В глаза говорю правду

По своей натуре я человек не очень активный. Моя пассивность особенно проявляется в моем пренебрежении, точнее, в моей неприязни к выступлениям вот с такой высокой трибуны. Я имею в виду свои выступления. Честно говоря, мое сегодняшнее появление на трибуне пятое или шестое за последнее тридцати пяти — тридцати восьмилетие. На этот раз решил высказаться. Потому что невозможно не высказаться, ибо мы стоим на краю гибели как нация. Потому, что накопилось столько проблем, столько острых вопросов, умалчивание их, на мой взгляд, было бы преступлением. Но я готовился на родном языке, на языке, на котором думаю, пишу и разговариваю, т. е. на казахском. Однако когда я узнал, что на нашем пленуме будет присутствовать товарищ Колбин, я на ходу перестроился (оживление в зале), и решил перейти на русский язык, хотя не очень-то уверенно, не очень-то свободно чувствую себя в нем. Поскольку во всякой перестройке обнаруживаются изъяны и издержки, как мы сейчас наблюдаем, моя “перестройка” тоже не гарантирована от всяких издержек и изъянов. Поэтому заранее прошу вас простить меня, если вы находите в моем выступлении какие-либо промахи или же переборы.

Ровно двадцать девять лет тому назад, в шестьдесят восьмом году, я извиняюсь, в пятьдесят восьмом, когда я работал в редакции только что вновь организованного журнала “Мәдениет және тұрмыс” (“Культура и жизнь””), однажды, до сих пор хорошо помню, позвонили мне, вы знаете откуда, из мечети. Интересуются мною. Просят придти в мечеть. Я ошеломлен: “я человек неверующий. В чем дело? Зачем приглашаете в мечеть меня?” А там у телефона отвечают: “Это не наша прихоть, а воля самого Сакена халфе. Сакен халфе желает повидаться с вами, познакомиться. Мне было страшно интересным его приглашение, и я принял его, и пошел в мечеть. Вошел во двор, здесь мне указывают на маленький домик: мол Сакен халфе вас ждет там. Захожу. Маленькая комнатушка. Низенький круглый стол — дастархан. За столом — глубокий старик с длинной белой бородой, но с очень интеллектуально тонким, одухотворенным лицом. На столе раскрыто лежит свежий номер “Мәдениет және тұрмыс”, где напечатана моя статья “О несуразности похоронных обрядов”. Мое сердце из-за уважения этого святого старца екнуло — я же критиковал мусульманскую религию относительно бессмысленности обрядов провода в последний путь усопшего. Я виновато поклонился ему и пожал руку двумя руками, как подобает младшему, произнося: “Ассалау-магалейкум” и ждал приговора. А он мне говорит: “Я прочитал вашу статью с удовольствием. Почему с удовольствием? Потому, что вы писали о той несуразности похоронных обрядов, с которой мы сами неустанно боремся. Ваша критика относительно похоронных обрядов — наша проповедь. Человек умер, проводить его в последний путь без шума и конфликтов — долг каждого живущего. При том, подчеркиваю, без всяких условий и претензий. Если в семье покойного грудной ребенок, то в очаге этого дома в течение трех дней огонь разжечь, чтобы готовить трапезу, запрещено по шариату. А конфликты, возникающие вокруг дележа личных вещей покойного — это сущий вздор. Спасибо вам, что здорово помогли нам. Мы рекомендовали всем религиозным представителям на местах ознакомиться с вашей статьей”. Халфе остановился, вдруг на его лице появились гримасы и, повернувшись в сторону, он достал с полки какие-то брошюрки. Потом, на мой взгляд, несвойственным ему резким, полного пренебрежения движением, кинул их в мою сторону. “Вот посмотрите, все это о религии. Пишут вроде бы ученые люди. Критикуют нас. Нет, какая же тут критика? Сплошное шельмование. Мы далеки от мысли, что в религии нет изъянов. Есть недостатки в ней. Но укажи на эти недостатки со знанием, тем самым помоги нам избавляться от них. Но нет… Одно дилетантство тут. Не только тошно, но и печально.

