Несмотря на то, что писательница определяет временные рамки романа “Наследство разоренных” 1986 годом и пишет, что тогда в холмах Калимпонга сосредоточились отряды вооруженных непальских повстанцев, для неискушенного читателя этого явно недостаточно. Приступая к чтению книги, как минимум надо знать, что до начала XVIII века Калимпонг входил в Сикким, потом стал резиденцией бутанских правителей, в XIX веке его прибрали к рукам англичане, сделав частью Западной Бенгалии. Имперская армия, пораженная воинственным духом гурков (группы непальских народностей), поспешила заключить мирный договор, который, помимо прочего, позволял ей набирать солдат из рядов бывшего противника. Наемники гурки до сих пор служат в индийской и британской армиях. А их соплеменники, называющие себя повстанческой армией “горка”, хотят отделиться, восстановить былые границы.
Киран Десаи не обращается к предыстории конфликта. Возможно, ей кажется, что она будет мешать пониманию сложившейся ситуации. В ее повествовании нет романтизации прошлого. Экзотика древностей нивелирована до следов ветхости, трудно читаемых страниц истории, изъеденных термитами. Возможно, она пытается разрушить стереотип, сложившийся в глазах остального мира: Индия и Тибет – памятники прошлого, страны, лишенные настоящего и будущего. Десаи пытается говорить о современной глобализированной Индии, раздираемой социально-этническими и религиозными противоречиями. Вспыхнувший индо-непальский конфликт проходит демаркационной линией по судьбам жителей Калимпонга, по любовной истории внучки судьи европеизированной индианки Саи и учителя математики, непальца, потомка гурка Джиана.
Десаи характеризует происходящее как “меньшинство, которое в тех краях составляет большинство, добивается независимости или хотя бы автономии”, описывая гурков как зарвавшихся юнцов, бездельников и бандитов. Впрочем, неприглядно выглядит и представляющая официальную власть полиция, которая коррумпирована и не сильно отличается от творящих беспорядки повстанцев. Они – одного поля ягоды. Автор постоянно убеждает читателей: что наверху, то и внизу. Так, жалующиеся на проклятое колониальное прошлое англичан и нынешний империализм американцев, индийцы, уехав за границу, эксплуатируют своих же соотечественников иммигрантов не хуже “белых” господ. Герои романа различаются по социальному и имущественному статусу. Непальцы в основном нищие, “они цепляются за край среднего класса и рискуют скатиться скорее вниз, чем подняться наверх”. Так живет семья учителя Джиана: “Мелкое косое и грязное строение. Стены весьма жалкого качества. К углу прилепились изоляторы электропроводки, провода проведены через окна. Пованивает прохудившейся канализацией. У ржавой колючей проволоки забора кудахчут куры, орет петух… Таких домов немало в округе”. На их фоне индианки, сестры Лола и Нони, имеющие возможность покупать ветчину в консервных банках, жить в просторном доме и летать в Лондон, выглядят богатеями. Старый судья в отставке, его внучка Саи и слуга-повар живут в изъеденной насекомыми усадьбе. “У этой величественной развалины нет будущего, но зато есть осязаемое прошлое. Кинематографическое” – самоутешается Саи. Но правда в том, что будущего нет ни у бедных, ни у богатых. Все они унаследовали потерю.
Десаи удается коснуться и даже рассмотреть на уровне обыденного восприятия множество локальных и глобальных социальных проблем – положение индийских иммигрантов, которые обосновались повсюду; колониальную психологию; коррупцию в органах власти; традиционное патриархальное мышление и т.д. Многие из них унаследовала не только Индия, но и другие постколониальные страны. Но подход Десаи к проблемам такой же обыденный. Она не дает анализа, не объясняет причин, не ищет способы решения. Это данность, которую нельзя оправдать, но и нет возможности превозмочь. Мир романа – жизненный мир, с трудом складывающаяся и распадающаяся мозаика без центра сборки. Обилие реплик, лаконичные описания, индийские названия и иммигрантский сленг, сквозь которые иногда приходится пробираться, как сквозь джунгли. Множество персонажей, как главных, так и второстепенных. Хотя среди них можно выделить более или менее симпатичных – все они, скорее, порождение окружающих обстоятельств, чем кузницы своего счастья, винтики глобального механизма потребления и производства. Трудно сказать, что занимает в нем господствующее положение – лапша или гамбургер, черное или белое. Все же пестрая картина романа склеивается двумя полюсами – дом и иммиграция. Но и она не структурирует мир, поскольку нигде нет будущего – ни в подвалах забегаловок с крысами и тараканами “сказочной” Америки, ни в нищей, беспокойной Индии. Вкалывающий за гроши и терпящий унижения Бижу решает вернуться на родину в смутное время. До боли знакомые ему запах и тепло индийской ночи сменяются грабежом со стороны соотечественников. Обобранный до нитки, жалеющий, что вернулся, он кое-как добирается до дому. Тут происходит главное – встреча повара-отца и сына. “Кажется, что истина – вот она, рукой подать” – то ли резюмирует, то ли сомневается индийская писательница. Все завершается тем, что, как и в начале книги, на сцену выходит Канченджанга: пять ее вершин “золотеют, наливаются светом истины – хотя и ненадолго”. Всех объединяет красота природы и теплота семейных уз, которые выше всех распрей и противоречий. Невозмутимо взирает на них величественная Канченджанга, а “туман движется через границы, сгущается, растворяется, смеется над картографами и политиками”. Киран Десаи развивает вечные идеи, заключенные в стихах Борхеса, сделав их эпиграфом к роману: “Мое братство в том, что мы голоса одной на всех нищеты… Моя родина – сердцебиение гитары, портреты, старая сабля и простая молитва вечернего ивняка”. Ведь родина, как в песне, начинается с простых и близких с детства образов.
Десаи К. Наследство разоренных. – СПб.: Амфора, 2007. – 427 с.