20 июля исполнится год со дня гибели журналиста Асхата Шарипжанова

Источник: газета “Свобода слова”

Асхат Шарипжанов родился 9 февраля 1964 года в Восточно-Казахстанской области, окончил филологический факультет Усть-Каменогорского пединститута. Работал в районной и областной газетах. С 1996 года сотрудничал в Алматы на телеканалах КТК, “Шахар”, в газетах “СолДАТ”, “Мегаполис”, “Туран”, “СӨЗ”. Был политическим обозревателем интернет-газеты “Навигатор”. Внесен в Вашингтонский мемориальный список журналистов, погибших при исполнении профессиональных обязанностей.

По версии полиции, 16 июля 2004 года Асхат Шарипжанов был сбит на дороге легковой иномаркой. После сложнейшей операции на мозг Асхат скончался, не приходя в сознание. Полицейские представили суду в качестве участника дорожно-транспортного происшествия Каната Калжанова, явно больного, несчастного человека, которого в экстренном порядке определили виновным в гибели Асхата. Он был осужден на три с половиной года заключения.

Решение суда было поставлено под сомнение общественной комиссией по расследованию причин гибели Асхата Шарипжанова под председательством Булата Абилова. По всеобщему мнению, суд по делу Асхата был проведен безобразно. Судья не принял во внимание ни одного факта, доказывающего, что на Асхата напали намеренно, нанеся смертельную рану, скорее всего, ударом в переносицу до сымитированного ДТП. Об этом свидетельствует характер травмы головы. Полицейские до суда провели пресс-конференцию, обвиняя в гибели самого Асхата, утверждая, что он попал под колеса автомобиля в нетрезвом состоянии. Они придумали вторичную поддельную экспертизу в противовес анализу крови Асхата, сделанному в первые часы после травмы, который не показал присутствия алкоголя. Правоохранительные органы сделали все, чтобы скрыть истинные обстоятельства гибели Асхата. Не опросили на суде ключевых свидетелей, оставили без внимания таинственную пропажу диктофона журналиста и уничтожение следов последних интервью Асхата.

Асхат – казахский Гонгадзе

Следователи, судья, все служивые люди явно заметали следы, грубо, топорно, в срочном порядке проведя заказной процесс над принесенным в жертву водителем Калжановым. Асхат был достаточно осторожен, зная прекрасно, что за ним могут следить, и попасть банально под машину не мог. Его телефоны прослушивались, мы об этом говорили с ним не раз, когда вместе делали газету “СӨЗ”. Какие-то меры предосторожности он, конечно, предпринимал. Не помогло.

Самым мерзким в первое время после гибели Асхата было то, что оправдывать власть взялись журналисты. Им бы просто помолчать – так было бы честнее. Но газета “Мегаполис” безоговорочно объявила смерть Асхата случайностью, не имея никаких доказательств в пользу этой версии, кроме превентивных заявлений полицейских, которым лично у меня нет ни капли веры. Но я знаю также, что обвинять высших чиновников или спецслужбы бесполезно – до них не добраться. Я знаю, что бесполезно требовать справедливого следствия, потому что и следователь, и прокурор, и судья, и тот, кто подслушивает телефонные разговоры граждан, а потом разрабатывает и проводит в их отношении спецоперации, – это одно и то же лицо: власть. Поэтому в государстве, которое не исполняет функций по защите жизни своих граждан от бандитов, у меня остается только одно право – обвинять власть. Юридически эта мера возвращает к древнему понятию естественного права, по которому человек, в отсутствии защиты со стороны государства, имел право сам защищать себя. В сложившейся в Казахстане системе власти бесполезно взывать к помощи государства. В таком государстве доказательств убийства Асхата не найти. Я знаю, что Асхата убили, и это мое естественное право – верить в логический ход вещей. Я презираю государство, в котором убивают журналистов, разрабатывают и проводят спецоперации по убийству людей. Я помню судьбу украинского журналиста Георгия Гонгадзе, который исчез при правлении Леонида Кучмы. Но после прихода новой власти в результате “оранжевой” революции честные люди быстро нашли тех, кто был причастен к гибели журналиста, которого убили по заказу коррумпированной власти. Придет время, убийцы Асхата предстанут перед народом.

Коллективные убийцы

Мое естественное право – презирать не только власть, убивающую журналистов, но и презирать власть, покупающую лояльность журналистов. Мне бы еще запрезирать журналистов, обслуживающих бандитское государство, но на это я, пожалуй, не имею права. Потому что одна из целей убийства Асхата Шарипжанова – запугать журналистов. Запугать все общество. И если журналисты в страхе молчат, то это умаляет и меня, потому что мы все – люди одного общества.

Страх перед лицом смерти, страх перед репрессиями – это зловещий элемент тоталитарного режима. Нынешний правитель, унаследовавший советские авторитарные методы управления, унаследовал и бациллы тоталитаризма, которые лезут изо всех щелей, когда правитель по генетической привычке принимает решения авторитарного толка. По мысли теоретиков такой власти один показательный судебный процесс над журналистом должен заткнуть всю журналистскую рать, а одна смерть журналиста способна напугать до смерти всех журналистов, которые и без того не славятся свободой мысли. Но если обыватель может угаснуть перед угрозой репрессий, не мысля свободу, то я не верю, что журналисты поголовно склонят головы перед коррумпированным режимом. Да, если ты будешь писать правду о заворовавшейся власти, возьмутся и за тебя, журналист, только, как говорил Хемингуэй, без особой спешки. У них на прицеле много людей первой очереди. У этих убийц в душе мало человеческого. Кто из них убил Асхата? Для меня ответ ясен. Посмотрите по “Хабару” на лица тех, кого точно, тонко и безжалостно разбирал в своих статьях Асхат, с кем из них он дискутировал. А можно вглядеться и во все другие лица тех, кого обобщенно именуют властью. Это они – коллективные убийцы. Если бы хоть кто-то из них не был замаран, они потребовали бы от коллег по власти найти убийцу журналиста, это дело чести. Но они все промолчали.