Не ради бахвальства рассказываю я об этой истории. Такую статейку любой начинающий журналист может написать. Почему вспомнил эту давнюю историю сегодня, сейчас? Да потому, что на мой взгляд, идеологическая работа в нашей республике на данном этапе напоминает мне те брошюрки ученых-дилетантов, о которых с негодованием говорил Сакен халфе. Наша идеологическая работа, возглавляемая тов. Камалиденовым, суетливо мечется, как угорелая. Ищет врага, хочет повергнуть его во что бы то ни стало. Но не может. Почему не может? Да потому, что нет врага. Враг по имени Национализм только в ваших воображениях, товарищ Камалиденов. Но вы же не хотите или же подаете вид, с расчетом, с далеко идущей целью, что не хотите мириться с этим фактом. Отсюда и перехлестывание и проявление излишнего усердия. Налет нажима. Вы придумываете разные нелепые мероприятия, несуразные решения ЦК о мононациональной среде в литературе. Призываете к смешанным бракам. Выкапываете давно забытые книги, безжалостно их критикуете, тем самым стараетесь поставить крест на целой науке в Казахстане — Этнографии. Что за замашки, которые даже во время разгула реакции у нас так не действовали?! Я вновь прочитал книгу Марата Муканова “Этнический состав расселения казахов Среднего жуза”, которую вы в одном из своих выступлений подвергли уничтожающей критике. Мне потом, как тогда Сакену халфе, и тошно, и печально стало от ваших умозаключений. Книга Марата Муканова вышла в 1974 году, тиражом всего-навсего… 3300 экземпляров. Марат Муканов дотошно, пытливо, любознательно, сведуще и во все вникающе собирал богатый материал, оставленный крупными русскими ориенталистами — учеными и на основе фактов написал прекрасную книгу. Что тут зазорного? Если бы он извращал факты, то дело другое. Если он не извращал факты, тогда что? Дело тут не в Муканове, а в науке, которая называется испокон веков — Этнография. По указке Камалиденова отныне у нас в Казахстане запрещено заниматься этой наукой. Вот в чем суть критики Камалиденова!

