Акежан Барекельдин в очередной раз боролся с приступом ностальгии в лондонском пабе под до боли родным названием “Неистовый Онантай-кажись”: одного из местных кокни волею судеб занесло как-то в Алматы. Там он в поисках местного Гайд-парка набрел на уличное шоу аборигенного борца с международной мафией. Предприимчивый кокни по возвращении открыл заведение его имени, решив, что жители этой богатой нефтью страны только и делают, что поголовно катаются по миру, не зная, как потратить свои бешеные нефтетенге. И что в Лондоне им будет приятно оттягиваться в родной атмосфере.
Здесь подавали исключительно казахские блюда под кумыс, звучали кюи, исполняемые на домбре, и крутили видео с “Тамашой”. Гвоздем программы были записи выступлений кажись-Онантая, в которых он обличал международную мафию и персонально Акежана Барекельдина.
Вот и сейчас Барекельдин пытался бороться с “рвотой на родину” под завывания “кажися” в свой адрес. В его многострадальной голове почему-то крутился, как заевшая грампластинка, невесть откуда взявшийся стишок – “грозди акации не цветут в эмиграции”. Вдруг к нему подсел лысоватый невысокий толстячок и тихо спросил:
— Это вы продаете тюркский сундук?
— Вы ошиблись, обращайтесь к господину Басмагамбетову, – автоматически, не глядя на собеседника, ответил Барекельдин. Затем поднял голову, вгляделся и поморщился:
— А-а, г-н Берездовский! Здравствуйте.
— Здравствуйте, г-н Барекельдин! – жарко зашептал ему в ухо толстячок. – Я только что из Груздии, где встречался с Цикадзе. Он хочет, чтобы вы помогли ему бороться с коррупцией. Коррупционеры уже вычислили его конспиративную президентскую резиденцию. Он сказал, что даст вам парабеллум.
— А дырка от бублика или от мертвого осла уши не спасут сосунка груздинской демократии? – устало зевнул Барекельдин. Берездовский выпрямился и стукнул кулаком по столу:
— Мне кажется, что торг здесь уместен!
— Холоднокровней, Боря, вы не на работе, – еще шире зевнул Барекельдин – Можно подумать, что вы дали Цикадзе больше…
— Я, по крайней мере, пообещал ему миллион! – гордо задрал свой нос Берездовский.
— Долларов или евро?
— Лари!
— А-а, это можно. Передайте, что я обещаю два!
— Миллиона?
— Лари, два лари, Берездовский!
Толстячок насупился:
— Лондон испортил вас, Барекельдин. Можно подумать, что ваша настоящая фамилия Гобсек…
— Но и ваша – не Мать-Терезовский, Борис. Посмотрим, в кого превратит Лондон вас. Может, королева посвятит вас в Скупого рыцаря. Тем паче, что вам уже здесь дали вид на жительство…
Наступила длительная пауза. Вдруг Берездовский хлопнул себя ладонью по лысине:
— Мать честная, совсем забыл! Ведь вы ждете завтра здесь Ермурата Бупи? Так он не приедет!
— Это реальная информация? – посуровел Барекельдин.
— Вы же знаете, что у меня еще остались свои люди из окружения Путнина…
— При чем здесь Путнин?
— Вы совсем как малый ребенок, Акежан! Вы что, забыли, где и с кем он сейчас бешбармачит?
— А вы жестокий, Борис. Ведь знаете, что меня мучит ностальгия…
— Не вас одного, коллега. Так вот, Бупи не выпускают под тем предлогом, что он – “УО”!
— Какой “УО”? – не понял Барекельдин – Умственно отсталый, что ли? Так ведь он вполне нормальным был? Недаром его за глаза “Евреке” называют, от слова “еврей”, не в обиду будь вам сказано. Тот еще хитрован! Вот ханократы проклятые, неужто его в психушку упекли?
— Сами вы умственно отсталый! “УО” – значит, условно осужденный. Он должен сидеть дома и еженедельно отмечаться в родном РОВД…
— А-а, вот оно что. Не приедет, значит! Но, мать вашу не Терезу, ведь с этого и надо было начинать, а не какого-то там Цикадзе. И чему вас учили на физмате?
