше он назывался Ералиев и слыл благополучным местом. На тех месторождениях, к открытию которых в прошлом приложили руку и ералиевские нефтеразведчики, поныне добываются ежегодно миллионы тонн нефти, приносящие сотни миллионов долларов. А между тем в самом поселке, люди бывает, заживо сгорают и погибают в попытках обогреть свои жилища тем, что попадется. Там нет ни работы, ни жизни нормальной. Все разрушается и приходит в негодность. Люди бредут по улицам, как сомнамбулы. Все хорошее осталось в прошлом. В настоящем же – заброшенность и разруха. А будущее – во мраке. Люди даже не жалуются журналистам. Они уже никому и ни во что не верят. И это в поселке геологов на “полуострове сокровищ”. А ведь Мангыстау вовсе не перестал быть кладовой природных богатств. В обеспечении шикарной жизни десятков тысяч “новых казахов” в Алматы и Астане с их умопомрачительно богатыми виллами и бьющей через край роскошью доля добываемого там сырья очень даже значительна. А в этих обращаемых в звонкую валюту природных богатствах есть, в свою очередь, доля труда курыковского населения. Но оно заброшено и, бедствуя, постепенно вырождается. И никакой надежды. Даже аким области г-н Палымбетов, приезжавший туда, не захотел встретиться с людьми и обнадежить их хоть чем-то. Видно, действительно нечем их обнадеживать. А центральные казахские издания “Егемен Казакстан” и “Жас Алаш”, карманные газеты власти, поспешили, как сообщают журналисты КТК, дезинформировать своих читателей, написав о встрече Палымбетова с жителями Курыка…
В третьей передаче рассказывается о мытарствах оралманов из аула Байсерке под Алматы, об издевательствах власть имущих над ними. Эти люди живут там уже 10 лет. Кое-кто из них вслух говорит о том, что хотят вернуться туда, откуда приехали на родину предков. Для одного из героев передачи – это Туркменистан. А мы, казахстанские власти, всякие страсти рассказываем о том, как плохо живется там под властью Туркменбаши.
То есть получается так: во всех трех случаях людьми использованы практически все существующие в нашем обществе пути и механизмы воздействия на должностные лица, вызывающие всеобщее недовольство в течение многих лет, но искомого результата нет. Называются их имена. Это не какие-то пришельцы, чужаки – свои же казахи. Но от них ничего хорошего ждать не приходится.
Помощь-то приходит чаще всего от не казахов. Если бы всецело зависели от своих сородичей, последствия явно были бы куда горше. В этих же условиях их выручают лишь дунгане (в случае жителей аула Далакайнар), нанимающие местных на работу за 150 тенге в день, и корейцы (в случае оралманов из аула Байсерке), дающие заработать на их полях по 200 тенге в день. Это – 1 доллар или немногим более того. Кстати, даже в самых отсталых странах Африки и Азии человек с таким доходом, по стандартам международных организаций, зачисляется в разряд тех, кто находится за чертой бедности. Жители же Далакайнара и Байсерке, насколько можно судить по названным сюжетам, благодарны действующим по соседству с ними дунганам за то, что те дают заработать хотя бы столько в условиях, когда их собственный руководитель при попустительстве властной вертикали от районного до столичного уровня обрек их на полную нищету. А у жителей Курыка нет и такой возможности. Потому что там рядом нет ни дунган, ни корейцев. Потому что у них рядом на земле ничего такого не растет и не может расти. Богатство есть только под ней. Но от него им ничего не достается.