Теперь о смешанных браках, за которые товарищ Камалиденов так рьяно ратует. По его мнению, смешанный брак — источник исцеления от всяких недуг в межнациональных отношениях. Какое простофильство! В связи с такой глупостью мне вспоминается приезд в Алма-Ату Никиты Сергеевича Хрущева в 1961 году. Он выступал на площади Коминтерна, где сейчас ТЮЗ, перед многочисленными тружениками столицы с заявлением: вот казахи любят конину, а русские — свинину. Давайте смешивайте то и другое мясо и сделайте колбасу — будет “Дружба” (оживление в зале). Да, теперь это смешно. А тогда ведь это было трагедией: кто не покупал и не ел колбасу “Дружба”, просто автоматически стал врагом интернационализма, врагом дружбы народов. Вот какие времена были у нас. Страшно подумать, как банально, как тривиально пошло представлял дружбу народов и интернационализм в такой великой, а именно, со своей разношерстностью, разноязычностью и по вере многоликой стране первый руководитель такой великой Державы. Смешно ли, грустно ли, все-таки это для нас пройденный этап. Но мне вдвойне страшно, когда эта авторитарная пошлость, основанная на слепом подчинении дилетантской идеологической власти в нашей республике, на таком же уровне повторяется двадцать шесть лет спустя. Ну, хорошо, для сближения наций, скажем, русской и казахской, тем самым, чтобы снять остроту межнациональных отношений, сто мужчин казахов соединим законным браком со ста женщинами русского происхождения, или же наоборот. Но где же гарантия, что половина, если не больше таких семей назавтра не распадается? Тогда что!? Не трудно высчитать, сколько человек будет враждовать — около пятисот-шестисот. Если казахи между собою расходятся — очень плохо. Если русские между собою расходятся — тоже очень плохо. Но когда казахи с русскими расходятся или же наоборот и будут враждовать — это настоящая трагедия. Такова перспектива начинаний, пропагандируемых товарищем Камалиденовым. Грош цена таким начинаниям! Создание семьи сугубо личное дело каждого, очень деликатное, очень хрупкое. Вмешиваться в него ни в коем случае никому не позволительно, даже товарищу Камалиденову. Ибо это скорее всего приводит к отрицательным результатам. В русском народе есть прекрасная поговорка: насильно мил не будешь. Кто пытается быть милым насильно, не исключая главного идеолога нашей республики, тот обязательно станет всенародным посмешищем. “Сколько ни говори: “Халва, халва, халва, во рту слаще не станет”, — гласит восточная мудрость. Так что, если не будет настоящей основы межнациональных отношений, сколько ни говори: Дружба, дружба, дружба! — Нам сладко не будет. Сколько вероятных, невероятных предложений ни выдумывай — результат плачевный. Любовь приходит незаметно. Почему она пришла? — Порою сам не можешь объяснить. В межнациональных отношениях тем более. Вот, например, всем вам известно, что в прошлом веке два друга, один казах, другой русский, а именно: великий Чокан Валиханов и великий Федор Достоевский, который старше его на четырнадцать лет, переписывались. Вот письмо Достоевского к Валиханову. Я зачитываю только начало: “Вы пишете мне, что меня любите. А я вам объявляю без церемоний, что я в вас влюбился. Я никогда и никому, даже не исключая родного брата, не чувствовал такого влечения, как к вам, и бог знает, как это сделалось”. (Аплодисменты). Мне хочется тут подчеркнуть фразу, вернее, словосочетание: бог знает, как это сделалось. Вот так, когда между людьми — казахами, русскими, корейцами, немцами и уйгурами — живущими в Казахстане, не создадутся добрые, дружелюбные отношения “бог знает” как это сделалось”, а не силой или же дилетантскими уговорами — никогда дружбы не будет (аплодисменты).

