Источники экстремизма в Южном Казахстане

Подготовлено для публикации в июльском номере 2004 года Бюллетеня Сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов ( EAWARN).


При подготовке частично использованы материалы, подготовленные автором при поддержке International Crisis Group (ISG) и Принстонского университета (США).


***


Прежде чем перейти непосредственно к ответу на вопрос о причинах распространения религиозного экстремизма в Южном Казахстане, нужно сделать несколько предварительных замечаний общего характера.


Несмотря на то, что экстремизм не может быть назван исламским и в самом исламе как учении и культе нет явных предпосылок к экстремизму, однако практика бытования современного ислама как на уровне разработки доктрин и идеологий, так и на уровне практики в виде организации религиозных общин, зачастую служит питательной средой для появления экстремистского мировоззрения и соответствующих стратегий поведения людей.


Для того чтобы более полно ответить на вопрос, почему так происходит, нужно кратко проследить пути развития ислама и религиозного образования в Казахстане на протяжении периода независимости.


В советский период ислам в Казахстане был распространен в основном в южном регионе с заметным числом узбекского населения, узбеки абсолютно доминировали среди мулл и имамов. В руководстве казахского отделения (казиата) САДУМ находился Р.Нысанбаев, которого в его сепаратистских устремлениях по отношению к Ташкенту (центру САДУМ) поддерживало руководство страны. В тот период новой политической элите Казахстана нужно было показать свою полную независимость от Москвы и дистанцироваться от своего советского прошлого. Одной из существенных черт “новой суверенной казахской идентичности” стал ислам. Не столько в качестве веры, сколько в качестве атрибута и символа. Ислам казался хорошей альтернативой прежней социалистической идеологии и к тому же обладал значительным этноконсолидирующим потенциалом, что было очень важно в условиях становления суверенности.


Поэтому на самом высоком уровне проводились параллели между возрождением нации и возрождением религии. Например, в недавней книге Н.Назарбаева “Критическое десятилетие” отмечается, что ислам — это высокий идеал и фактор, определяющий наше мировоззрение и возможность воздать должное богатой мусульманской культуре, также что “восстановление религии, как одной из немаловажных составляющих культурного наследия, послужило мощным стимулом возрождения духовности казахского народа”. Поэтому в массовом сознании ценность ислама как мировоззренческой и общественной силы не оспаривалась, а, наоборот, всячески подчеркивалась. Соответственно, все, что способствует развитию ислама, – объявлялось ценным, а все, что стояло на пути, – вредным и чужеродным.


Это обстоятельство нужно отметить как первую предпосылку проникновения экстремизма в Казахстан – некритическое восприятие ислама как безоговорочной ценности и объявление его единственно возможной мировоззренческой доктриной для всех стремящихся к возрождению “казахской нации”. Никакие полутона не признавались – или ислам – или безбожие, духовная гибель. Постепенно такие установки через прессу и публицистику проникли в массовое сознание и весьма там распространились. Каждый, кто не демонстрировал особое рвение или почтение к исламу, объявлялся подозрительным и чуть ли не предателем нации. В казахстанскую общественную жизнь ислам входил не как нейтральное политически духовное мировоззрение, а как активная консолидирующая и мобилизующая политическая сила.


Таким образом, распространение исламского экстремизма в Казахстане, в том числе и Южном, имеет три источника.


1. Глубокую заинтересованность верхушки региональных светских властей в управлении религиозной деятельностью на “своей территории”. Имамы, как правило, молоды и недостаточно авторитетны и поэтому вынуждены способствовать сращиванию теневых интересов региональных властей и авторитета ислама. Специальный статус религиозных организаций позволяет им иметь льготное налогообложение по земельному налогу, неконтролируемый сбор пожертвований и т.д. К тому же, авторитет религиозных деятелей затрудняет расследование разного рода преступлений. В таких случаях муллы начинают призывать на голову следователей кару божью и обличать их в глазах сообщества как неверных. Светским властям в таких случаях очень трудно реализовывать свои функции.


