Галымжан Жакиянов попросил меня представить свою статью, в которой изложено его видение устойчивого развития нашей страны.
Это – первое обращение его к общественности за время более чем двухлетнего нахождения в неволе.
Надеюсь, статья найдет отклик у всех, кому не безразлично будущее Казахстана. Это своего рода ответ тем, кто допускает сейчас различного рода инсинуации и распространение грязных фальшивок, пользуясь отсутствием Г. Жакиянова на политическом поле.
Петр Своик
***
Размышления накануне больших перемен
В интерьере лагерного барака, который за без малого два года стал до мелочей знакомым, не так уж много вещей, которые напоминали бы мне о жизни до тюрьмы. Но среди них есть одна, которая не только оживляет в моей памяти страницы прошлого, но и заставляет порой удивляться изощренной иронии судьбы. Это – листок бумаги, на котором старательная рука зека-активиста добросовестно вывела … семь приоритетов долгосрочной стратегии развития Казахстана, широко известной в народе как Стратегия “Казахстан-2030”.
Этот листок бумаги с зековскими каракулями, пришпиленный к барачной стене, почти священен: только безумец мог бы рискнуть воспользоваться им для того, чтобы свернуть, например, самокрутку. Можете не сомневаться, что расправа с этим неосмотрительным курильщиком была бы не только скорой, но и весьма болезненной.
За стенами колонии, на воле, где атмосфера все же слегка полиберальнее, к Стратегии “Казахстан-2030” отношение, конечно, не такое трепетное, как среди вынужденных быть “политически правильными” зеков. Но и там Стратегия-2030 является одним из важнейших государственных символов, вокруг которого кипят нешуточные страсти. Это – документ, который до мушек перед глазами зубрят не только школьники и студенты, но и сами учителя, и врачи, и военные, не говоря уже о чиновниках. Из-за нетвердого знания текста Стратегии-2030 рушатся карьеры, с треском проваливаются экзамены, происходят житейские драмы и профессиональные трагедии.
Стратегия-2030 – это не просто документ, в весьма общем виде рисующий контуры жизни в нашей стране через три десятилетия, это – своего рода фетиш, лакмусовая бумажка, тестирующая любого и каждого в системе координат “свой-чужой”. Не случайно многие общественные организации и даже политические партии считают Стратегию-2030 своим главным программным документом. Оно и понятно: Стратегию “Казахстан-2030” как свою собственную презентовал сам президент, поэтому лояльность к президенту немыслима без страстного (и, разумеется, некритичного) верования в каждую букву этой своего рода политической библии современного Казахстана.
Между тем, я сомневаюсь, что в стране найдется много людей, которые прочитали бы Стратегию “Казахстан-2030” внимательно. Еще меньше тех, кто сделал бы это вдумчиво, в самом деле отнесясь к этому документу как к долгосрочной стратегии развития государства (здесь и далее выделено автором. – Прим. редакции.), а не как к оторванному от реальной жизни тексту, который надо с грехом пополам заучить, чтобы сдать завтрашний экзамен.
Каждое утро, просыпаясь, я вижу все семь приоритетов Стратегии-2030, согласно которой спустя тридцать лет наша страна по аналогии с “азиатскими тиграми” должна превратиться в “снежного барса” — “Поджарого … обладающего западной элегантностью … и восточной мудростью и выносливостью. Это будет Казахстанский Барс с присущими ему элитарностью, независимостью, умом, мужественностью и благородством, храбростью и хитростью”.
Я видел их и думал, что этот документ, замышляемый, безусловно, как пропагандистский, парадоксальным образом, сам того не желая, содержит в себе достаточно четкие и недвусмысленные указания практически на все проблемы, с которыми страна и общество уже начала сталкиваться. Более того, я думал, что эти проблемы были заложены в Стратегию-2030 еще до ее написания, были растворены в самой атмосфере и в самих обстоятельствах ее появления на свет.
В 1997 году, работая председателем Агентства по контролю за стратегическими ресурсами РК, я стал непосредственным очевидцем истории рождения Стратегии-2030. Ее подлинным отцом был не кто иной, как Джеймс Гиффен, ныне один из главных обвиняемых по делу о коррупции в высших эшелонах казахстанской власти – “Казахгейту”. Несколько лет назад дела Гиффена шли лучше, чем сегодня, и принадлежащая ему компания “Меркатор” выступила спонсором, а сам Гиффен — непосредственным инициатором и организатором обучения группы высокопоставленных правительственных чиновников Казахстана, среди которых был и я, в Гарвардском университете.
Именно в Гарвардском университете мы обсуждали контуры будущей Стратегии “Казахстан-2030”. Интересно, что преподаватели в своих лекциях делали основной упор на “стратегию управления природными ресурсами”, упорно обходя вниманием вопросы становления конкурентной экономики и развития демократии. Тогда меня это несколько удивляло, поскольку не вписывалось в мои представления о приоритетах Запада, но теперь я понимаю, что таким, видимо, было пожелание заказчика, то есть Гиффена. Это не могло не сказаться на Стратегии-2030: при всей грандиозности замысла и очевидных претензиях на эпохальность, она не стала и не могла стать стратегией развития страны. Скорее, это стратегия развития корпорации (например, крупной нефтяной компании).