Теперь о постановлении Бюро ЦК Компартии Казахстана о литературе. Между прочим, особо хочу отметить, что никакими постановлениями или строжайшими мерами и решениями, кроме организационных, дела литературные не поправишь. Это доказано исторически. Хотя бы возьмите нашумевшее Постановление ЦК ВКП(б) 1946 года. Этим постановлением были уничтожены такие великие писатели, как Анна Ахматова и Михаил Зощенко. Уничтожены тысячи талантов на местах. После этого постановления наплодилась серость, халтура. Бесконфликтность, видеть жизнь в розовом цвете, лакировка. Несмотря на это, мы сегодня знаем и ценим Анну Ахматову и Михаила Зощенко. Но где же ажаевы, бубенновы, бабаевские — классики-однодневки, которые расплодились после этого Постановления? Мы же их не знаем, живы они или нет. Вот вам результат знаменитого Постановления 1946 года! Или же возьмите, к примеру, постановления о литературе нашей республики тех лет. По этим Постановлениям мы отказались, как манкурты, от своей истории, отказались от фольклора и народных эпосов, видя в них “антинаучные”, антимарксистские тенденции. Мы, обвиняя самого Ауэзова в любовании феодальным прошлым, пренебрежении к советской “счастливой” жизни, и еще, что греха таить, во всех грехах — старались уничтожить его. Мы его загнали в угол. Беспощадной критикой мы его заставили писать на современную тему. По нашим глупым требованиям он стал перестраиваться. Однако современная тема у него не получалась. Потому, что он лучше знал жизнь казахов прошлого века, чем современных колхозников, рабочих. Определение Ленина: литература нивелировке не подлежит — мы начисто отвергли. Тем самым стремились стереть с лица земли талант Ауэзова. Если бы он вовремя не уехал в Москву, мы, вооруженные положениями всех тех Постановлений, непременно отправили бы его за решетку. Вот вам последствия всяких постановлений, принятых вышестоящими органами. Новое постановление Бюро ЦК Казахстана о мононациональной среде в литературе ничего хорошего не сулит нам. Прежде всего, что такое мононациональная среда в литературе, которая так осуждается этим Постановлением? Это та среда, о которой я пишу. Это та среда, о которой, скажем, Иван Щеголихин пишет, т. е. я пишу о казахах, а Иван Щеголихин — только о русских. Решение Бюро ЦК требует, чтоб мы смешали эти среды, как в одно время требовал Никита Сергеевич Хрущев смешивания компонентов колбасы “Дружба”, для того, чтобы мы воспевали дружбу народов, т. е. я должен написать не только о казахах, но и русских, а Иван Щеголихин в своей книге наряду с русскими героями должен воссоздать образы казахов. После такой постановки вопросов я уверен в том, что в литературе расплодится халтура, серость, конъюнктура. Ряды графоманов пополняется вульгарными социологами-марксистами, развязными пошляками-писателями, претендующими на безоговорочные издания своих “высокоидейных” произведений. О высокохудожественное произведений тут и речи не должно быть. Натискам таких настырных, умеющих, где что сказать, какими лозунговыми принципами апеллировать людей, вряд ли сумеют устоять редакторы. Потому что доводы у них веские: вот это по решению Бюро ЦК Компартии Казахстана в своем романе вывел столько-то казахов, столько-то русских, столько-то уйгуров, немцев, тем самым я воспеваю дружбу народов и интернационализм. “Будь добр, печатай!” — скажут они. Если редакторы, ориентируясь на художественную ценность произведений, откажут им, они пойдут с жалобой на них в ЦК, товарищу Камалиденову, по меньшей мере Смаилову. А вы, товарищи Камалиденов и Смаилов, дадите команду в издательство, чтобы они опубликовали эти “произведения”, ибо эти писатели-графоманы так безукоризненно, так превосходно выполняли требования ЦК. Теперь представьте другую картину: вот к этому напуганному редактору приду я, знаете, с чем приду я к нему? С книгой, где описана мне близкая жизненная правда, скажем, довоенный казахский аул, а там ни одного русского персонажа. А как меня будет принимать этот сломленный редактор? Если примет, то непременно потребует с меня, чтобы я некоторые казахские имена обязательно заменил русскими именами, скажем, Сарсенбая Иваном, Бейсенбая Сидором… Естественно, я буду возражать против такого произвола и пойду в ЦК, а товарищ Смаилов, выслушав меня, скажет: требование редактора правильное, давай переделай книгу свою. Мы же не можем идти против воли партии (оживление). Да, да: против воли партии! Мы всегда именем партии апеллируем. Дай бог, демагогии у нас предостаточно. Будь добр, выполняй треб
ования ЦК. Вот, что я вижу впоследствии такого необдуманного решения Бюро ЦК. О возможных последствиях этого постановления мы недавно обстоятельно поговорили у товарища Смаилова. Дело тут не в моно — или — полинациональной среде, а в художественном качестве произведений. Меня целиком и полностью поддержал Иван Щеголихин и доказал на примере Ч. Айтматова, который вошел в мировую литературу без единого русского персонажа, только с киргизской мононациональной средой и никто ни в чем — ни в жизненной, ни в литературной позиции не обвиняет его. От того ли, что мы не послушали ответ работника ЦК, тем самым задели его амбицию, или же от того, что мы его упрекали в том, что в таких серьезных делах надо было посоветоваться с компетентными людьми, одним словом, он оскорбился и бросил в мой огород камешек, сказав: каждый смотрит со своей колокольни. Здесь я представляю вам возможность судить, у кого какая колокольня… У кого какой уровень (оживление в зале). Вам смешно, товарищи, а мне смехотворно все это. Если хотите, нелепо. Потому что нежизненные, из пальца высосанные мероприятия они. Я уверяю вас, дорогие руководители нашей республики, во главе с тов. Колбином врагов-то нет у нас, т. е. враги есть, но они живут только в ваших воображениях, ваших умозаключениях. Еще до нашей эры великий Конфуций сказал: “Трудно найти в темной комнате черную кошку, особенно тогда, когда ее там нет”. Так что вы напрасно ищете национализм у казахского народа. Нет национализма у нас, никогда не было его, и не будет впредь. Могу доказать двумя, тремя фактами: слово “басмач” — это слово тюркского происхождения. Однако в лексиконе казахского языка нет этого слова. Правильно ли я говорю? (голоса: правильно). Почему нет? Да потому, что в бескрайних, великих просторах казахской земли не было ни одного басмача (аплодисменты)! Да потому, что казахский народ с первых дней Октября без колебания, шел за знаменем Советской власти. Вот поэтому нет басмачей. Это первое доказательство.

