Работа была опубликована в Материалах конференции “Наследие перестройки”: дискурсы в производстве знаний в Центральной Азии”, август 2012 г., Улаанбаатор, Монголия.
Political science in Kazakhstan during Perestroika: unknown discussions in: Boldbaatar, J., Morozova, I. (eds.) Proceedings of the International Workshop “The Legacies of Perestroika Discourses in Knowledge Production on Central Asia” (Ulaanbaatar: Ulaanbaatar University, 2013), pp. 146-167.
В Казахстане политология как научная дисциплина получила развитие с 1991 г., когда на историческом факультете в Казахском Государственном Педагогическом Университете (КазГПУ) им. Абая открылось отделение политологии. Об этом факте упоминает в своей монографии известный в стране аналитик, кандидат политических наук Досым Сатпаев “Политическая наука в Казахстане: состоянии дисциплины”. При этом политолог допускает, что “если исходить из того, что ростки политологических исследований появились уже в Советском Союзе, а Казахстан был частью его единого научного, образовательного и культурного пространства, то …. история политической науки в нашей стране формально неотделима от истории развития политологии в СССР”. Вместе с тем, изучение развития политической науки в советский период в Казахстане так и не стало объектом внимания казахстанских ученых. Стоит заметить, что в стране также мало научных работ, посвященных истории развития политической науки и в период независимости.
Возможно, по этой причине практически по сей день остается неизвестной деятельность Казахского отделения Советской Ассоциации Политической Науки (САПН), образованный при Институте философии и права Академии наук КазССР. Более того, в июле 1984 г. в городе Алма-Ата, столице КазССР, состоялся симпозиум на тему “Актуальные проблемы политической системы”, который проходил в рамках годичного собрания САПН, и в его работе приняли участие и казахские специалисты. Руководил Казахским отделением САПН академик АН КазССР, директор Института философии и права АН КазССР М.Г. Баймаханов, возглавивший после обретения независимости Конституционный Суд Республики Казахстан (РК).
По мнению ряда российских исследователей, одной из причин, которая побудила создание Ассоциации Политических Наук в СССР, стала необходимость идеологической борьбы с Западом. Поэтому основной задачей Ассоциации была “защита” политической системы социалистических стран и марксистской теории. Советские ученые начинают активно принимать участие в международных конгрессах политологов, в СССР начинают переводить и научные труды западных ученых. Заметим, что Советская ассоциация политических наук действовала с 1955 года и на конец 80-х годов численность ее членов достигла уже 3 000 исследователей.
В связи с этим, в представленной статье внимание будет уделено деятельности Казахского отделения САПН, а точнее, характеру влияния этой деятельности на политические процессы в период перестройки в КазССР. В данном контексте интерес представляют политические дискурсы в работах казахских ученых, а также влияние “перестройки” и “нового мышления” на формирование новых идейных дискурсов в научных кругах КазССР.
Как утверждал в своем выступлении на Алматинском симпозиуме академик М. Баймаханов: “…казахстанскими учеными-обществоведами к середине 80-х годов была проведена определенная работа по изучению проблем политической системы. В частности, …. исследованы структура и составные элементы политической системы, различные аспекты социалистической государственности, участия трудовых коллективов в решении общегосударственных …вопросов, а также руководящая роль КПСС на современном этапе коммунистического строительства”. В данной статье мы проанализируем работу, проделанную учеными-обществоведами КазССР к середине 80-х годов, тем более что тематика, озвученная председателем Казахского отделения САПН, выглядит достаточно широкой и интересной.
