У Николая, друга моего целинного детства, никаких немцев в роду не было. Колин папа прошёл всю Великую Отечественную войну с ручным пулемётом и брал Берлин.
До наступления казахского суверенитета об эмиграции Николай не думал. Тем более в Германию. Закончил после армии Курганский педагогический институт, преподавал в школе. Потом моего друга стали продвигать по профсоюзной линии. В тридцать с чем-то лет Коля уже работал председателем рабочкома в большом совхозе, имел служебный “москвич” и хорошие перспективы районного масштаба. Однако тут и подоспел суверенитет.
Долго ли, коротко, но летом девяносто третьего я получил от Николая письмо: уезжаю в Германию, надо бы попрощаться. Оказывается, у Колиной жены Кати половина немецкой крови. Раньше об этом никто не вспоминал, а тут её родня засобиралась в Фатерлянд, и Катю с мужем тоже позвали. Вернее, даже не так: основательному ответственному Коле предстояло в некотором смысле возглавить переселение небольшого немецкого клана.
Друзья детства устроили Николаю правильные северо-казахстанские проводы. Мы загрузили в кузов машины барана, ящик водки, несколько ящиков пива, мангал, бредень, котёл, ещё какие-то припасы и уехали на выходные за Первое озеро. Озёра в окрестностях нашего целинного поселка были “номерные”. В детстве это не вызывало вопросов, а потом, когда я был уже студентом и читал “Архипелаг Гулаг”, задумался: какие-то барачные названия, наверно, сделанные наспех поверх исконных казахских. А ещё позже я съездил в США и узнал, что у них на Манхеттене улицы тоже под номерами. Это очень удобно, хотя не отменяет “наспех”.
Ну вот, два дня у нас за этим озером горели земля и небо, а потом я вернулся в Алма-Ату. Коля тоже вскоре уехал, и от него пошли письма. В первом письме мой друг рассказывал, что на московской пересадке казахстанские немцы и особенно немки с огромными узлами и пёстрыми платками были похожи на цыганский табор. Почти как у Вероники Долиной:
Этот воздушный транспорт,
Тот равнодушный голос,
Караганда-Франкфрут —
С полюса на полюс.
…Бледные эти маски,
Скудные эти тряпки
Надо бы сбросить в Москве
На шереметьевском трапе
И прочитать победно
Буковки на билете.
Жили темно и бедно,
Но всё же рождались дети.
Смолкнет дурная брань, хоть
Щёлкает ещё таймер,
Караганда-Франкфурт –
Пусть улетит лайнер.
И хоть я держусь в рамках,
Но сбился и мой компас:
Караганда-Франкфурт,
Караганда-космос.
Насчёт “темно и бедно” московская поэтесса не права: немцы в Казахстане жили неплохо. Их посёлки даже издалека отличались от русских посёлков и тем более от казахских аулов. Но всё, конечно, относительно.
Через два года я съездил к Николаю в гости в Бремен. Мир был уже открытым. В то время в Казахстане ещё не завелись супермаркеты из стекла и стали, почти не было кондиционеров, плитки на тротуарах и аккуратно подбритых газонов. А велосипедных дорожек, по которым через весь город катаются десятилетние дети, нет и сейчас. И много чего ещё. Например, четырёхкомнатных квартир, какие получают переселенцы по программе социальной помощи. И вскоре начинают мечтать об отдельном доме, потому что в Германии так положено.
Мы гуляли с Колей и Катей в бременских лесопарках, и Коля вспоминал, как немецкие власти отправили назад семью переселенцев из Кустанайской области, вскоре после переезда, за то, что двое братьев-подростков из этой семьи увидели на озере дикую утку, подшибли её палкой и жарили законную добычу на костре. Это обнаружил кто-то из местных и позвал полицию.
У Коли к тому времени уже была хорошая работа в детской спортивной школе, очень смешанные впечатления от происходящего вокруг и большие сомнения: туда ли он попал.