На моей родине до войны был маленький колхоз — Суаткуль. Дворов-то всего-навсего сорок-сорок пять. Жители этого аула, который сейчас является отделением вновь организованного совхоза, решили поставить обелиск погибшим в Великой Отечественной войне своим аульчанам. И на открытие пригласили меня. Когда спадало с обелиска покрывало, я остолбенел: на камне высечено восемьдесят три фамилии. С каждого двора по два человека погибло за Отечество! Вот вам второе мое доказательство! Суаткуль — не исключение, друзья. В каждом районе есть свой Суаткуль в Казахстане. В истории Великой Отечественной войны казахский народ занимает свое достойное место. Это факты известны всем. Алия Молдагулова! Маншук Маметова! Они обе казашки и обе Герои Советского Союза. Мы гордимся ими. Где есть, кроме Казахстана, такие герои-женщины? В каких союзных республиках?! Они не были военнообязанными, но когда час настал, добровольно поехали на фронт, героически сражались и сложили головы на поле брани. Вот вам третье мое доказательство. На такой народ только отщепенец может наклеветать. Я имею в виду журналиста Есильбаева (оживление). В городе Алма-Ате — столице Казахской ССР — открылся казахский детский сад. Для меня естественно ликование казахского населения, живущего в столице, потому что это всего-навсего третий или четвертый казахский детский сад в таком миллионном городе. Есильбаев в своей статье, опубликованной в газете “Правда”, издевается над чувствами народа, саркастически заявляя: “Поистине исторические события это”. Расчет у него точный. Цена ему красная: через двадцать дней после этой статьи, он был назначен секретарем Союза журналистов Казахстана. Если он в таком же духе напишет еще две-три статьи, я уверен, что через полгода он обязательно станет в какой-либо области секретарем обкома партии. Заранее поздравляю я его — этого интернационалиста-карьериста без рода. \»Теперь несколько слов о декабрьских событиях.

В тот день, т. е. 17 декабря, вечером, не скрою, я был очевидцем демонстрации на Новой площади. Я живу недалеко от площади и каждый день совершать вечерний моцион на ней вошло в мою привычку. Ну, вот в тот злосчастный день по своей привычке, ничего не подозревая, подхожу к площади. А там огромная толпа. Сперва я подумал, поскольку 16 декабря состоялся пленум ЦК, сегодня, стало быть, новый первый секретарь на митинге выступает (оживление в зале). Подошел к одному милиционеру и спрашиваю, что это такое? — Он молчит. Второй вовсе отвернулся от меня. А третий пожал плечами, вроде, мол, мы сами толком ничего не знаем. В этот момент услышал голос Камалиденова. Он говорил по-казахски: “Токтандар! Жатакда кетiндер! Эйтпеген кунде кару колданамыз! Расходитесь по общежитиям (здесь он не правильно выражался. Общежитие- не жатак, а жатакхана. Жатак, — абсолютно другой смысл имеет). Если не разойдетесь, то непременно силу применим!” И применили силу при мне. Солдат около ста со щитами, вооруженные дубинками и саперными лопатками и еще с собаками с правого крыла трибуны двинулись. Толпа, так мирно, так тихо стоявшая, в этот момент стала отходить. Когда людская волна пришла в движение, меня, честно говоря, обуял страх: если я поскользнусь, то, непременно, останусь под ногами толпы. Старость не радость, как говорится. Вдоль стены, прижимаясь к зданию, я спустился вниз. В этот момент слышу грозный голос: “Мен Елемисовпін. Мен республиканың прокурорымын! Тарқаңдар! Ұят болады. Жатаққа кетіңдер! (опять “жатақ,”). Мен күш колданам! Сендерді алаңнан қуыңдар деп жарлық беремін! Мен республиканың прокуроры — Елемисовпын!” — Кто будет слушать его? Во-первых, страх наводит он всем. Во-вторых, он свою фамилию по-казахски неправильно произносит. Не Елемис, а Елемес. Правда, еще и Назарбаев, говорят выступал на площади, я лично его выступления не слышал. Возможно, мы с ним разминулись.