По-другому и быть не могло, поскольку перед разработчиками Стратегии-2030 была поставлена именно такая задача: создать стратегию, которая позволила бы управлять страной как бизнес-корпорацией. И именно эта задача была, в конечном счете, решена. Но огромная страна – не корпорация, и сегодня вполне очевидно, что Стратегия-2030, даже если бы она когда-нибудь воплотилась в жизнь, не была бы способна обеспечить исполнение главной задачи государственной стратегии – задачу устойчивого развития государства.
Слишком очевидно и грубо приоритеты Стратегии-2030 смещены в сторону развития сырьевой экономики. Через весь текст Стратегии-2030 красной нитью проходит задача успешной добычи минеральных ресурсов. Даже упоминание, — безусловно, уместное – о необходимости сохранения территориальной целостности и независимости Казахстана в Стратегии-2030 подается как … способ обеспечения надежности поставок углеводородов на мировые рынки. Так планирует свою деятельность именно нефтяная корпорация, но не страна, но не государство.
Кстати говоря, менторский тон Гиффена открыто проявляется даже в разделе “Национальная безопасность”, звуча порой как прямое указание суверенному государству: “Казахстанский народ и казахстанское правительство должны направить все свои усилия на создание терпимого и либерального для крупного транснационального капитала экономического поля…” Комментарии, думаю, излишни…
Но, пожалуй, небольшое отступление будет все же уместным. В этой связи приходится с сожалением констатировать, что далеко не у всех инвестров было правильное понимание своей (поистине исторической) миссии в становлении независимой Республики Казахстан. После развала Советского Союза, в условиях неразвитости государственных институтов, отсутствие соответствующей законодательной базы, а главное опыта и специальных знаний у руководства молодой суверенной страны, значительное (если не сказать большего) влияние на формирование позиции и взглядов этого руководства оказывали представители транснациональных компаний. Причем, речь идет не только о лоббировании нужных контрактов, но и том, когда советы некоторых из них играли ключевую роль в принятии судьбоносных решений государства. Печально то, что интересы таких советников и стоящих за ними компаний не всегда совпадают с позицией и устремлениями их собственных стран. Неразборчивость в способах достижения своих корпоративных целей привела к дискредитации представленных ими государств и в целом идей демократии и открытого гражданского общества в глазах нашего народа.
Весьма наглядно о корпоративном характере Стратегии-2030 свидетельствует и седьмой приоритет, который призывает не к совершенствованию институтов власти молодого независимого государства, что, согласитесь, было бы в данном случае более чем естественным, но беспокоится о необходимости “создать корпус госслужащих, преданных делу …”. Типичный пункт об управленческом персонале в какой-нибудь корпоративной стратегии: создать корпус служащих, преданных делу … добычи минеральных ресурсов?
Остальные приоритеты подчинены решению этой же задачи. Чтобы не быть голословным, я приведу здесь все семь приоритетов развития Казахстана, перечисленных в Стратегии-2030:
1. Национальная безопасность. Обеспечить развитие Казахстана как независимого суверенного государства при сохранении полной территориальной целостности.
2. Внутриполитическая стабильность и консолидация общества. Сохранить и укрепить внутриполитическую стабильность и национальное единство, что позволит Казахстану претворить в жизнь национальную стратегию в течение нынешнего и последующих десятилетий.
3. Экономический рост, базирующийся на открытой рыночной экономике с высоким уровнем иностранных инвестиций и внутренних сбережений. Достичь реальных, устойчивых и возрастающих темпов экономического роста.
4. Здоровье, образование и благополучие граждан Казахстана. Постоянно улучшать условия жизни, здоровье, образование и возможности всех казахстанцев, улучшать экологическую среду.
5. Энергетические ресурсы. Эффективно использовать энергетические ресурсы Казахстана путем быстрого увеличения добычи и экспорта нефти и газа с целью получения доходов, которые будут способствовать устойчивому экономическому росту и улучшению жизни народа.
6. Инфраструктура, в особенности транспорт и связь. Развивать эти ключевые сектора таким образом, чтобы способствовать укреплению национальной безопасности, политической стабильности и экономическому росту.
7. Профессиональное государство. Создать эффективный и современный корпус государственных служащих Казахстана, преданных делу и способных выступать представителями народа в достижении наших приоритетных целей.
По сути, весь набор ценностей, декларируемых в этих приоритетах, свидетельствует о том, что стратегия устойчивого развития государства свелась к проблеме освоения его природных ресурсов. Цель любого государства – повышение качества жизни его народа – в нашем случае оказалась в прямой зависимости от увеличения объемов добычи и экспорта нефти и газа. Но такой подход совершенно очевидно не способствует инициативам и активности в других сферах экономики, при этом подвергая нацию постоянным и необоснованным рискам при любых колебаниях цен на сырье. В этом подходе и заключалась – простите за невольный каламбур — стратегическая ошибка Стратегии-2030.