Для подобных функций нужны соответствующие муллы. Как правило, это молодые люди, получившие очень скромное исламское образование в течение 1990-х годов. Имеющие недостаточный общий уровень развития, который обуславливает их резкость и нетерпимость в отношении любого своемыслия. Именно молодые казахские муллы и имамы являются авторами и распространителями нетерпимости в отношении других религий или внутрирелигиозных направлений. Прежний муфтий Р.Нысанбай еще в 1998 году писал: “То, что казахская молодежь обращается к другой вере, — это предательство Родины, предательство веры… тот, кто предает веру, он же и родину предает. Такое отступничество – это измена по отношению к своей нации, языку, родственникам… Разве они станут защищать Отечество?” (Егемен Казахстан, 14 января 1998 года). Точно такие же высказывания часто можно слышать и теперь, и публично, и с экранов ТВ, и страниц газет. Никого не смущает, что такое мнение нарушает статью Конституции о свободе веры.


Кроме того, именно они являются основными лоббистами принятия ужесточающих поправок к Закону о религии. Эти поправки не были приняты весной 2002 года. Что очень расстроило мулл, которые не способны противостоять никаким влияниям на молодежь со стороны радиальных сект и учений и уповают только на запретительные меры. Молодежь, ищущая в вере ответы на животрепещущие вопросы, не находит их в официальных мечетях, видит корыстолюбие и поверхностные знания мулл, видит их вовлеченность в мирские политические и экономические дела и уходит от них к неофициальным проповедникам. Часто это оказываются эмиссары «Хизб-ут-Тахрир аль исламия».


2. Источником роста экстремизма в Казахстане является невозможность трудоустройства в сельской местности многих десятков тысяч выходцев из аулов и малых городов, которые вот уже на протяжении 10 лет в поисках лучшей доли мигрируют в города, сталкиваются там со множеством трудностей и несправедливостей и нуждаются в поддержке, в том числе и духовной. Но и официальная светская власть и официальный имамат не могут оказать им этой поддержки в силу неспособности и нежелания. Молодежь обращается к другим источникам с просьбой объяснить им устройство мира и получают свои знания в виде политического экстремистского варианта ислама. В отличие от распространенного в Южном Казахстане ханафистского мазхаба, идейным вдохновителем и теоретической базой которого долгое время был суфизм с его вниманием прежде всего к внутреннему саморазвитию, распространенные сегодня в Южном Казахстане версии неофициального ислама содержат в себе прежде всего политические аспекты. Они очень популярны среди молодежи, особенно среди малоимущей, которая ищет путей объяснения несправедливости устройства мира и возможностей изменить его. Это неудивительно так как путь этих людей в ислам проходит не в рамках традиции, передающей из поколение в поколение основные принципы учения и культа, а рождается из вполне мирского естественного желания занять достойное место в этом мире. Идеология ХТИ исходящая из противопоставления “партии добра, свободы” («Хизб-ут-Тахрир») и “партии зла”, оказывается очень созвучной настроениям молодых людей, которые неспособны к сложному анализу социальных явлений и которым легче ответить на вопрос “Кто виноват?”, чем “Почему?”. К тому же противопоставление мусульман и немусульман в идеологии ХТИ отвечает особенностям мировоззрения постсоветской молодежи Южного Казахстана, которые уже успели понять в ходе националистической пропаганды на протяжении 10 лет суверенного Казахстана, что мир делится прежде всего на “своих” и “чужих”, которые отличаются чаще всего культурой и верой.