Я шел вниз, пересек проспект Абая. По мере удаления эти бессодержательные, безграмотные призывы доносились мне приглушенно вперемежку. Честно говоря, они, эти бессмысленные голоса, до сих пор звенят в моих ушах. Глубоко сожалею, что не нашелся человек, который мог бы подняться на трибуну и с трезвой головой сказать без угрозы что-нибудь вразумительное. Если бы такой человек нашелся и, поднявшись на трибуну, разъяснил толком решения ЦК КПСС и нашего пленума, я десятикратно уверен, толпа разошлась бы, ибо демонстрация имела абсолютно мирный характер. Мы сами усугубили положение. Мы сами провоцировали их на выступление. Свободно, без помех со стороны представителей правоохранительных органов, заезжали на машинах, груженных ящиками водки и предлагали всем, притом “забывали” зафиксировать хотя бы номера этих машин. Откуда эти машины? Кто раздавал водку? — “Да они сами, подстрекатели!” — хором отвечали мы потом. Если они сами, то почему не задержали их? — Очень темные дела, товарищи! Всю ночь по улицам города сновали военные машины и ловили демонстрантов по одиночке. Притом, судя по душераздирающим крикам, солдаты с ними особо не церемонились. Знаете что, нам модно критиковать президента Рейгана, Белый дом, вообще американскую систему правления, ихнюю, как говорят, буржуазную демократию. Ну вот, в этой буржуазной стране, прямо перед Белым домом, однажды объявился один хитрый старичок по фамилии Хайдер и лег, в прямом смысле этого слова, на лужайку. Он 220 дней лежал там и “голодал”. Самое главное, никто ему не помешал вот так перед Белым домом лежать и голодать. Репортаж наших корреспондентов в течении этих семи месяцев, как правило, начинался так: “Белый дом как прежде глух”. Нам страшно хотелось, чтобы президент Рейган вышел из Белого дома, подошел к Хайдеру и пожал ему руку, а он этого не сделал. Он мог бы сделать другое: распорядиться убрать старика и отправить его — этого чудака или в психбольницу, или же посадить в тюрьму, как у нас принято. Но он и этого не сделал. Вот вам пример самой гнилой, самой затхлой, разлагающейся демократии буржуазного общества. Я думаю, кое-что перенять от этой затхлой демократии нам бы не помешало. Вместо этого, мы на них, на этих мирно стоящих парней и девушек пошли с дубинками и саперными лопатками, натравливали на них собак, направляли на них водометы из пожарной машины, а мороз-то около двадцати градусов. Самое страшное, мы потом их отправляли на свалку, потому что все тюрьмы столицы были уже заполнены. Затем устраивали над ними поголовное судилище за то, что они несли на площадь транспаранты и портрет Ленина. Где же наша терпимость? Выдержанность? Спокойствие? Где же величие Духа? Где же дух Величия такой великой Державы? — Если действительно являемся таковой? Ведь они же просто стояли, эти демонстранты. Молча, без шума. Значит, надо было оцепить их солдатами, окружить и выжидать, чем это кончится.

Председательствующий: Ваше время истекает.

Шаймерденов С: Прошу еще четыре-пять минут (голоса из зала: дать, дать!).