Опасность появления такой ошибки в наших стратегических планах явственно ощущалась уже в то время. Поэтому одной из главных тем, которой занималось Агентство по контролю за стратегическими ресурсами РК, была именно стратегия управления доходами от природных ресурсов страны. В 1997 году многим могло показаться (и казалось) странным – почему мы озабочены тем, куда деть сверхдоходы от продажи нефти, в то время как страна, мягко говоря, не процветает? Наши же выводы и предложения (в виде специальной концепции, адресованной президенту РК) базировались на анализе мирового опыта, прежде всего, опыта тех стран, которые столкнулись со схожими проблемами до нас.
В частности, мы предлагали создать Совет, избираемый Парламентом, который управлял бы доходами государства, вырученными от освоения недр, и нес бы за свою деятельность полную ответственность перед народом Казахстана. Это, на наш взгляд, было и крайне актуально, и крайне важно, поскольку из практики мы знали, что далеко не все страны, богатые природными ресурсами, смогли ими эффективно воспользоваться.
Более того, мы знали, что эти страны в среднем развивались гораздо медленнее, чем государства, имеющие незначительные запасы полезных ископаемых: проблема заключалась в негативном влиянии огромных доходов от разработки и экспорта природных ресурсов (преимущественно, углеводородов) на рост других секторов экономики. Мы знали, что больше прочих пострадали местная промышленность, сельское хозяйство, поскольку они естественным образом оказывались малопривлекательными для инвестиций и быстро становились неконкурентными по сравнению с нефтегазовой отраслью, приносящей баснословные прибыли.
Несмотря на, казалось бы, очевидную предсказуемость этих процессов, правительства многих стран оказались не готовы к притоку “легких” нефтедолларов. Поэтому мы посчитали своим и служебным, и гражданским долгом предостеречь руководство нашего государства о потенциальной подверженности Казахстана так называемой “голландской болезни”.
Чтобы было понятней, о чем идет речь, скажу, что классическим примером “заболевшей” этой болезнью страны является Нигерия (нынешнее правительство которой, кстати говоря, пытается вернуть миллиард вырученных от продажи нефти и припрятанных на швейцарских счетах бывшего правителя страны долларов). В Нигерии самой пострадавшей отраслью экономики оказалось именно сельское хозяйство, бывшее до “болезни” одной из серьезных статей нигерийского экспорта. И сегодня эксперты утверждают, что экономическое положение Нигерии было бы куда лучшим, если бы прежние власти не обнадеживали народ легкими деньгами, а уделяли бы должное внимание не только нефтедобыче, но и другим секторам экономики.
Нигерия далеко не одинока в своих бедах. Настолько не одинока, что появился специальный экономический термин, призванный обозначить явление, при котором неумелое, хищническое распоряжение природными богатствами государства оборачивается для народа не благом, а злом. Этот термин звучит как “проклятие ресурсов”.
“Проклятие ресурсов” порождает крайне негативные и масштабные последствия. Во-первых, оно сопровождается деиндустриализацией экономики – ввиду спада деловой активности в традиционных отраслях и, как следствие, оттока из них квалифицированных и образованных кадров. Во-вторых, оно вызывает повышение цен в так называемом “неторгуемом” секторе – в естественных монополиях, в сфере коммунальных, транспортных услуг, в строительстве и т.д. Кроме того, цены повышаются и на услуги правительства, что вызывает рост расходов на государственный аппарат, то есть чиновники обходятся народу все дороже.
В странах, над которыми нависло “проклятие ресурсов”, наполнение бюджета за счет нефтедолларов и других поступлений от продажи природных ресурсов, способно покрыть минимальные потребности этих стран, создавая ощущение (безусловно, обманчивое) исполнения органами государственной власти своих обязанностей перед населением при реальном неудовлетворительном состоянии экономики и угрожающей безработице. Из-за этого в итоге происходит самое страшное – обилие “легких”, то есть не заработанных в поте лица денег и неконтролируемый доступ к этим деньгам со стороны правящей элиты, разлагает общество и резко расширяет поле для системной коррупции.
В свое время предложения и доводы Агентства по контролю за стратегическими ресурсами так и не были услышаны, и сегодня практически все симптомы “голландской болезни” мы видим на примере собственного государства. Шаг за шагом мы повторяем печальный опыт африканских и латиноамериканских стран. Между тем еще не все потеряно. В мире известно несколько достаточно эффективных способов противоядия от “проклятия ресурсов”. Спектр этих способов широк – от существенного ограничения объемов добычи подземных богатств до стерилизации доходов от их продажи.
К последнему способу, кстати говоря, следует, видимо, отнести как раз деятельность соответствующего национального фонда Казахстана. Но сделать это не очень получается, поскольку его непрозрачность и неподконтрольность обществу, отчетливо выраженное стремление размещать свои средства за рубежом, не позволяют считать национальный фонд хоть сколько-нибудь действенным средством решения проблемы.