Анализ биографий примерно 10 убежденных членов ХТИ из Южного Казахстана, которые стали доступны изучению автора статьи, позволяет сделать следующие выводы. Все они без исключения в детском и раннем подростковом обществе по разным причинам ощущали свою отторженность от окружающего социума. Причинами были болезни, детские страхи и комплексы, неблагополучное окружение, смерть или обнищание родителей, что привело некоторых к девиантному поведению. В этот период они очень нуждались в психологической поддержке, коррекции ценностей и мотиваций, которая обычно исходит от семьи и близких. Но эти люди, в силу различных обстоятельств, ее не получили, столкнулись с кризисом своей идентичности в вопросах целеполагания и самодостаточности. Именно поэтому они с такой страстью восприняли проповедников ХТИ, которые сочетали объяснение принципов смопостижения и обретения себя через веру и активную жизненную позицию, направленную на переустройство общества, что предлагает им исламская партия. Как представляется, в современном южном Казахстане еще немало подобных потенциальных “экстремистов”, которые нуждаются в психологической и социальной реабилитации.


Таким образом, симбиоз этих двух источников казахстанского экстремизма породил ситуацию, когда, с одной стороны, в обществе распространялись представления, согласно которым ислам является важной и необходимой стороной как общественной жизни, так и личной идентичности человека. С другой стороны, не были созданы механизмы удовлетворения потребностей людей религиозных потребностей (учебные заведения, корпус образованных, авторитетных священнослужителей). Ислам сразу стал играть в обществе поверхностную и прикладную роль. И, с третьей стороны , не было обеспечены пути самореализации ( экономической, социальной и духовной) для основной массы общества, особенно его молодой части. В аспекте образования молодежи навязывается мнение о том, что исламские взгляды и мнения приоритетны, но у молодых людей нет путей совместить их с модернизацией общественной жизни, гражданского общества. В принципе это возможно, но не в условиях существующей ситуации (риторики деколонизации и усиления парадигмы “свои-чужие”, использование ислама для освящения мирских теневых альянсов, уровня подготовленности имамата в Казахстане). Поэтому молодежь оказывается уловленной экстремизмом.


На основе предпосылок, созданных двумя отмеченными источниками экстремизма в Казахстане, существует третий.


3. Им является мощная идеологическая и религиозная экспансия в общественную и образовательную сферу Казахстана, прежде всего Южного, со стороны стран, имеющих традиции и системы исламского образования. Прежде всего, это Турция, Саудовская Аравия, Кувейт, Тунис и т.д. Причины и поводы для этого вмешательства могут быть различные у разных стран.


Помимо общего для всех желания создать в Казахстане сообщество, родственное по духу и ценностям как базу для влияния на принятие важных общественно значимых решений, у Саудовской Аравии это может быть также стремление влиять на решения в сфере добычи и экспорта нефти и газа и т.д.


Как бы там ни было, это влияние довольно значительно по объему и довольно разнообразно по формам.


Лидером в первой половине 1990-х годов была Турция, которая пыталась выступить в роли “старшего брата” в образовательной сфере и усиленно повышала престиж своего образования. Тысячи казахстанских юношей и девушек на протяжении 1990-х годов учились в турецких университетах и усваивали другое мировоззрение. Со временем выяснилось, что качество турецкого образования не высоко, может быть, ниже казахстанского, ему присущ упор на заучивание, не развиваются навыки свободных дискуссий, но зато в турецких вузах прекрасные учебные помещения, лаборатории, библиотеки. В меньшей степени, но казахстанцы продолжают уезжать на учебу в Турцию и сейчас.


Кроме того, Турция открыла на территории Казахстана 22 лицея (один из них для девочек – в Павлодаре) и два университета в Алматы и Туркестане с филиалом в Чимкенте.


Отношение к учебе в турецких лицеях и университетах довольно критическое в обществе, образование ценится ниже, чем западное или российское, но по некоторым предметам оно довольно сильно (английский, информатика). К тому же некоторых привлекает доступность образования и меньшее распространение коррупции.