Школа Асхата

Мы иногда вместе писали на одну тему в газете “СӨЗ”. Иногда допоздна вместе делали номер. Вместе шли из редакции домой по ночной Алмате, “шлифуя” друг на друге мерцающие, словно звезды, идеи. И Асхат упорно не обращался ко мне по имени. Взял в привычку называть меня – брат. Я иронизировал над его простецким обращением, обещая сочинить анекдот, но он упорно отвечал на телефонный звонок: “Привет, брат. Как дела?”

Асхат много и интересно писал. Совершенствуя стиль, постоянно читал, интуитивно вбирая подходящие его натуре приемы письма. Поучительно проследить, как Асхат работал над текстом. Он любил выбирать тему для публикации сам. Предпочитал быть в свободном поиске, с видимым усилием подчиняясь воле главного редактора. Бывало, у него получался не слишком интересный текст, но чаще он выдавал шедевры. Находил в своем письме изъяны и беспрерывно совершенствовался, много и страстно читал, рос, научившись работать практически без перерыва. Отдыхом служила классическая для мыслящего интеллектуала смена рода деятельности: с письма он переключался на чтение, с чтения – на обдумывание следующей темы статьи или интервью, затем снова – на письмо и так далее.

Интересно было наблюдать, как Асхат берет интервью. Вопросы задавал всегда неожиданные и острые. Старался поддеть собеседника поглубже. С годами он пришел к принципиально важному для себя моменту: Асхат считал, во-первых, что нет запретных вопросов в интервью, и во-вторых, что нет ответов, которые нельзя публиковать. Он часто работал на грани провокации и скандала. Если собеседник вдруг выдавал сенсационную информацию, Асхат считал себя обязанным ее обнародовать. Асхат считал, что журналист обязан обнажать событие или факт, обнародуя любые частные детали, если соблюдены элементы юридической защиты. Возможно, журналист должен быть именно таким: рисковым, острым, умным, нацеленным, провокационным, цепким, глубоким, метким, искренним. Нанизанные на патологическое стремление Асхата к честности, эти качества сформировали особый профессионализм Шарипжанова, сделав его ни на кого не похожим журналистом. Он шел впереди, был на самом острие копья. Дальше Асхата никто из журналистов не пробирался. Порой острота его материалов казалась шокирующей. Мы часто спорили, отстаивая позиции, поскольку я полагал, что деликатность важнее откровения, сознавая, впрочем, что это не журналистский подход. Асхат спорил прежде всего потому, что ему важно было проверить свою позицию, отыскать истину. Его мало терзали вериги норм и законов, он верил больше в собственный опыт, знания, интуицию и никогда не забывал про читателя. У Асхата выработалась своеобразная журналистская позиция. Предельная острота материала компенсировалась предельной честностью журналиста. В принципе, это качества критического плана. Асхат любил говорить деятелям демократической оппозиции: “Когда вы придете к власти, я все равно буду критиковать власть!”

Сегодня мало кто пишет честно, правдиво. Откровенность и честность – это достаточно простые человеческие качества, но в условиях деспотии требуется гражданское мужество, чтобы журналист писал честно и откровенно. Так писал на заре советской власти Жусипбек Аймауытов, талантливо, зло и нещадно критикуя новоявленных взяточников и казнокрадов из среды бедноты и тупых носителей власти из числа уполномоченных. Жусипбеку много раз говорили: “Помолчи. Не выступай!” Но Аймауытов не молчал, был предельно честен и откровенен. Его расстреляли в 1931 году как участника нелегальной контрреволюционной организации, другого придумать не смогли.

В минуты откровения Асхат мечтал, как все крупные, честолюбивые журналисты, о своей газете. Из друзей более всех почитал Ермурата Бапи. Был категорически против использования псевдонима: всегда подписывался своим именем. Был смел почти безоглядно. Наверное, кто-нибудь говорил ему: “Помолчи. Не пиши так откровенно!” Но иначе он писать не мог. Сталинские времена, кажется, никуда не девались. Просто палачи стали более изощренными. Придумывают хитроумные операции, чтобы убрать журналиста. Мне всегда хочется сказать им: посмотрите, подлецы, какого человека вы убили.

Он был храбрым парнем. Знал, что опасность в лице власти подстерегает где-то рядом. Но не давал себе права бояться власти. Говорил об опасности вскользь, предпочитая, почти по привычке, анализировать ситуацию. И когда Асхата не стало, я понял, что не имею права оставаться в стороне от его журналистского дела. Меня всегда будут ждать другие, возможно, более денежные, дела. Но Асхат, уйдя, безмолвно завещал мне не молчать. Он любил своих родных, эту страну, эту землю не меньше, чем я, чем тысячи, сотни тысяч других патриотов Казахстана. Он просто был лучше нас.

“Свобода слова”, 13.07.05г.