— Да уж не тому, чему вас с Путниным учили в вашей кагэбешной “альма-матер”, – обиделся Берездовский. – Вы что же, думаете, на вашем Бупи ООН клином сошелся? Или вы думаете, что если он “Евреке”, так он сразу стал для меня Стеной плача, которую никто, нигде и никогда не забывает?
— Я учился в пединституте. Насчет ООН не скажу, а ОБСЕ – да. Бросьте, Борис, вы ведь почти наш коллега – секретарь Совбеза…
— Бывший!
— Бывших совбезовцев не бывает, секретоноситель вы наш…
— Держите свой кагэбешный юмор при себе, Акежан. Ермурат прислал вам кассету.
— Давайте, давайте! – засуетился Барекельдин, Берездовский махнул рукой бармену, тот убрал видеокассету с “кажисем” и поставил принесенную официантом. Берездовский встал из-за стола, подошел к роялю и начал негромко наигрывать мелодию из фильма про Штирлица в эпизоде, где тот переглядывался с женой в немецком кабачке.
На экране телевизора крупным планом беззвучно появилось лицо Ермурата Бупи, виновато и преданно моргавшего глазами. Барекельдин, весь натянувшись, как струна, нервно впился взглядом в до боли родную физиономию. Оживленно гудевшие посетители паба вдруг все, как один, притихли. И только один из них, когда уже лицо Бупи исчезло с экрана, пьяно ухмыльнувшись, крикнул бармену:
— Эй, парень, что ж ты не предупредил, что это “голубое” заведение!
Берездовский рывком выскочил из-за рояля и заехал нахалу кулаком в морду. Тот упал под стол и затих. Все зааплодировали.
— Что же вы замолчали, сэр? У настоящего джентльмена всегда есть, что сказать другому джентльмену! – задиристо спросил лежащего Берездовский. Тот лежал молча и не двигался.
— Спасибо, Боря! Этот отморозок приставлен ко мне “хвостом” нашим КаНанБэ. Работает здесь под “крышей” официального представителя КСК “Атан”, что в одном из микрорайонов Караганды… – смахнул скупую мужскую слезу Барекельдин и подозвал официанта:
— Пиво “Семь точек” из моей страны и бешбармак для моего гостя. Ты любишь бешбармак, Боря?
— Нет, не люблю, особенно по-английски – очень похоже на овсянку. Зато обожаю казы.
— Это потому что англичане и евреи не умеют готовить бешбармак. А казы даже вегетарианцы любят. Ну, да ладно, у каждого свои тараканы…
Официант, немного понимавший по-русски, шепотом доложил хозяину:
— Они что-то говорят о тараканах. Может, это санитарная комиссия инкогнито?
— Черт их поймет, этих азиатов! – флегматично пожал тот плечами и приказал бармену: На всякий случай, налей им “нашего” пива!
Бармен понятливо кивнул головой и потянулся к бутылке “Реми Мартена”…
… На пятой кружке Барекельдина порядком развезло. Обняв за плечи Берездовского, он заплетающимся языком талдычил ему:
— Боря, ты меня уважаешь? А я тебя уважаю! Хотя и фамилия у тебя не ахти…
— Фамилия как фамилия…
— Это по-русски. А знаешь, что означает по-казахски “бiр ездi”?
— Нет, Акежанчик, не знаю…
— Это значит – “один размазал”. И ты знаешь, кто этот “один”, который тебя размазал так, что ты уже вовек не отмажешься. А вот моя фамилия звучит почти как Барыберкеледин! Это означает “все равно придет”. И я приду, Боря, приду! В отличие от тебя, Борюсик…
— Акежанчик, ты знаешь, что я тебя очень уважаю. А ты меня обижаешь. Спроси в Москве каждого постового, кто был Берездовский? И любой постовой тебе скажет, что Берездовский был и останется профессиональным олигархом! Это в тебе кагэбешная солидарность с этим “одним” сказывается. Я же не говорю, что твоя фамилия на иврите означает “недоумок”. Хотя бы потому, что она на иврите ничего не означает…
— А вот и врешь, Борюсик! Я спрашивал у нашего олигарха Сашкевича, когда я еще премьером был. Он сказал, что на иврите это означает “гений”!