Саудовская Аравия и Кувейт уже на протяжении нескольких лет поддерживают различные образовательные учреждения. В Чимкенте филиал “Общества социальных реформ” (Кувейт) на потяжении нескольких лет поддерживал Южно-Казахстанскую гуманитарную академию (сейчас закрыта), детский дом Мирас. Поддерживается до сих пор Казахско-Арабский университет, “Ыклас” — молодежное общественное объединение (рук. К.Маджан); Центр изучения Курана Карима имени Дар Аль-Аркам ЮКО (рук. К.Маджан) и т.д.


О деятельности некоторых из таких фондов и учреждений известно немного. Есть сообщения о том, что на территории ЮКО есть несколько закрытых учебных заведений интернатного типа, где в каждом обучается несколько десятков молодых людей. Чему обучаются – неизвестно. Возможно, какой-то из форм экстремистской идеологии. Так, еще в 2000 году в Чимкенте были осуждены и амнистированы в зале суда миссионеры организации “Братья-мусульмане” граждане Египта и Иордании. Они обвинялись в организации летних лагерей, где использовалась для преподавания экстремистская литература. Как можно судить по мнениям членов ХТИ, такая литература объясняет все на свете противостоянием евреев и арабов, мусульман и не мусульман. Поэтому у учеников подобных интернатов очень ограниченное мировоззрение, отсутствие элементарных светских образовательных навыков, умения уважать точку зрения собеседника, отличную от своей собственной. Зато очень сильны традиции беспрекословного подчинения авторитетам, абсолютной групповой лояльности. Независимо от целей подобного образования и его идеологической направленности, оно закладывает в подростков основы мировоззрения и поведенческой практики, характерные для людей, находящихся в ситуации непримиримого противостояния.


Несколько цифр. Сегодня в ЮКО (на 1-й квартал 2004 года) зарегистрировано 619 религиозных учреждений, 525 из них исламские. Имеется около 200 мечетей, которые в состоянии организовать медресе разного уровня и степени продолжительности образования, курсов и кружков по изучению ислама, Корана и арабского языка. Примерно число таких людей можно определить в 3000 человек на ЮКО, что немного, учитывая население области в более чем 2 млн. человек. И еще примерно 1500 человек обучается в ЮКО в различных Исламских институтах, и религиоведческих отделениях светских вузов.


Нужно отметить, что во всех без исключения заведениях преобладают выходцы из низкостатусных социальных групп. Среди студентов очень много сельской молодежи, она доминирует. Такое образование не престижно среди состоятельных людей.


Вот где проходит самая опасная грань политизации и экстремализации ислама. Для этих студентов ислам — это не просто форма мировоззрения и самопостижения. Это форма социальной категоризации окружающего мира и выработка активного отношения к нему. В Коране очень слышны мотивы мобилизации и консолидации против окружающего недружественного окружения – что отражает реальную политическую ситуацию времени Пророка. Впоследствии в исламской традиции, особенно в суфизме, эти политически обусловленные мотивы до некоторой степени интерпретированы как обстоятельства внутреннего самосовершенствования. Но теперь, когда юных учащихся Южного Казахстана можно уподобить совершенно незнакомым с учением Мухаммеда его соседям прошлых веков, они воспринимают основы ислама в очень схожих условиях – они во враждебном мире, который построен не ими и не для них. И ислам дает им не только путь личного познания, но и механизмы объединения с другими подобными себе людьми, близкими на основе общего понимания окружающего мира. Соответственно, все не похожие – как минимум подозрительны. Дело здесь не в природе ислама. Тот потенциал активного коллективного действия, чем ислам выгодно отличается от христианства, может быть направлен во имя созидательной деятельности. Но в том-то и дело, что постигают ислам и принимают его для себя люди в условиях разделенного общества и четкого представления о том, кто виноват в их низком нынешнем статусе. И этот статус связывается несправедливыми действиями тех, кто не на стороне ислама – сторонниках секуляризации общественной жизни, господства западной культуры и т.д. Так постепенно формируются стереотипы “столкновения цивилизаций”.