Поэтому, думаю, есть необходимость еще раз повториться и сказать то, что руководство страны отказывалось воспринимать ранее: к разработке крупнейших месторождений минеральных ресурсов следует приступать, только четко определившись с национальной политикой в области их освоения и управления доходами от их реализации.
Такая политика должна исходить из интересов всего общества, причем из интересов не только нынешних, но и будущих поколений. В качестве положительного примера часто называют опыт Норвегии (хотя есть и другие позитивные примеры – в частности, Нидерланды, Аляска, канадская провинция Альберта). При этом интересна следующая закономерность: если не брать в расчет национальные экономические особенности, то совершенно очевидно, что наибольших успехов в борьбе с “голландской болезнью” добились те государства, которые имеют устойчивую политическую систему (и, соответственно, наоборот).
Так, в Норвегии общество посредством сильного парламента сумело взять под контроль эффективность использования нефтяных доходов страны. Напротив, в нестабильной Нигерии средства, вырученные от реализации углеводородов, были бездарно растрачены на расточительные проекты. Есть положительные результаты в борьбе с “голландской болезнью” и в некоторых арабских странах (например, в Кувейте), где (опять же) политическая система устойчива (в форме монархии). В любом случае, идет ли речь о монархии или о демократии, но политическая система должна быть устойчивой, иначе любые попытки излечения “голландской болезни” обречены на провал.
Если говорить о Казахстане, то, поскольку монархия для нас по ряду совершенно очевидных причин неприемлема, становится понятным, почему нам – стране с богатейшими природными ресурсами – насущно необходима демократия. Других устойчивых политических систем на сегодняшний день мировая цивилизация не знает. Поэтому только развитие демократических институтов может обеспечить общественный контроль за разработкой казахстанских недр и рациональным использованием вырученных от углеводородов доходов.
Иными словами, если вести речь о стратегических приоритетах, то масштабные демократические преобразования представляются сегодня куда более насущными, чем однобокий экономический рост за счет сырьевых отраслей экономики, ведущий лишь к проеданию национальных богатств, подавлению экономики в целом и к укоренению системной коррупции.
Тем более, что между так называемым экономическим ростом и реальным улучшением благосостоянии всех граждан есть большая разница. Мы не можем не признать, что самопровозглашенное чудо казахстанского экономического роста не привнесло заметных позитивных изменений в жизнь большинства населения страны. В корне неверно отождествлять увеличение объемов нефтегазодобычи с процветанием нации, как это было сделано в Стратегии-2030 и последующей пропаганде.
Экономическая политика государства в области освоения природных ресурсов должна исходить из целей эффективного использования полученных доходов для долгосрочного развития конкурентоспособной, сбалансированной экономики на основе роста занятости и предоставления равных социальных возможностей населению всех регионов страны.
Такой экономической политики у сегодняшнего Казахстана нет. Нынешние же перманентные попытки правительства диверсифицировать экономику путем “импортозамещения”, государственного кредитования и других командно-директивных методов откровенно малоэффективны. Эти попытки больше напоминают дежурную борьбу со следствиями, нежели выглядят искренним стремлением выявить и устранить причины. Куда более правильным представляется не ставить задачу простого количественного экономического роста, а стремиться к качественным изменениям в экономике через создание и поощрение конкурентной среды во всех ее секторах.
Но для этого тоже жизненно необходимы именно политические преобразования, и в первую очередь опять же – развитие демократических институтов.
Казалось бы, сказанное очевидно. Да, но только в том случае, если бы Стратегия-2030 была призвана стать стратегией государства, а не тем, чем она стала в реальности – стратегией бизнес-корпорации. Бизнес-корпорация же по определению стремится к закрытости, к жестко навязываемым всем ее членам (сотрудникам) корпоративным ценностям, то есть, строго говоря — к единомыслию (а в управленческой идеологии – к авторитаризму).
Поэтому о сути политической системы будущего Казахстана в Стратегии-2030 говорится намеренно невнятно. Цитирую: “Говоря о том, какими мы хотим видеть будущее наших детей и отношения между людьми, мы должны заранее представлять себе модель нашего будущего общества — той цивилизации, которую мы будем строить. Сегодня, когда спор между обществом тоталитарным и либеральным себя исчерпал, обнаружилось, что сами модели либерального общества весьма различны и в каждой стране имеют особую специфику. Основные различия видны между двумя типами моделей: англосаксонской и азиатской — той, которую продемонстрировали «азиатские тигры». Имея общие черты, по ряду позиций они проявили удивительную несхожесть. Первой модели больше присущ индивидуализм, второй — коммунитаризм. В первом случае активно проповедуется ограниченная роль государства, во втором — усиленная, где государство должно активно заниматься планированием, вести за собой частный сектор и все общество. В первой модели акцент делается на макро-, во втором — на микроэкономику и так далее…
…Мы — евразийская страна, имеющая свою собственную историю и свое собственное будущее. Поэтому наша модель не будет похожа ни на чью другую. Она впитает в себя достижения разных цивилизаций”.
