Я с большим интересом, г-н Скопин, (это, конечно, псевдоним? типа “Зрителев”?), прочитал вашу статью. И она мне понравилась. Во-первых, тем, что вы нашли у меня опечатки и исправили их. Во-вторых, даете возможность продолжить эту тему, интересную не только для меня, но, как видно, и для других. В-третьих, я готов вообще читать что угодно, лишь бы это была не чернуха или страшилка, которыми мы буквально объедаемся в последнее время…
Честно, я порадовался за вас. За то, что обнаруженные вами проколы в моем материале доставили вам пару минут хорошего настроения. Может быть, даже не за это, а за то, что вы еще находитесь на стадии, когда человек в состоянии испытывать радостные чувства, наставляя и исправляя других…
Признаться, я подготовил было ответы на замечания – ваши и читателей – но потом отказался от формы диалога. Потому что наша беседа превратилась бы тогда в беседу любимой мною Флюры Мусиной с… скажем, Юрием Мэтью, а разве это кому-нибудь надо? Ну, подумаешь одну “долину” заменил на другую – розовую на бромную (пусть так будет), много ли делов-то – это я про ошибки в “Детях”. А с правописанием имен при столкновении культур и языков еще и не то бывает. Читаем же мы “Адан” там, где написано “Адам”, а сегодняшний Иоганн Штраус в русских афишах позапрошлого века был Иван Страус…
Обычно добрая часть расхождений в мнениях происходит из-за разницы в базовых понятиях. Включая термины. Именно это и имеет место в нашем случае. Поэтому, вместо того чтобы докучать вам и читателям спорами типа “прав-неправ”, позвольте просто еще раз выложить сюда некоторые очень важные для меня тезисы и определения. Это пояснит мою точку зрения на культуру и искусство и поможет вам и остальным понять источник наших с вами разногласий.
Сакральный смысл балетного танца
Именно балетного, а не танца вообще. Дело в том, что не правы были советские педагоги, когда говорили, что балет вышел из народно-бытового танца. Считалось, что танец, как и искусство вообще при материалистическом мировоззрении — плод трудовой деятельности человека, рожденный из необходимости обслуживать так сказать, примитивные религиозные и духовные запросы людей того времени. А балет – эволюция этого танца. Но на самом деле, эволюции в том понимании, какое они исповедуют, никогда не было с сотворения мира. Все знания (культура, наука и вера) человечество получило сразу с актом творения. И сразу в своем конечном, совершенном виде. Дальнейшая история цивилизаций – до и после потопа – лишь горестный процесс утраты этих знаний, и радостный процесс вспоминания их, знакомый нам под словом “открытия”.
Сама идея балета не имеет ничего природного или связанного с материальной деятельностью. Стояние на пуантах – способ приблизить пропорции человеческого тела до “божественных”. Выворотность — бедро, колено, стопа — для какого вида труда нужны движения объемом в 120 градусов? Только представьте себе пахаря, идущего за плугом с выворотными ногами и стопами с подъемом или ткачиху, которой зачем-то нужно стоять на носках…
Эзотерический смысл балета в том, что воля человека подчиняет анатомию, и вопреки природе, против природы, которая здесь — аспект рожденного и материального мира – заставляет ее изменяться согласно духовным запросам красоты и гармонии, а отнюдь не в угоду прагме. Таким образом, балет утверждает примат духа над материей, а балетный танец – правильно выверенный! — своими вибрациями облегчает общение нас, зрителей, с вечно синим, всегда милосердным и равно обнимающим всех Небом. Баксы ойнату, если хотите…
Классика и модерн
Свойство попадать в резонанс с благородными вибрациями мироздания – отличительная черта хорошего балетного танца. Его элементы раскладываются на иньские и яньские, правильное чередование и мера их – хороший вкус и талант хореографа. Фундамент классики — самоограничение, то же – правила, то же — рамки жанра. Из ограничения вытекает понятие условности, присущее любому театральному жанру.
Модерн, по сути, – разрушитель данной условности. Если напор модерна будет очень сильным – то рамки жанра могут не устоять, и жанр умирает для перерождения в новый. Вот почему классика и жанр находятся в определенной оппозиции друг к другу. Опасность же модерна заключается в кажущейся легкости – ведь законов нет — и по этой причине именно модерн привлекает массу больных на голову и душой “гениусов”. Дурное дело – не хитрое, и поэтому модерн, без всякой поддержки и “раскрутки” заводится везде, где присутствует творчество, с такой же легкостью, как в немытой голове заводятся вши…
Поэтому именно классика нуждается в поддержке и защите, тогда как модерн и так не знает границ… Ситуация осложняется тем, что генералы от культуры с психологией базаркомов, с удовольствием потакают местным проводникам модернов – в театре, живописи — наверное потому, что они хотят слыть не ретроградами, а наоборот, поборниками всего прогрессивного, вроде вас, г-н Скопов.
Сказанное вовсе не означает, что я противник всякого модерна. Да это и невозможно – модерн и классика существуют благодаря друг другу. Они взаимоопределяют друг друга. Приведу вот такой пример.