— Ой, держите меня, нашел олигарха! Тривиальный поц и подхалим, взлетевший на крылатом металле. Ты, Акежанчик, посмотри в тот угол. Видишь, Огромович со своей футбольной командой гуляет? Вот это олигарх! Чисто реальный пацан, действительно огромный! Куда вам, казахам, до него…
— Подумаешь, “Чмолси” недоделанная! У нас, казахов, есть один генерал-гинеколог. Так вот он может купить не только все футбольные команды мира оптом, но и УЕФА и всякие там ФИФА в придачу, понял? Так что скоро мы станем чемпионами мира, потому что все команды будут играть под нашим флагом!
— Он же твой политический противник, Акежанчик?
— Верно, Борюсик, противник. Но для меня, как для казаха, статус моей родины, которую этот генерал-гинеколог представляет в УЕФА, выше, чем его политический статус, включая семейный. И даже мой личный политический статус, понял?
Берездовский поднял осовевшие глаза и умоляюще икнул:
— Пер-реведи…
… На восьмой кружке Барекельдин тоскливо запел:
— Уйректер ушады, ушады уйректер…
— И еще два гуся… — механически подтянул было Берездовский, но тут же протестующе замотал головой:
— Нет, Акежанчик, про гусей не надо, умоляю…
— Ревнуешь, Борюсик? – пьяно засмеялся Барекельдин – Не надо, так не надо. Хотя Густинский чисто реальный пацан, тоже здесь за бугром задерживался полисменами, как я… Кстати, о гусях. Я ведь совсем забыл: Ермурат пять лет назад в Москве, на съезде, никак не мог найти серого игрушечного гуся для младшей дочки. В тамошних магазинах почему-то были одни оранжевые. А я купил! Серого. На днях, правда… Передашь через своих людей?
— Передам. А у тебя что, людей не осталось?
— Эх, Борюсик, все-таки ты чайник! Конспирации не понимаешь…
— У вас там в своей Чеке совсем крыша съехала на шпиономании!
— Попрошу всуе имя Дж.. Дз.. Джержинского не упоминать! Не упоминать это имя всуе! Я требую!
— Ладно, Акежанчик, угомонись, не буду.
— Вот так, и никаких гвоздей! Надо Ермурата предупредить. Эх, аккумулятор на сотке сдох. Дай свою мобилу, Борюсик!
— Да я ее дома забыл…
— А что это у тебя из-под пиджака за левой пазухой выпирает? Парабеллум, что ли? Эх, жадина ты, Борюсик! Правду говорят, что у тебя в Каракумах песку не выпросишь…
— Ой-ой-ой! Можно подумать, что он для Цикадзе показал аттракцион неслыханной щедрости! Обещаю тебе, что в следующий раз дам мобилу, и звони ты хоть Бушу, хоть самому Аллаху и разговаривай, сколько твоей душе угодно…
— Пошел ты и со своим Цикадзе, и со своими обещаниями знаешь куда! Эй, официант, соедини меня с Текели, вот номер на бумажке!
— Акежанчик, почему Текели? Ермурат же не там живет? Или это что-то вроде Кушмуруна?
— Типун тебе на язык, Борюга! Косн… Консп… Консирация это, чайник ты лысый!
— Да, Акежуха, конкретно ты погнал, шпиономаньяк волосатый…
Официант услужливо поднес трубку радиотелефона. Барекельдин собрался с силами и попытался членораздельно говорить на казахском:
— Алло, Дэвекбек? Салам, это я, Акежан! Передай Эренпекбаю, пусть позвонит Ермурату и скажет, что я в Лондоне купил ему игрушечного серого гуся для младшей дочки. Скоро приедут люди и отдадут…
— Не понял, какой Дэвекжан, какой Эренпекбай, что за Ермурат? – ответил невидимый собеседник так же по-казахски – Ты куда звонишь, земляк?
— Как куда? В Текели!
— Куда?! Это не Текели, земляк, это Тель-Авив! – завопил собеседник. Барекельдин недоуменно воззрился на официанта:
— Тель-Авив?