Вопросы и методы исследования
Среди постсоветской общественности уже утвердилось представление о том, что период перестройки и гласности был временем коренных перемен в советском обществе, затронувших все сферы общественной жизни. И одним из факторов, который сыграл важную роль в данном изменении, согласно устоявшимся мнениям, были публикации не только журналистов на страницах печатных СМИ, но и научные статьи известных ученых, задававших вектор политическим реформам. В связи с этим особый интерес вызывает складывающаяся ситуация в научной среде КазССР и позиции ученых-обществоведов в отношении к меняющейся политической ситуации к середине 80-х годов: отразились ли эти перемены на политических взглядах ученых и как они повлияли на характер развития политической ситуации?
В связи с этим, в качестве объекта анализа были выбраны политические дискурсы, которые позволили смоделировать политическую действительность КазССР накануне перестройки. Мы исходили из представления, что в политическом дискурсе конструируются политические реалии, происходит отражение положения дел во всех сферах, включая и ментальные особенности участников политических процессов, их мышление, установки, убеждения. Кроме того, политические дискурсы позволят определить в некотором роде уровень кризисности ситуации, раскрыть существующие стереотипы и выделить новые альтернативные идеи, если, конечно, такие имели место быть. Как отмечает американский исследователь Дж. Фиске, “реальность – это не то, что реально, а то, что дискурсивно привычно”.
В связи с этим, вопросы к исследованию были сформулированы следующим образом: Какие политические темы были актуальны для научного сообщества КазССР? Как в политических дискурсах интерпретировались проблемы, стоявшие перед республикой и перед страной в целом в данный период? Произошли ли изменения в тематике с течением времени? Какие смысловые изменения произошли в интерпретациях ученых политической действительности? Какова была степень развития политического диалога или дискуссии и, в целом, степень разработанности понятийного аппарата? Как происходило изменение политической самоидентификации ученых-обществоведов?
В общей сложности было проанализировано 18 научных публикаций казахских ученых на русском языке, опубликованных в научных журналах и коллективных сборниках в республике. Из них 7 – это материалы конференций и 3 – это списки публикаций с 1980 по 1985 гг., выполненных в рамках деятельности САПН. Как известно, выделение политической науки как самостоятельной научной дисциплины в СССР, тем более в КазССР, не было, ее институционализация произошла значительно позже, в 1989 году. Поэтому в число исследуемых работ были включены лишь статьи ученых-философов, правоведов, историков, работающих в научно-исследовательских институтах республики (в частности, в Институте философии и права Академии наук КазССР и Высшей партийной школе) и специализирующихся на изучении истории научного коммунизма. В данном анализе не использовались публикации ученых-преподавателей, работавших в ВУЗах республики, так как они оказались не включенными в Казахское отделение САПН.
В первую очередь, при анализе была проведена тематическая структуризация дискурсов, которая позволила определить наиболее обсуждаемые в исследуемый период общественно-политические проблемы и идеологические вопросы. Наряду с этим выделение тем способствовало фиксированию происходящих изменений в самих темах и содержаниях раскрываемых актуальных вопросов. Заметим, что жесткого ограничения при отборе текстов для анализа по критерию “принадлежность” темы исключительно к внутриполитической жизни КазССР не было. Определяющим была “принадлежность” автора публикации к научному сообществу КазССР. Предпочтение отдавалось материалам, содержащим обсуждение или оценочные суждения в отношении того или иного общественно-политического вопроса в исследуемый период.
Учитывая идеологическую направленность науки в советское время, интерес представлял для нас и идеологический анализ политических дискурсов. В данном отношении исследовались стереотипы, лежащие в основе политических убеждений, а также учитывалась взаимосвязь языка и идеологии. Идеологический анализ осуществлялся на основе изучения следующих аспектов политического дискурса: идеологических убеждений, выраженных в дискурсе; идеологической идентификации автора текста; идеологических ценностей; мифов. Как показывают результаты других ученых в политических дискурсах очень часто можно обнаружить ценности различных идеологий, и этот аспект интересен нам тем, насколько в политических дискурсах тех лет были элементы других идеологий, разделялись ли они учеными и как они были презентированы ими? Как известно, после распада СССР многие коммунисты вдруг стали либералами, демократами, национал-патриотами и т.д.