Итак, хотя “спор между обществом тоталитарным и либеральным себя исчерпал” (надо полагать, все же в пользу последнего?) мы пойдем “своим путем”. На практике этот туманный “свой путь” (которого, к слову сказать, ни в природе, ни в общественной науке не существует) на протяжении последних шести лет сводится к тому, что в Стратегии-2030 обозначено как “внутриполитическая стабильность”. Или, если называть вещи своими именами, к сохранению статус-кво, к консервации существующего порядка вещей, к свертыванию и замораживанию любых политических и, прежде всего, демократических преобразований.
А это уже называется общественно-политической стагнацией, которая напрямую угрожает национальной безопасности Казахстана, о чем, опять же, в Стратегии-2030 не сказано ни слова. Надо отдавать себе отчет, что наше государство уязвимо не только от внешних, но и, причем едва ли не в большей степени, от внутренних факторов. Поэтому, если действительно думать о государственных стратегических приоритетах, нужно ясно понимать, что сегодня, наряду с сохранением территориальной целостности страны, на первый план выходит задача создания устойчивой политической системы государства.
Национальная безопасность страны неразрывно связана со становлением в ней гражданского общества. Не стоит разделять, тем более противопоставлять безопасность государства и его граждан (и уж тем более, ни в коем случае нельзя допускать, чтобы угроза безопасности граждан исходила от органов государственной власти).
Для действенного обеспечения национальной безопасности нельзя допускать также, чтобы правящая верхушка общества использовала государственные институты для подавления инакомыслия и борьбы с политической оппозицией. Нельзя допускать ущемления властями основных конституционных прав граждан страны и, прежде всего, прав на а) личную свободу; б) справедливую судебную защиту своих прав и интересов; в) свободное получение и распространение информации; г) свободу мирных собраний; д) свободу объединений; е) свободные выборы власти в стране и участие в управлении делами государства. Только в этом случае мы можем быть уверены, что обеспечиваем свою национальную безопасность должным образом.
Между тем, именно в этой сфере положение дел сегодня обстоит крайне неудовлетворительно. Оно общеизвестно и нашло свое отражение в многочисленных критических выступлениях оппозиции, в специальных заявлениях и докладах многих международных организаций и правительств. И это очень плохо, поскольку задача состоит в реальном обеспечении всех прав и свобод граждан – только такая постановка вопроса действительно служит интересам национальной безопасности. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что сегодня как никогда ранее интересы нашей национальной безопасности заключаются не в подавлении, а в поощрении политической активности граждан; не в ограничении свободы слова, а во всемерной помощи становлению и развитию независимых средств массовой информации.
Аналогичным образом не соответствуют реальным приоритетам государственной стратегии и многие другие постулаты Стратегии-2030. Остановлюсь только на некоторых из них, преимущественно на тех, которые за последние годы успели стать общим местом и приобрести характер непререкаемой догмы.
В частности, нельзя не сказать о месте Казахстана в мире и о внешней политике нашего государства. Так, весьма спорна амбициозная идея Евразийства, преподносимая в Стратегии-2030 в качестве одной из трех основных возможностей республики. Во всяком случае, пока нет никаких оснований утверждать, что “Казахстан, являясь центром Евразии, будет играть роль экономического и культурного связующего звена между тремя быстрорастущими регионами – Китаем, Россией и мусульманским миром”. Я говорю об этом потому, что завышенная самооценка, как правило, приводит к стратегически неверным выводам и чревата отходом от решения действительно насущных вопросов, связанных с определением реального места Казахстана в современном мире.
Важно понимать, что для того, чтобы быть реальным “центром Евразии”, надо обладать достаточным весом. При отсутствии этого веса (а это сегодня так и есть) пресловутый “центр тяжести” Евразии легко превращается в ось с флюгером, послушно поворачивающимся в ту или иную сторону в зависимости от господствующих в данную минуту ветров. Не потому ли, кстати, идея “Евразийского пупа” так легко и естественно уживается с внешнеполитической “многовекторностью” Казахстана?
Наша “многовекторность” давно уже стала предметом насмешек на международной арене, но реагировать на это мы, похоже, не собираемся. Между тем, время и обстоятельства требуют стратегически выверенной внешней политики нашего государства. Для наглядности предлагаю сравнить позиционирование Казахстана в мире в начале 90-х годов прошлого века и его позиционирование сегодня. Сделав это, мы легко убедимся в том, что наш нынешний образ по всем статьям проигрывает первоначальному. Тогда о нас говорили как о подающей надежды молодой республике. Теперь же звучат по большей части нелестные оценки.