Сейчас я говорю не о членах ХТИ, которые не скрывают социально-политической ориентации своей идеологии. Но примерно такие же настроения довелось наблюдать среди суфиев ордена Накшбандия в ЮКО осенью 2003 года. Некоторые новоявленные суфии воспринимали только свой путь как единственно верный, в других видя лишь “временно заблудших” пока еще немусульман. Что разительно отличается от суфистской доктрины, которую демонстрировали более пожилые и умудренные опытом суфийского постижения мира. Нечто подобное, очевидно, наблюдается и в исламском обучении в целом. Молодые люди “вчитывают” в Коран и “вмысливают” в ислам свои собственные настроения и ожидания, тем более, что коммунализм ислама оказывается очень созвучен принципам коллективной идентификации в рамках идеологической парадигмы “возрождения этничности”.


Еще несколько слов о мотивации у учащихся духовных и религиоведческих учебных заведений Южного Казахстана.


Подобные учебные заведения привлекают учащихся прежде всего из малообеспеченных семей и семей со средним достатком в силу следующих причин: бесплатность образования или частичная оплата за образование, более низкая (по сравнению с другими вузами) оплата за образование, возможность обучения арабскому языку, возможность в дальнейшем получить работу (хорошая или нет — главное, что есть работа, а значит и заработная плата).


Много студентов-оралманов, которые идут в такие университеты из-за того, что обучение проводится на казахском языке, а также потому, что по своему менталитету они более религиозны.


Также от учащихся одного из медресе Туркестана мы услышали, что некоторые из них приехали сюда с разных концов Казахстана для того, чтобы избавиться от пороков, которые преследовали их в безбожной жизни: наркомания, судимости. Сами они не смогли с ними справиться, а в коллективе с братьями надеются их преодолеть. Такие же мнения встречаются и среди членов ХТИ из Кентау.


***


Подводя итоги, можно отметить, что значительная часть мотивов проистекает из ограниченности ресурсов и возможных стратегий поведения у молодых людей: для многих из них духовное образование – единственный путь сделать хоть какую-то карьеру.


Нельзя забывать и о психологических моментах. Обретение себя в исламе – это для некоторых единственная возможность самореализации, обретения общественного смысла в жизни, так как общей, для всех привлекательной идеологии, которая бы отвечала потребностям молодых людей из низких слоев населения, – не существует. Молодые люди видят, что все вокруг озабочены только собой, а, уверовав, – они обретают не только личностный смысл, но и уверенность в своей общественной миссии.


Кроме того, положение муллы – это гарантированное почетное место в сообществе, которое к тому же сулит неплохие непосредственные дивиденды: сбор различного рода подношений и оплата культовых служб. Многие имамы сетовали, что их молодые коллеги спешат заняться культовой практикой (асы, сундет-той), вместо того чтобы заниматься дальнейшим исламским образованием.


Нужно также отметить, что определенное место среди мотиваций занимает стремление людей участвовать в “возрождении казахской духовности” (как это формулируется в идеологии). Многих интересует не собственно духовная карьера, а просто возможность иметь в общественном сознании имидж “настоящего” казаха, обладать “подлинными” традиционными казахскими знаниями.


Во время импровизированных опросов, проведенных по нашей просьбе преподавателями Казахско-Арабского университета среди студентов, выяснилось, что мечты этих студентов ничем не отличаются от ожиданий студентов светских вузов – найти работу – выйти замуж и т.д.


Рекомендации по предотвращению религиозного экстремизма, которые появляются и озвучиваются на разном уровне: публикации, выступлениях на конференциях, личных беседах — могут быть разделены на три большие условные группы.


1. Законодательство Казахстана и других стран слишком лояльно к присутствию меценатов и миссионеров из зарубежных стран, которые зачастую действуют незаконно, а раскрываются или попадаются в руки к властям только после того, как совершат какие-то противоправные действия.