Случаи, к которым обратились журналисты казахской службы КТК, в наше время являются весьма типичными. Можно было бы тут же назвать еще десятки и десятки подобных историй. Но от этого практически никакого толку для тех, кто там выступает в роли пострадавших, не будет. Ибо тут дело не в частностях, а в сложившейся в последнее время системе. По идее, тысячи и тысячи людей, помнящих о прошлом и вспоминающих о нем как о благополучном времени, страдают не столько от конкретных нехороших начальников или предпринимателей с хорошими связями, сколько от нее. Привнесенная россиянами и основанная на европейских духовных ценностях система управления и организации общественной жизни с обретением Казахстаном государственной независимости стала постепенно отступать, уступая место другой системе. В ее основе — казахские этно-психологические стереотипы феодальных времен. Идеализация той эпохи государственной политикой, которая стремится избавиться от общественно-государственного наследия как царской колониальной эпохи, так и советского времени, но которая вместе с тем никакой иной социальной модели, соответствующей современным условиям, не смогла выработать, как нельзя лучше способствует их возрождению. А они, в свою очередь, формируют адекватную себе систему управления и организации общественной жизни. В первую очередь это становится реальностью в сугубо казахских районах и аулах. Но процесс находится в развитии. И, надо думать, постепенно охватит весь Казахстан, включая и большие города. Уже сейчас вся властная вертикаль, как свидетельствует вышеописанная история, практикует реагирование в духе той реальности в случаях, когда речь идет о казахских общинах. Правда, народ, переживавший в этом смысле куда лучшие времена, даже в глубинке все еще не готов мириться с таким отношением к себе и взывает к справедливости.
Но, представьте себе, что же там может произойти после приватизации земель?! Институт частной собственности на землю (чего, кстати, в традиционном казахском обществе никогда не было) как экономическая категория, призванная двигать сельское хозяйство, налагается на общество, которое идет к ренессансу феодального типа управления и организации общественных отношений. То есть вследствие нововведения могут возникнуть не капиталистического типа фермы, а скорее, нечто напоминающее феоды. А чего там греха таить, они уже есть. Делая такие выводы, мы вовсе не имеем целью критику властей или восхваление той системы, что была у нас в недавнем прошлом. Просто речь идет о попытке дать трезвую оценку тем преобразованиям, которые происходят с недавних времен.
В принципе, нет ничего неожиданного в тех выводах, которые сделаны выше. В прошлом году на совместном заседании обеих палат парламент рассмотрел и одобрил программу действий нового правительства на 2002-2004 гг. Одним из приоритетных направлений названного документа является, как это следует из его содержания, индустриализация. Но индустриализация – это ведь прежде всего люди с тем, что в мире протестантов (Англия, Северная Европа, США, Канада, Австралия, Новая Зеландия) называется “industrial mind”, что в переводе означает “индустриальное мышление” или “промышленное сознание”. В Казахстане таковыми являются европейцы (немцы и славяне). Как раз их доля в составе населения резко сократилась. И продолжает уменьшаться. Поэтому сейчас можно говорить лишь о восстановлении хоть какой-то части былого индустриального потенциала. Насколько это возможно, покажет время. А если же исходить из сложившейся к настоящему времени ситуации и тенденции ее развития, пока что можно говорить лишь о деиндустриализации. То есть об откате назад. В этих условиях о прежних общественных отношениях можно вспоминать и даже вздыхать. Но вряд ли стоит исходить из них, как из продолжающей существовать реальности.
Сейчас очевидным представляется лишь одно. В обозримом будущем реальные доходы абсолютного большинства казахстанцев будут лишь сокращаться, а условия жизни – ухудшаться. А в обществе станут дальше набирать силу управление и организация общественных отношений феодального типа. И вряд ли в подобной ситуации сыграет позитивную роль введение частной собственности на землю. Скорей, это просто подстегнет феодализацию общественных отношений в Казахстане. Но такая модель вряд ли может иметь далеко идущие перспективы в условиях разворачивающейся сейчас глобализации. Она не устраивает большинство населения. А главное, с нею, как показывает опыт названных населенных сельских пунктов, никак не выжить. Когда она возьмет нас всех как следует в свой оборот, мы будем рады, наверное, и чрезвычайно жесткой китайской или достаточно жесткой корейской модели. В аулах Далакайнар и Байсерке, где это уже произошло, условия работодателей-дунган (которые суть те же китайцы, да только мусульманского вероисповедания) и корейцев кажутся местным людям куда милей сложившейся теперь в родном хозяйстве системы отношений. Не идем ли мы к повторению этого опыта в масштабах всей страны?!