Сегодняшний Казахстан все больше и больше ассоциируется с нарушениями прав человека, с ограничениями свободы слова, с политической нестабильностью и широкомасштабной коррупцией. И это несмотря на то, что с каждым годом власти тратят все больше сил и средств на внешнюю политику. Если, конечно, таковая у нас сегодня имеется вообще. Не думаю, что пресловутую казахстанскую “многовекторность” было бы серьезным рассматривать в качестве “позиции” на международной арене. Скорее, эта “многовекторность” напоминает женщину легкого поведения, обменивающую свои прелести на деньги и покровительство. Впрочем, мы знаем, что, сколько бы эта женщина ни прибегала к косметике и другим средствам, улучшающим ее внешность, это не добавляет ей главного — уважения со стороны окружающих. Нужно сказать прямо: наша сегодняшняя флюгерная политика не делает чести стране.
Нельзя не отметить и еще одну, мягко говоря, недальновидную тенденцию во внешней политике Казахстана, а именно практику идентификации государства с именем его главы, с именем президента. Этого нельзя делать хотя бы потому, что формула “государство – это я” со времен Людовика Четырнадцатого несколько поистрепалась и перестала быть такой популярной, как в феодальные времена. Цивилизованные люди от этого морщатся. Кроме того, существует реальная опасность перенесения негативных моментов, связанных с именем президента, и его персональную уязвимость на все государство (вспомним для примера, что именно уязвимость президента как угроза безопасности государства послужили основанием для литовского парламента по импичменту президенту страны).
Для того чтобы выстраивать долгосрочные международные отношения, нужно не уповать на личностный фактор (который уязвим и непостоянен), а делать это на уровне стабильных государственных институтов. Это важно как во взаимоотношениях со странами дальнего зарубежья, так и во взаимоотношениях с постсоветскими республиками.
Еще одна наша беда заключается в безответственном подходе правительства к исполнению взятых на себя международных договоров и обязательств, причем как в экономической, так и в политической сфере. Особенно явственно Казахстан теряет лицо, когда власти пытаются при помощи неуклюжих ухищрений и прямой лжи увильнуть от исполнения обязательств в области демократизации общества и соблюдения прав человека. Правительству следовало бы понимать, что после принятия соответствующих обязательств любые ссылки на “наше внутреннее дело” или “недоразвитость народа” не только неуместны, но и унизительны.
Пора перейти от изменчивых конъюнктурных ориентиров на отдельные страны (пусть даже принадлежащих к числу сильных мира сего) к стабильному внешнеполитическому курсу, базирующемуся на признании приоритетов общечеловеческих ценностей и стремлении к достижениям мировой цивилизации (в том числе, естественно, и в мировоззренческой, и в общественно-политической сфере).
Символом достижений мировой цивилизации в глазах значительной части населения нашей страны является Европа (не какое-нибудь конкретное европейское государство, и даже не западная часть огромного материка, а некое обобщенное понятие). И это объективно, поскольку именно Европа является эталоном во многих параметрах человеческого развития. Вполне объяснимо в этой связи и желание наших людей “жить, как в Европе”. Поэтому они приветствуют и будут приветствовать любые формы сотрудничества и интеграции с Европой – от вступления казахстанского футбола в УЕФА до инициативы Казахстана стать председателем ОБСЕ (о чем речь еще пойдет чуть ниже).
Нет никакого сомнения в том, что если бы референдум по вопросу вступления в Европейский Союз состоялся у нас, то его результаты были бы еще более впечатляющими, чем даже у новоявленных членов ЕС – бывших стран социалистического лагеря. Конечно, все вышесказанное не означает, что мы должны нестись в Европу сломя голову. Но то, что это очевидное стремление к ценностям европейской цивилизации большинства населения нашей страны является надежным ориентиром, отражающим чаяния людей (на которые только и нужно опираться при проведении легитимной, с точки зрения общественности, внешней политики), сомнений нет.
Пока же, замечу с сожалением и попутно, ни о какой легитимности нашей внешней политики речь не идет. В качестве примера назову недавний факт объявления Казахстаном о строительстве в стране АЭС. Узнав об этом, российские аналитики незамедлительно выдвинули версию о стремлении Казахстана вернуть себе статус страны, владеющей технологиями в области ядерной энергетики. Что это означает при рассмотрении Казахстана в нынешней геополитической системе координат центральноазиатского региона, расшифровывать, думаю, не стоит.
Поэтому, даже если оставить в стороне вопросы экологической безопасности, а также экономической и энергетической оправданности проекта (кстати, вообще не обсуждавшегося ни в стенах казахстанского Парламента, ни общественностью страны), то несложно спрогнозировать внешнеполитические последствия такого решения.
Возникает закономерный вопрос – что будем делать, когда “вектор внешней политики” в очередной раз поменяется? Будем разбирать эту АЭС на кирпичики в соответствии с очередным актом (вроде акта Нана-Лугара) Конгресса США? И подобных примеров можно привести достаточно. Совершенно очевидно, что только ясное формулирование внешнеполитического курса, неукоснительное соблюдение взятых на себя обязательств, а также стабильность и предсказуемость способны принести нашему государству успех и уважение на международной арене.