Вообще, о проблемах обустройства наших в Германии надо писать, конечно же, обстоятельный очерк, а не беглые заметки. Например, следует рассказать о том, как, оглядевшись вокруг и немного привыкнув к ошеломительным переменам к лучшему в смысле благоустройства, бывшая северо-казахстанская сельская элита в социальном смысле обнаружила себя на положении аульных казахов в Алма-Ате 1970-х или таджикских дворников в современной Москве.
Или такая тема, как большие права немецкой жены и маленькие права её русского или украинского или татарского мужа. На этой новой почве созрело и лопнуло много драматических коллизий. Колина семья, где царят совет да любовь, их по счастью избежала.
Или, допустим, дискотеки северо-казахстанской молодёжи на новой родине: там разбивали носы и даже ломали челюсти не реже, чем где-нибудь в Явленке или Пресновке — к ужасу политкорректного немецкого юношества и девичества.
А тем временем и в Казахстане появились супермаркеты, кондиционеры, газоны и возможность хорошо зарабатывать – правда, не в целинных посёлках.
Второй раз я побывал у Коли через двенадцать лет. У них с Катей к этому времени уже был правильный немецкий дом, каменный, двухэтажный, с навесом на три машины во дворе. С работой тоже полный порядок: Коля занимается с трудными подростками из семей переселенцев, вовлекает их в спорт, отвлекает от наркотиков и русско-турецких разборок (почти все подростковые банды в Бремене русские или турецкие). Работа перспективная, Коля в свои довольно зрелые годы повышает квалификацию и растёт по службе.
Мы жарили колбаски на заднем дворе, пили пиво из литровых кружек и говорили об отдыхе. О том, что хорошо бы нам организовать совместное путешествие, но вот только из Бремена удобнее и дешевле ездить на Лазурный берег, а из Москвы в Турцию.
Потом друг детства сказал, что для него самая приятная сторона немецкой жизни это не налаженный быт и не безопасность, а то обстоятельство, что здесь не приходится подворовывать. Жизнь в целинном совхозе или работа в алма-атинском рекламном агентстве, на таможне, в акимате, автоинспекции — да, считай, везде — просто обеими руками подталкивает казахстанского человека на этот путь, и надо изобретать какие-то сложные автообъяснения, чтобы оставаться в собственных глазах порядочным человеком, а в Германии в этом смысле всё иначе, по-европейски.
С другой стороны, самолёты НАТО, летавшие над Колиной крышей бомбить Белград, вызывали у моего друга, отслужившего в советских войсках ПВО, большой неуют в душе. Да и некоторые соседи, и через двадцать лет за глаза называющие Николая и его домочадцев “эти русские”, не вызывают особенной теплоты, а одну только политкорректность.
Но вот опять с первой стороны: Колины дети, уже взрослые, не так давно ездили на родину в гости. И детей так обхамили таможенники в Омске, что больше они без родителей ехать в гости не хотят. Тут нужна наша евразийская закалка.
После этой моей поездки в Бремен прошло ещё несколько лет. Недавно в интервью с немецким политологом Александром Раром мы затронули тему возможного возвращения части казахстанских немцев. Такой проект на уровне гипотезы действительно существует. Я спросил у Коли, что он об этом думает. Друг детства написал в ответ, что, по его мнению, эта тема уже умерла. У всего свой срок. Бывшие немецкие механики и прорабы, на которых многое держалось в казахстанских совхозах и на заводах, прошли “ломку” на исторической родине, прижились, отыскали нормальную работу. Да и Казахстан сейчас совсем другой, не тот, что был в советское время: “вот ты, Витя, поехал бы из Москвы в аул? Других мест ведь нам не предложат. А здесь везде Москва”.
Правда, кое-кто из Колиных знакомых за эти годы вернулся в Казахстан. Мой друг детства их не осуждает, но по его классификации выходит, что это или сильно выпивающие граждане, или перекати-поле, не умеющие держать удар, сбегающие от трудностей.
Есть и третий довольно интересный вариант: один мужик, вполне деловой и работящий, объяснил моему другу, уезжая, что в России и Казахстане все проблемы можно решать деньгами, без немецкого правового занудства, и поэтому живётся лучше и веселее.
***
© ZONAkz, 2013г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.