Теперь, вот, о чем хотелось бы мне говорить. Вернее о ком… О Кунаеве. Многие склонны приписать ему национализм, потому что он якобы является источником всех семи бед, которые раньше лежали под спудом и только сейчас всплывают на поверхность. Какой же он националист? Для того, чтобы быть националистом — нужен талант и небывалое упорство к проявлению и осуществлению своего жизненного кредо. А у него того и другого нет. Он свыше сорока лет находился на руководящей работе в республике. За эти долгие, длинные годы, хотя бы одно мудрое слово, сказанное им, осталось ли в памяти народной? Нет, не осталось. Зато, сказанная в адрес Кунаева крылатая фраза Сабита Муканова в 1959 году на пленуме ЦК Компартии Казахстана: “Кунаев — это мешок обещаний”,- вот эта фраза осталась в нашей памяти. Он — сплошная серость. А от серости не ждите большого размаха. Он не националист. Он всего-навсего родофил, притом родофил очень плохого пошива. Он окружил себя весьма посредственными и не слишком-то чистоплотными людьми и жил только их интересами. Между прочим, у него были и талантливые сородичи, например, Баурджан Момышулы — он же гордость нации, Курманбек Джандарбеков, Канабек Байсеитов — очень одаренные, неординарно мыслящие личности, их он не подпускал к себе. Почему? Да потому, что они смогут ему сказать: “Дорогой Димаш, здесь ты прав, а здесь нет!” Серые люди никогда не терпят талантливых. Поэтому они не вписывались в мышление этого партийного деятеля. По существу, Кунаев — это плод настоящего протекционизма, классический образец кумовства. Мы все прекрасно знаем, что он не по таланту достиг такой высоты в своей карьере. И этому, когда-то всемогущему, теперь жалкому, сиротливо одинокому и глубоко несчастному человеку, приписываем национализм. Он никогда не поднимался на высоту общенациональных интересов. Он всегда на все смотрел с колокольни узко родовых обывательских требований. И в поселедние 22 года действовал по принципу: откуда ты родом?- который губил и разлагал казахский народ. Вы все хорошо знаете великих сыновей казахского народа — Ибрая Алтынсарина, первым создавшего учебник на кириллице для казахской школы, Чокана Валиханова — промелькнувшего метеора на ниве востоковедения, как определил академик Веселовский, открывшего первым для русской державы Кашгарию, композитора Биржан-сала — этого неистового певца свободы и любви — они гордость казахского народа. Ну вот пародокс: нет в городе Алма-Ате достойных улиц, названных именами этих деятелей культуры и науки XIX века. Почему нет? Да потому, что все они из Центрального Казахстана. А вот именем Туркебаева, “деятеля” районного масштаба 30-х годов, пожалуйста, с удовольствием назвали одну из великолепных улиц столицы. Причем же тут масштаб?! Он же родной зять товарища Кунаева. Заслуга перед народом никакого значения тут не имеет.