Наконец, я хотел бы непременно обратить внимание еще на одно симптоматичное обстоятельство: во всех семи приоритетах развития Казахстана в Стратегии-2030 напрочь отсутствует не только понятие “демократия”, но и ни разу не употребляется слово “культура”. Поскольку мы уже разобрались с методологией создания Стратегии-2030 (стратегия бизнес-корпорации), это не должно вызывать удивления. Культура, которая включает в себя комплекс таких на первый взгляд разнородных (а на самом деле взаимосвязанных) понятий, как национальное самосознание, языковое многообразие и самобытность, гражданская самоидентификация, политическая ответственность, художественная литература, искусство и т. п., естественно, не нужна бизнес-корпорации, но, как воздух, необходима государству, стране, народу.
Приведу только один, но, на мой взгляд, весьма показательный пример. За последние полтора десятилетия мы – страна, государство, нация — пережили грандиозные события и стали свидетелями неслыханных перемен. Мы видели распад и гибель империи, в результате которых Казахстан стал независимым и суверенным государством, прошли через смену экономического уклада, социальные катаклизмы и политические потрясения. Но появилось ли за пятнадцать лет хотя бы одно художественное произведение общенационального масштаба, которое смогло или хотя бы попыталось осмыслить все эти грандиозные события и стало фактом отечественной культуры нового времени?
Этого, как мы знаем, не произошло. Не появились за полтора десятилетия независимости ни “Путь Абая”, ни “Тихий Дон”. О чем это говорит? О том ли, что земля наша стала бедна на таланты? Что наши женщины перестали рожать великих? Думаю, нет. Это говорит о том, что государство Казахстан, выбрав неверные цели и ориентиры, сбилось с пути и сейчас тяжело и мучительно болеет. И, как всякий больной, не хочет знать и даже слышать правду о себе самом. А что есть литература и искусство как не попытка сказать правду?
Но может ли иметь будущее народ, который боится сказать правду о себе самом и своем времени? Может ли состояться страна, в основных приоритетах развития которой даже не упоминается ни культура, ни демократия? Может ли на что-то претендовать государство, которое едва ли не главной своей целью провозгласило добычу минеральных ресурсов, а в своей национальной стратегии ничтоже сумняшеся заявляет, что “казахстанский народ и казахстанское правительство должны направить все свои усилия на создание терпимого и либерального для крупного транснационального капитала экономического поля…”? Вопросы риторические. Очевидно, что такое государство больно, и выздоровление опасно затягивается.
Если говорить о перспективах, то, конечно, ясно, что выздоровление рано или поздно состоится, поскольку потенциал страны велик и в состоянии преодолеть любые хвори. Но важно, чтобы процесс выздоровления был как можно более быстрым и как можно менее болезненным. И шансы ускорить этот процесс, на мой взгляд, есть. В пользу этого свидетельствуют заметная активизация гражданского общества и растущая роль общественного мнения в стране. В пользу этого свидетельствует и все более заметное в последнее время стремление руководства страны скорректировать подпорченный имидж Казахстана как государства, ориентированного на демократические преобразования.
Ряд шагов в этом направлении уже сделан, в частности, не так давно президент отклонил очевидно реакционный закон о СМИ и позволил органам юстиции зарегистрировать НП ДВК. В этом же ряду и намерение Казахстана стать в 2009 году председателем ОБСЕ. Намерение, безусловно, похвальное, и его можно только приветствовать. Думаю даже, что его нужно приветствовать, поскольку это намерение руководства Казахстана является тем редким случаем, когда цель всех политических сил страны (во всяком случае, цель, прозвучавшая официально, – подтвердить приверженность нашего государства курсу на демократические реформы) совпадает.
Вопрос заключается в путях и способах достижения указанной цели. Но уже сейчас очевидно, что привычными для наших властей имиджевыми мероприятиями и имитацией действий в данном случае не обойтись. Понятно, почему – объективную оценку усилиям и результатам действий претендента на пост председателя ОБСЕ будут давать демократические страны, которые являются лидерами мировой цивилизации и имеют за плечами богатый опыт собственного развития. А их на мякине не проведешь. Надеюсь, что это понимает и руководство Казахстана.
Поэтому будем исходить из того, что наши власти искренне хотят подтвердить свою приверженность курсу на демократические перемены и доказать свою способность на равных войти в клуб демократических государств. В этом случае становится исключительно важным сам процесс подготовки Казахстана к председательствованию в ОБСЕ, сам процесс совершенствования казахстанских государственных и общественных институтов, сам процесс демократизации всей нашей политической системы. Этот процесс должен быть наполнен реальным содержанием для того, чтобы к 2006 году Казахстан на самом деле соответствовал стандартам ОБСЕ. В противном случае у нас нет никаких шансов стать во главе этой организации. Как, впрочем, и шансов в ближайшие годы осуществить реальную модернизацию страны.
