Не спорь с полицией, и твои зубы прослужат долго.
NN
Низкий социальный статус (уважение в обществе) полицейских дополнился инфляцией их властных полномочий – реалии современности. В последние годы МВД выпало на “социальное дно” “дружной” семьи силовых структур. Ни официальной зарплаты, ни уважения. Только пистолет, власть над простолюдинами и дамоклов меч постоянной угрозы пасть жертвой “чистки” рядов или борьбы с коррупцией.
В Советском Союзе милиция худо-бедно занимала достаточно престижную нишу в обществе, где внушался принцип “Партия за вас думает, а вы – работайте”. Хотя офицер МВД в социальной иерархии стоял ниже офицера КГБ или вооруженных сил, на жизнь ему жаловаться было нелогично. Стабильная и высокая (по советским меркам) зарплата, вещевое довольствие, льготы с получением государственного жилья, возможность посмотреть на живописные места из окон разнообразных санаториев. В общем, когда в стране господствовали дефицит и распределительная система, милиционеры были рады и лишней селедке.
Потом уклад жизни поменялся резко и кардинально. На одном полюсе жизни возникли роскошные рестораны и изобильные магазины, а на другом – улицы в формате неформальных бирж труда, но милиция (потом переименованная в полицию) вначале при новой системе координат не потерялась. Когда в Азербайджане и Таджикистане рэкетиров боялись больше, чем полицейских, в Казахстане полиция все-таки ассоциировалась с властью. По инерции МВД еще ловило преступников, но главным занятием стало превращение власти в деньги. Тем более что государство в какой-то момент от выплаты зарплаты устранилось, да и “зарплатой” это можно было назвать сугубо по привычке.
Когда в ГАИ бензин для служебного автотранспорта не выделялся месяцами, все равно легче было устроиться министром в правительство, чем офицером в эту службу. В какой-то период МВД в государственной системе было сильнее всех. КНБ – хилый преемник КГБ, не мог тягаться с синими мундирами уже по одним количественным параметрам, а у полуживого министерства обороны хоть и имелись танки, но сфера действия в государственном механизме принципиально иная.
Каирбек Сулейменов на посту министра был послушен Нурсултану Назарбаеву во всем, однако структуру, принципиально не отличающуюся в 90-ые годы XX века от самой себя в 30-ые годы, все-таки пытались как-нибудь ослабить. Сильным по разрушительному эффекту в смысле подрыва борьбы с преступностью было создание ГСК (Государственный следственный комитет). Официально при создании этого ведомства преследовалась цель сравнительно малочисленной структурой без лишних бюрократических нагромождений выполнять работу, сходную с функциями ФБР в США. Предполагалось, что это сократит государственные расходы, и облегчит контроль за более компактной организацией.
Однако административный ребенок оказался мертворожденным, поскольку голову отдали непосредственно в ГСК, а руки и ноги остались в МВД, никакие вопросы координации деятельности в правовом аспекте не были урегулированы и регламентированы. Через два года безуспешной борьбы с преступностью ГСК вновь влили в МВД. Из “отпочкований” более-менее успешно прошла только операция по выводу пожарной охраны из состава МВД в АЧС (Агентство по чрезвычайным ситуациям), что облегчалось структурными моментами, поскольку пожарные традиционно были отдельным кораблем в эскадре министерства.
В 2000-ые годы резко усилились позиции конкурентов МВД в силовом блоке государства. Пограничные войска включили под контроль КНБ, добавили других ресурсов, и, в конце концов, полицейские стали побаиваться “чекистов”. Появилась новая структура в лице финансовой полиции, которую резко накачали полномочиями, плюс выделили самую “денежную” сферу контроля. Из состава МВД убрали систему исполнения наказания (пенитенциарная система) в Министерство юстиции. Туда же ушли паспортные столы.
В итоге полномочия высоких полицейских чинов настолько девальвированы, что в боях за переделы собственности они уже неконкурентоспособны по сравнению с той же финансовой полицией. Тоже очередной парадокс, ведь если исходить из логики государственного строительства, то финполицию можно безболезненно ликвидировать как таковую, тогда как функционирование государства без МВД вряд ли возможно.
Если вспомнить историю с похищением банкиров Рахатом Алиевым, то сотрудники финполиции, показывая свои служебные удостоверения, просто “изымали” заявления потерпевших в РУВД. Это один из показателей того, что сами полицейские деморализованы и дезориентированы, они уже сами точно не знают, на что их полномочия распространяются, а на что нет, кого и чего им следует бояться.
Фраза из школьного сочинения середины 90-х “хочу стать милиционером, чтобы все меня боялись” уже не актуальна. Люди с “крышами” в более авторитетных силовых структурах на “ментов” уже не обращают внимания. Люди с деньгами тоже всегда могут избежать принудительного общения за соответствующую плату. Остаются только “простые люди”, которые как страдали от полиции, так и страдают. Однако и здесь достаточно прецедентов, когда граждане дают эффективный отпор.
Полицейские в массовых стереотипах населения не ассоциируются со “стражами порядка”. А когда за человеком в форме нет легитимности в общественном сознании, то и осуществление каких-либо властных полномочий становится предельно проблематичным. Полицейский не воспринимается обывателем как друг, и уже одно это ведет к дисфункции всего социального института. С клеймом “бесполезный”, “ненужный”, “опасный”, “коррумпированный”, слабо воспринимаемый как субъект представителями других “силовых” структур, полицейский, чтобы принести людям пользу, может разве что уволиться.
Приход хороших людей в плохую систему ничего изменить не сможет. Здесь именно система задает правила игры. Нужна политическая воля, чтобы заставить полицию служить обществу и обеспечить ее для этого всем необходимым. Только складывается впечатление, что принимающих политические решения как раз такое МВД и устраивает.