— Иес, иес, Тель-Авив! – весело закивал головой тот. Берездовский оживился и суетливо потер руками:
— Да, да, да! Тель-Авив, отлично! Дай мне трубу, Акежанчик, у меня там однокурсница живет, пусть салам ей от меня передаст!
— Цыц, халявщик! – рявкнул Барекельдин и сказал в трубку по-казахски:
— Извините, я не туда попал. До свидания!
— Эй, земляк, подожди, не бросай трубку! – еще громче завопил собеседник. – Слушай, как там Алма-Ата? Как Медео? Весновка еще течет?
— Не знаю… – грустно ответил Барекельдин.
— Как не знаешь? Почему?
— Потому, что я тоже эмигрант, как ты. Давно там не был. Барекельдин я. Слыхал, наверное?
— А-а-а… — неопределенно протянул израильтянин.
— А ты кто, брат? Может, я тебя знаю?
— Может, и знаешь…те! – ответил собеседник. – Снадулов я…
— Какой Снадулов? – не понял Барекельдин. – Снадуловых много. Один вот Продкооперацию, что ли, возглавлял…
— Не, я не тот. Пирамиду помните?
— Хеопса? Так это не у нас. Это в Египте…
— Какой, к шайтану, Хеопс? Финансовую пирамиду! Навроде московского Навроди…
— А-а…– протянул в свою очередь Барекельдин. И, помолчав, ехидно спросил: Ну, и как жируется на народные деньги?
— Какое там “жируется”… Посудомойщик я, Абеке. Там, на родине, ободрали как липку за липовый паспорт и визу на выезд. Снадулстейн я теперь, и сала не кушаю. Хотя и раньше не ел. Но сейчас почему-то ужасно хочется шпика…
— За шпика – ответишь! Кто ободрал?
— Ну что вы, как маленький? Сами знаете, кто! Слушайте, Абеке, давайте споем? Махаббатын кудрет куши алдилеп…
— Еки жастын табыстырган журегин, – подхватил Барекельдин. Наступила пауза.
— Эй, земляк, чего замолчал?
— Я плачу, – ответил Снадулов.
— Я тоже, – всхлипнул Барекельдин и повесил трубку. Потом, тряхнув головой, крикнул:
— Официант, счет!
… Бредя по ночным улицам Лондона, хмельная парочка пела в разноголосицу:
— Если я заболею, то к врачам обращаться не стану…
— Слушай, друг! – остановился вдруг Берездовский, – Не сажай меня до премьера, а?
— До какого премьера? – не понял Барекельдин.
— Да я уже подготовил своего человечка вместо Костьянова, он скоро премьером станет. А потом раскручу его до президента и вернусь в Москву на белом “Мерседесе”!
— А я тебя вообще сажать не буду, – милостиво ответил Барекельдин. – Гуляй на воле и до премьера, и после премьера, и во время всех политических спектаклей. Эх, Бориска, а как я-то мечтаю прискакать в родную Георгиевку, что под Семипалатинском, на белом тулпаре! Да хоть на каком, хоть серо-буро-малиновом! Такой дастархан устрою тогда, таким бешбармаком тебя угощу! Ты любишь бешбармак, Борюсик?
— Нет, не люблю. Но зато обожаю казы.
— Это потому что евреи не умеют готовить бешбармак. А казы даже инопланетяне любят! Так что гуляй на свободе, друг, я не против!
— Спасибо, Володя! – потянулся губами к щеке Барекельдина Берездовский.
— Какой Володя? – не сразу понял Барекельдин. – Э-э, брат, да ты совсем нарезался – меня с Путниным путаешь! И я тоже хорош: кто я такой, чтобы решать – сажать тебя или нет? Это все пиво. Странное какое-то оно попалось… Давай-ка, батенька, по домам. Эй, такси!
… На следующий день оба политэмигранта жутко страдали с похмелья каждый у себя дома и мысленно материли собутыльника, паб “Неистовый Онантай-кажись”, и туманный Альбион, в котором днем с огнем не найдешь огуречного рассола.
Их жутко рвало. Но уже – не на родину…