При этом мы должны иметь в виду, что стандарты ОБСЕ оставляют мало места для “хитроумных” маневров и подразумевают достаточно четкие контуры политической системы и принципы взаимоотношений государства и общества. В сегодняшнем Казахстане (помимо ситуации со СМИ и выборным законодательством) отчетливо видны следующие основные нестыковки с требованиями ОБСЕ:
а) крайняя недостаточность для исполнения возложенных на нее обязанностей полномочий законодательной власти;
б) в еще большей степени чрезмерные полномочия исполнительной власти;
в) зависимость судей от вертикали судебной бюрократии и исполнительной власти, не позволяющая им обеспечить справедливое правосудие;
г) отсутствие прямого (через выборы) либо иного механизма ответственности всех трех ветвей власти перед населением;
д) неопределенность в разделении полномочий между уровнями власти и нереализованность положений о местном самоуправлении, предписанных Конституцией РК;
е) чрезмерная централизация и неоправданная концентрация власти в руках президента, которую он не способен эффективно контролировать и которая является поэтому главным источником системной коррупции.
И это только основные несоответствия политической практики нашей страны стандартам ОБСЕ. Как видим, Стратегия-2030 вступает в очевидное противоречие с заявленным курсом руководства Казахстана на развитие демократических институтов и, следовательно, на формирование устойчивой политической системы нашего государства (которой, как мы убедились, Стратегия-2030 не предполагает).
Поэтому мне представляется правильным произвести глубокую коррекцию (как минимум) Стратегии-2030 – как в плане сокращения времени на ее воплощение в жизнь, так и в содержательном плане. В основу отвечающей интересам нашей страны государственной Стратегии – назовем ее условно Стратегией-2009, приняв за конечную дату ее реализации год, в который Казахстан намерен стать председателем ОБСЕ, – должны быть положены приоритеты, позволяющие провести реальные и эффективные демократические реформы.
Думается, что только такой подход позволит добиться оздоровления политической системы и экономики страны. Учитывая, что решение по председательствованию Казахстана в ОБСЕ должно быть принято уже в 2006 году, срок реализации Стратегии-2009 должен предусматривать два этапа. Первый этап должен завершиться к 2006 году и включать в себя комплекс первоочередных мер по приведению политической системы Казахстана в соответствие со стандартами ОБСЕ. Второй этап должен завершиться к 2009 году созданием в нашем государстве устойчивой политической системы.
Разумеется, в силу всем известных условий, в которых я сегодня нахожусь (прежде всего из-за крайне затрудненного доступа к специальной литературе и справочникам), мне трудно предложить что-то более или менее развернутое в виде полного стратегического плана. Поэтому я хотел бы пока ограничиться только общеметодологическими подходами к проблеме.
В частности, если говорить о приоритетах развития нашего государства, то в рамках Стратегии-2009 я предложил бы расположить их в следующем порядке:
1. Национальная безопасность граждан страны. Обеспечить развитие Казахстана как демократического суверенного государства при сохранении территориальной целостности и реальном соблюдении основополагающих прав и свобод граждан.
2. Плюрализм, демократизация и становление гражданского общества. Создать предпосылки необратимости демократических процессов как единственной гарантии устойчивости политической системы страны. Способствовать к становлению полноценного гражданского общества, что создаст условия для созидательной активности граждан во всех сферах жизнедеятельности.
3. Эффективная экономическая политика с целью повышения благосостояния всех граждан страны. Способствовать развитию конкуренции и предпринимательской активности во всех возможных секторах экономики. Эффективно использовать доходы от освоения природных ресурсов для долгосрочного развития конкурентоспособной, сбалансированной экономики на основе роста занятости и предоставления равных социальных возможностей всему населению страны.
4. Здоровье, образование, культура и благополучие граждан Казахстана. Постоянно улучшать условия жизни, здоровье, образование и состояние окружающей среды. Сохранять и приумножать культурные и духовные ценности народа Казахстана.
5. Инфраструктура, транспорт и связь. Через динамичное развитие этих ключевых секторов способствовать укреплению национальной безопасности, повышению конкурентоспособности экономики и улучшению коммуникационных возможностей населения.
6. Внешняя политика. Выработать стабильный внешнеполитический курс, исходящий из долгосрочных национальных интересов, ориентированный на высшие стандарты человеческого развития и не подверженный фактору уязвимости субъективного характера. Честно и неукоснительно исполнять взятые на себя государством международные обязательства.
7. Совершенствование институтов власти. Обеспечить принципы функционирования законодательной, исполнительной, судебной ветвей власти, а также местного самоуправления в соответствии с общепринятыми демократическими стандартами.
Возможно, что формулировки нуждаются в уточнении, но, думаю, что направление мысли понятно: государственная стратегия развития Казахстана должна соответствовать реальным потребностям страны и интересам всего ее населения.
В заключение я хотел бы особо оговорить, что все вышесказанное не является партийной программой или чем-то вроде этого. Поставленные вопросы, так или иначе, обсуждаются разными партиями, так или иначе, волнуют все общество. Развернувшаяся в последнее время в стране дискуссия неоспоримо свидетельствует о чрезвычайной обеспокоенности общественности как текущей политической ситуацией, так и шире – будущим нации. И это радует, и это вселяет надежду.
Галымжан Жакиянов.
Май 2004 г.