В связи с этим в исследовании упор был сделан на то, как отражает свою позицию и в каком ключе обосновывает свою оценку ученый: конфликтен он или гармоничен? Есть ли в его суждениях противоречия? Как оцениваются им политические противники? Какой взгляд доминирует в оценках принятых партией решений: оптимистичен или пессимистичен он при их достижении или заключении? Выявлялись также повторяющиеся словосочетания, термины, которые позволяют определить структуру политического текста.
Особое внимание при анализе уделялось используемым учеными метафорам, “языковым или речевым оборотам”, определениям, которые позволяют воссоздать и понять, — как осмысливались политические события и в целом ситуация в республике. Ведь, как известно, метафоры дают представление об истинном, часто неосознаваемом, отношении автора текста к различным событиям общественно-политической жизни. В частности, различными исследованиями уже была установлена корреляция между частотой использования в политическом дискурсе политических метафор и периодом политико-экономических кризисов. Так, частое использование метафор является признаком кризисности политической и экономической ситуации, кризисного мышления в сложной проблемной ситуации, когда в обществе происходит смена парадигмы общественного развития и разрешение которой требует значительных усилий.
Безусловно, разработано большое количество методик по анализу метафор в политических дискурсах, мы рассмотрим в качестве примера одну, которая была предложена российским ученым А. Барановым. Ученый разработал теорию метафор именно на основе анализа текстов перестроечного периода. Согласно этой теории, метафора представляет собой феномен, состоящий в употреблении слова, обозначающего один класс предметов или явлений для характеристики или наименования объекта другого класса. В качестве примера исследователь приводит слово “поле”, используемое в переносном смысле как область, поприще – например, “политическое поле”.
В целом, методика, которая была предложена Барановым, сводится к подсчету двух параметров: параметра относительной частоты употребления метафор в тексте и параметра креативности. Последняя рассматривается как качественная характеристика, которая отражает силу образности и воздействия метафор на читательскую аудиторию. Исследователь выделяет три класса креативных метафор по степени их воздействия: стертые, конвенциональные, креативные.
Например, ранее приведенное слово “поле”, по мнению ученого, относится к стертым метафорам. В то время как к конвенциональным относятся такие слова, как “война”, “игра”, “театр”, переносные значения которых не фиксируются толковыми словарями. Креативные же метафоры, согласно выводам Баранова, в политических дискурсах периода перестройки встречаются крайне редко.
Потому при анализе политических дискурсов нами учитывались не только выбор слов и выражений, стратегия убеждения, используемая учеными, формы речевой агрессии, проявляемых в тексте, но и число и виды метафор, применяемых казахскими учеными для аргументации своих позиций, в силу того, что они являются важными инструментами структурирования действительности. Кроме того, они позволили изучить и мышление самого ученого, в некотором роде определить его политическое поведение, ведь дискурс обращен к другим участникам обсуждения и в нем происходит одновременно и идентификация автора текста.
Как подчеркивают ученые, зачастую новые веяния возникают, когда существующие дискурсы по каким-то причинам начинают угрожать идентичности самого автора, и для преодоления этой ситуации происходит реконструкция политической идентичности уже в других альтернативных политических дискурсах (к примеру, в националистическом или демократическом дискурсах). К тому же, стратегия выбора факторов, объясняющих и оценивающих принятые решения, предоставляет возможность осуществить идеологическую классификацию анализируемого текста. В связи с этим, для нас представляет интерес следующий принципиальный вопрос: оставались ли казахские ученые в политических дискурсах в период перестройки на позициях коммунистической идеологии, или же ими последняя использовалась в качестве прикрытия для поддержки ценностей из других, альтернативных дискурсов?