Уважаемый Геннадий Васильвеич! Теперь я лично к Вам обращаюсь. Честно говоря, Вы мне импонируете. Ваша простота, непосредственность и естественность в обращении с людьми покоряют меня. В моем уважении к Вам не последнее место занимает Ваш ораторский талант. Я изо дня в день убеждаюсь, что Вы по натуре своей человек добрый. Я уверен в том, что вы приехали в Казахстан с добрыми намерениями — этот обширный, огромный край сделать еще лучше, еще краше, еще богаче. Я убежден в этом. Это я говорю не ради лести к Вам. Я у вас ничего не прошу, тем более требовать от вас чего-либо в мыслях нет моих. У меня в сердце есть два сомнения. Не сказать об этом, промолчать о них было бы с моей стороны мучением перед совестью. Потому, что эти сомнения гложут мою душу. На съезде комсомола Казахстана Вам задавали много вопросов и Вы отвечали на них. Мы это по телевизору видели. Итак, первый вопрос: в докладе ЦК ЛКСМ Казахстана много было сказано о проявлениях национализма, о проявлениях шовинизма — ни слова. Означает ли это, что в Казахстане нет шовинизма? Вы ответили: нет не означает. Шовинизм есть в Казахстане. Мы просто забыли о нем в докладе. Спасибо за правдивый, честный ответ. Но нет ли тут в вашей забывчивости какой-нибудь закономерности? Что значит, что вы просто забыли о шовинизме? Это значит, что у вас в ЦК Компартии Казахстана есть четкий план борьбы с проявлениями национализма, но нет конкретного, глубоко продуманного плана борьбы с проявлениями шовинизма. Вот к такому невеселому, горестному выводу пришел я после вашего ответа. Второй вопрос: Вы по приезде в Казахстан сразу заявили, что будете изучать казахский язык. И Вы, действительно ли сейчас изучаете казахский язык?- Вы ответили утвердительно: да, изучаю. Большое спасибо за интерес, проявленный Вами к изучению казахского языка. Вы тем самым подаете добрый пример неказахским партийно-советским работникам нашей республики, которые в мыслях даже не пытаются изучать казахский язык. Однако вы перед тем, как ответить аудитории и зрителям, прочитав записку, тут же громоподобно хохотали. В этот момент у меня, сидящего дома у телевизора, по телу мурашки бегали. Потому что это — не смешной вопрос. Расул Гамзатов однажды заметил: “Кого-то исцеляет от болезни родной язык, но мне на нем петь. Если завтра мой язык исчезнет, то я готов сегодня умереть. Думаю, Расул Гамзатов прав. Я могу повторить его слова: если казахский язык умрет завтра, то я должен умереть сегодня. Иначе как? Какой смысл пережить родной язык. Без языка любой человек, кем бы он ни был — царь или крестьянин, ученый-гений или же простой лавочник — ничто. А вы хохотали. Мне не понятен ваш хохот… (Оживление).

Теперь у меня конкретные предложения. Их четыре.

Первое. Улицу Комсомольскую переименовать в проспект Чокана Валиханова и Федора Достоевского и поставить им там, на удобном месте, двуединый памятник. На памятнике высечь выше приведенные мною слова Достоевского: “Вы пишите мне, что меня любите, а я вам объявляю без церемоний, что я в вас влюбился. Я никогда и никому, даже не исключая родного брата, не чувствовал такого влечения, как к вам. И бог знает как это сделалось”. (Голоса из зала: правильно). Думаю, что такой памятник во сто крат больше способствовал бы дружбе народов, нежели сотни лозунгов.

Второе. Соорудить памятник Сакену Сейфуллину — основоположнику казахской советской литературы. Для такого памятника есть место богом подаренное — место, где стыкуются проспект Абая с проспектом Сейфуллина. Сакен Сейфуллин заслуживает такое внимание.

Третье. В Северо-Казахстанской области в начале 30-х годов был район Тонкерес (Тонкерейский). Сейчас этого района нет, распался на пять районов — Пресновский, Джамбулский, Сергеевский, Тимирязевский и Аксуатский. Бывший Тонкерейский район уникален тем, что в этом районе родились три виднейших писателя — Иван Шухов, Сабит Муканов и Габит Мусрепов. Предлагаю переименовать Пресновский, Джамбулский и Сергеевский районы их именами соответственно.

Наконец, мое последнее предложение обращено к вам, товарищ Колбин. Я вам предлагаю выйти со мной на улицу, только вдвоем, только без охраны, пройдемся по улицам города, притом денно и нощно, и если кто-нибудь из казахов тронет вас пальцем,- я уверен никто не тронет, а если тронет, то в знак протеста своему народу, я тут же предам себя самосожжению! (Оживление в зале. Хохот товарища Колбина). Вот тут ваш хохот мне понятен, Геннадий Васильевич! (Аплодисменты).

Геннадий Васильевич! Я вас призываю остановить Вавилонское столпотворение в нашей идеологической работе! А то скоро понимать перестанем друг друга.

Благодарю за внимание.