Значит, нужно ужесточить законодательство и административные меры, затрудняющие деятельность подобных организаций и проведение таких образовательных и организационных мероприятий.


Это точка зрения части чиновников и большинства официального исламского духовенства, близкого к ДУМК.


2. Необходимо повышать уровень религиоведческой грамотности исламского просвещения среди населения, среди молодежи, чтобы они могли сразу распознавать экстремизм и противостоять ему. Также важно повышение уровня теологической подготовки священнослужителей, чтобы противостоять выступлениям экстремистов в мечети.


Это также точка зрения части чиновников и более умеренной части духовенства.


3. Нужно развивать гражданские методы решения общественных проблем: преодолевать отчуждение народа от власти, повышать уровень светского образования на основе общегражданской идеологии, развивать механизмы легальной самозанятости людей, чтобы они могли реализовываться без помощи экстремистских организаций и идеологии.


Это точка зрения экспертов и демократической общественности.


Для более оптимального противостояния экстремизма нужны комплексные меры:


— Усилить прозрачность деятельности зарубежных и местных религиозных организаций и фондов, предотвращать их теневое сращивание с интересами местных закрытых для общественной экспертизы альянсов (клановых, родовых, бюрократических и т.д.).


Это представляется трудно осуществимым в силу интересов с обеих сторон и отсутствия традиции прозрачной общественной деятельности.


— Развивать общественное просвещение (в то числе и исламское), но делать это более взвешенным образом. Пропаганда исламских ценностей не должна вестись в духе их монополии на существование, она должна сосуществовать со светским атеистическим мировоззрением и идеологией. Не должно быть противопоставления ислама светскому, в том числе советскому образованию и мировоззрению, западной цивилизации и модернизму. Нужно “развести” в общественном сознании религиозную и этническую и, тем более, гражданскую идентичность людей. Сегодня ислам выступает в роли навязываемой универсальной идеологии для всех казахов, весьма неоднородных в культурном и социальном отношении. Поэтому апелляции к исламу автоматически обращаются и к национальным чувствам казахов и наоборот. Оппозиционные голоса звучали и звучат, но они все слабее.


В таких условиях общественное единомыслие становится предпосылкой для экстремизма: кто не с нами, тот против нас.


Это также представляется малоосуществимым, так как власть всегда заинтересована в наличии единых механизмов мобилизации и солидаризации на базе групповых, а не общегражданских лояльностей (клановых, этнических, религиозных и т.д.).


— Вовлечение все большего количества граждан, особенно молодых в производительную деятельность, создание прозрачных механизмов принятия решений и контроля за их выполнением является основным. Это не только включает массу потенциальных экстремистов в созидательную деятельность, но и формирует у них позитивную личную и социальную идентичность.


Все эти общие рекомендации трудно сочетаются с казахстанскими и южно-казахстанскими реалиями, но все частные стратегии сами по себе не дают результата.


Тем не менее, не стоит отказываться от реализации конкретных мероприятий локального уровня воздействия в общественном просвещении, имея в виду общую картину происходящего.


Параллельно должно происходить развитие исламского образования и светского атеистического образования как равно необходимых для общественного сознания.


Многочисленные дискуссии об исламе (на ТВ и т.д.) должны быть направлены не на постоянное доказывание превосходства ислама и противопоставление ислама неисламскому образу жизни и мышления (как это происходит сейчас в силу отождествления адептами ислама своего личного статуса и самоощущения и принципов организации веры), а на созвучность ислама общечеловеческим принципам сосуществования, терпимости и миролюбия.


Факультативные религиоведческие занятия для школьников и студентов должны прививать навыки сравнительно-критического отношения к любой религии, объяснения социально-исторического контекста возникновения той или иной религиозной системы.


Образовательные религиозные передачи, должны обязательно сопровождаться специальным религиоведческим комментарием, в котором бы подчеркивалось, что в данной передаче представлена лишь одна из возможных точек зрения.