Поэтому были рассмотрены и новые слова, понятия, термины в изучаемых научных текстах, служащие показателями, с одной стороны, появления новых реалий в общественно-политической жизни республики, с другой, свидетельствующие о наличии причин для изменения уже существующих тенденций и явлений. Так как дискурс обращен к конкретной ситуации, его непосредственно рассматривали в неразрывной связи с событийным аспектом. При анализе также использовались интервью с экспертами о положении дел в гуманитарных науках в период перестройки в КазССР. И прежде чем мы перейдем к анализу самих политических дискурсов, кратко рассмотрим исследования других ученых, изучавших советские политические дискурсы периода перестройки.
Политические дискурсы периода перестройки в научных исследованиях
Советские политические дискурсы представляли всегда большой интерес для западных ученых, в силу чего исследования продолжаются и в постсоветский период. Более того, они расширились, к их числу сегодня добавились исследования ученых из бывших республик СССР и Восточной Европы. Тем не менее, в данной работе представить все исследования, опубликованные по советским политическим дискурсам, не представляется реальным, потому остановимся лишь на тех исследованиях, акцент в которых делался на периоде перестройки.
При анализе научных исследований по советским политическим дискурсам в первую очередь в глаза бросается число эпитетов, которое использовалось для характеристики русского языка в советский период. Наиболее популярными и распространенными из них были “тоталитарный язык” или “деревянный язык”. В основном под ними понимался “официальный язык” партийной элиты и номенклатуры, тогда как “язык диссидентов” или “инакомыслящих” в исследованиях был обозначен как “язык сопротивления”. Наряду с этим, существовала дифференциация языка на “советский русский язык” и “русский язык”. По мнению ряда ученых, тоталитарная политическая система получила яркое выражение в “тоталитарном” или “советском русском языке”.
Среди огромного числа публикаций в отношении политических дискурсов периода перестройки интерес по обозначенным нами вопросам представляет монография профессора Калифорнийского университета в Беркли Э. Уолкера (2003). В своей работе ученый рассмотрел семантические трансформации ключевых символов советского политического дискурса: это “независимость”, “суверенитет”, “союз”, “федерация”. По мнению ученого, активное употребление этих понятий привело к неожиданным результатам для самой партийной элиты. Основная “игра” скрывалась в том, что под одну и ту же форму выражения, по мнению исследователя, подводились самые различные и даже противоположные смыслы. В качестве примера Э. Уолкер представляет интерпретацию слова “независимость”, которое центральным аппаратом партии понималось как новое и привлекательное название для автономности, в то время как для политических сил союзных республик “независимость” означала подлинное самоопределение.
Здесь необходимо заметить, что такая норма как “право на самоопределение” вплоть до выхода из Союза была закреплена в Конституции СССР 1977 года и годом позже автоматически была перенесена в союзные Конституции. Судя по высказываниям респондентов во время интервью, проведенных в рамках проекта “История перестройки в Центральной Азии”, в республике население, также как и партийная элита и интеллигенция, не обратили внимания на норму о выходе из Союза и не увидело в ней юридическую и политическую возможность приобретения самостоятельности. Эта введенная норма не оказала никакого влияния на партийную и научную элиты КазССР, соответственно, она нигде не отразилась и не выразилась. Как известно, позднее лишь республики Прибалтики прибегли к этой правовой норме.
Не исключено, что к этой категории “ошибок” относится и различное толкование Центром и союзными республиками термина “гласность”. На интервью касательно событий 1986 г. в городе Алма-Ата респонденты подчеркивали, что “студенты тогда поверили М. Горбачеву, объявившему гласность в стране, и вышли на площадь, чтобы выразить свою позицию в отношении смены руководства в республике”. В таком ключе писали и СМИ республики, правда, уже после объявления независимости. И в этой связи можно согласиться с учеными, утверждавшими, что различное толкование ключевых терминов программы “перестройка” партийной элитой и населением страны оказало определенное влияние не только на итог преобразований, но и в целом, на политическую ситуацию.