Японцы делали свои мечи так. Первичное полотно клинка топили в болоте. Торфяные органические кислоты растворяли мягкое железо, не повреждая углеродистую сталь. И через год, когда полотно вынимали, оно напоминало изъеденный сыр – все нестойкое вымывалось, а оставалось только то, что нужно для производства вечной стали…
Так вот, модерн вообще, и в балете в частности – есть эта самая ржавчина. Испытанию модерном подвергается все и вся – творчество авторов, исполнителей, а также зрители и репертуары театров. Результаты такого “выщелачивания” подводит время. Что-то останется на века, а что-то – сойдет со сцены через год-два.
Классика, понятно, в таком случае – сталь, прошедшая испытание сиюминутностью.
Благородные классические полотна создавались на смене эпох. Они, как кристаллы, рожденные в жерле вулканов, сохраняют для последующих потомков энергии целых столетий и эр. Секрет их долголетия в том, что они не выражают ничего, кроме чистых эмоций. Ректификат человеческой любви, которая может быть счастьем и страданием, и ненавистью, которая была от сотворения неизменяемой, неэволюционирующей эссенцией человеческой души и останется таковой, пока не исчезнет род гомо сапиенс… Все что касается сценографии и художеств – это антураж, который может меняться с местом и временем, не изменяя балетной сути спектакля…
Как видите, в классическом музыкальном спектакле нет места содержанию, которое в противовес эмоциям не абстрактно, а конкретно. Та зыбкая канва, которую называют либретто – просто проводная нить для целостности мистерии. А понятие содержательности, о котором вы печетесь – и правильно делаете! — имеет в балете совсем другое значение.
Творческий процесс и творческая личность
Узнавание (опознование) и познавание – термины придуманные не мной. Есть такой раздел в психологии, который изучает творчество, который еще со времен Фрейда использует эти два понятия, дополняющих друг друга, для объяснения феномена творчества. Терминологически они в разное время и у разных авторов могли звучать по-разному, но суть их была одна: наслаждение человек получает от узнавания. Процесс познавания нового нуждается в предварительной подготовке. Нельзя наслаждаться тем, чего не знаешь. Поэтому необходима работа, для совершения которой нужно потратить долю энергии души и сердца. И лишь потом, когда это новое найдет свое место в вашей картине мира, вы сможете его включить в опознавательный процесс и кайфовать…
В творческом процессе есть три компонента. 1. Источник – во всех случаях — идея. Можно и так: божественное вдохновение или просто – вдохновение. 2. Посредник – автор, поэт, композитор, певец, танцор и т.д. 3. Зритель – мы с вами.
Божественное вдохновение, проявленное через красоту и гармонию, земными проекциями которых, в числе других, выступают законы стихосложения, композиции, хореографии и т.п. обращается к нам через посредника – творческую личность.
Художника, например, подготовленного для этого своей судьбой. Подготовленный – не означает всем хороший. Часто автор гениального произведения – алкоголик или наркоман. Он может быть просто серым человеком в быту и ничем особым не выделяться. Главное, что он может стать “одушевленной кистью”, которой будет водить Высший мастер…
Случаются и несуразицы и откровенно враждебное искусство. Но это – от лукавого…
Зритель, который потребляет результаты этого творчества, на самом деле является полноценным соавтором его. Ведь это он, зритель, участвует в процессе опознования, это он настраивает свою душу в резонанс с божественными вибрациями и благодаря ему чистая энергия духа будет многократно усилена, отражена, и в результате одного хорошего балетного спектакля очистятся тысячи, не только зрители в зале, но и другие жители города. Государство, не понимающее могущественных свойств массовых спектаклей – глупое государство…
Надеюсь, теперь вы поймете, что я ни на кого не “замахивался”, по той причине, что незачем и не за что. “Они” не виноваты. Повторюсь: творило время, а “они” были только проводниками.
Еще раз о вкусах
О вкусах не спорят. Умные вообще не спорят, поскольку, понимают, что в спорах никакая правда не рождается. В споре рождается сеанс перекрестной психотерапии для людей, у которых наболело и нужно почесать, где чешется.
Однако обмен мнениями всегда интересен, иначе мы не сидели бы в инете. Разве не чудесно, когда можно переговорить с большим количеством людей, при этом находясь у себя дома… Конечно, любое высказывание субъективно. Но оно и должно быть таким. Иначе – не интересно. Ведь мы – субъекты. Требование объективности, да еще в таких тонких материях, как искусство – невыполнимо.
Об этом свидетельствуют и высказывания самих композиторов друг о друге. Свиридов, в свою пору часто критикуемый за простоту, очень нелестно отзывался о Шостаковиче. Шопен потешался над восторженным романтизмом Шумана и называл его не иначе, как “этот немец”. В то же время он плакал от умиления от “Нормы” Беллини, композитора, порицаемого музыкальным сообществом своего времени за легковесность и — ужас!—пошлость…
Так что, уважаемый г-н Скопов, дорогие читатели – зрители, посещайте спектакли какие вам нравятся. Попытайтесь разобраться. Хорошо бы потом написать о своих впечатлениях. Любопытно услышать, чем пленил ваше сердце тот или иной шедевр…
Что же до ширины лба и других комплиментов – считайте, что я уже простил. Будем считать это следствием трудного климата ваших широт. А некоторая суровость или даже угрюмость – следствием вашего неподдельного переживания за деликатный предмет нашего с вами обсуждения, или\\и особой философической организации вашего ума. И все, довольно о грустном.
Вам полегчало?..