К примеру, на неоднозначное содержание политических терминов, используемых Горбачевым в СССР, обращает внимание в своем исследовании и К. Ричардсон (1998), исследовавший причины распада СССР. Крушение советских политических институтов ученый во многом связывает с политическим дискурсом тех лет. Более того, Ричардсон уверен, что Горбачев сам был заинтересован в неопределенности таких терминов как “перестройка”, “гласность”, так как “неопределенность” оставляла возможность для различных интерпретаций. И эти термины, согласно исследователю, не были синонимами терминов “реформа” и “свобода слова”, но они меняли общественное мнение и привели не к политическим преобразованиям, а к развалу всей системы. Следует здесь заметить, что такая неопределенность или двусмысленность терминов привела к тому, что на Западе термин “перестройка” и “гласность” были признаны непереводимыми и пишутся как “perestroika” и “glasnost”.
Вместе с тем в другой работе, в частности, в исследовании И. де Сола Пул (de Sola Pool) “Символы демократии” (1952), представлен анализ употребления слова “демократия”. Но здесь сразу отметим, что речь идет об исследовании 50-х годов. Автор утверждает, что термин “демократ” и “демократия” были сначала в Советском Союзе интерпретированы отрицательно, но после определенного периода затишья, в течение которого слово практически не употреблялось, появляется вновь в советских политических дискурсах, но уже однозначно в положительном значении. Однако значение термина “демократия”, согласно позиции исследовательницы, значительно отличается от его понимания на Западе.
Такая же судьба постигла в советских дискурсах и других утвержденных в политическом и научном мире терминов, к примеру, “консерватор”, “либерал”, “социал-демократы”, “правые” и т.д. Их понимание в СССР и их смысл в западном мире, как отмечалось практически всеми советологами, значительно отличались. Поэтому такая двусмысленность способствовала развитию особого направления исследований на Западе: разработке специальных словарей, которые расшифровывали бы советское понимание политических терминов. Наиболее известный из них — “Советский политический язык”, разработанный И. Земцовым и опубликованный на английском языке в 1984 г. и на русском — в 1985 году. После выхода в свет книги А. Солженицына “Один день из жизни Ивана Денисовича” был подготовлен европейскими учеными (Бен-Яков 1982; Horbatsch 1982; Rossi 1987) словарь, толковавший язык заключенных и дополненный “жаргонами”, “блатной и нелитературной лексикой”. В целом же, словарь советских “блатных слов” получил развитие ранее в середине 60-х годов в США.
По мнению многих западных ученых, несмотря на то, что Горбачев пытался преобразовать советский политический дискурс и тем самым ослабить тоталитарную дискурсивную практику, все же советский политический дискурс периода перестройки, с новыми терминами и понятиями, продолжал оставаться обобщенным, декларативным и гомогенным. Он сохранял в себе ориентированность на однородность и стандартность в следовании установкам на единство, которое подчеркивалось постоянно. Так, согласно П. Серио, инновации в дискурсах подавались как следование заветам классиков марксизма и партийным политическим решениям, в результате чего советский официальный язык или как исследователь его еще обозначает, — “деревянный язык” — не соответствовал и не описывал никакую реальную территорию, т.е. он продолжал быть “ложным”.
В свою очередь, литовская исследовательница Элеонора Лассан показывает несоответствие официальных дискурсов и лозунгов действительности на примере анализа термина “народовластие”. По ее мнению, это слово не имело на самом деле никакого отношения к народу, оно становится лозунгом для тех, кто ставит целью продемонстрировать единство партии и народа и легитимировать новый курс партии в представлении широких слоёв населения. Самое главное, слово “народовластие” должно было продемонстрировать, что народ и партия могут иметь равный доступ к власти и благам, что не соответствовало действительности.
В целом, работа Лассан больше была посвящена анализу советского инакомыслия 60-70-х годов, но в более поздних своих исследованиях она обращает внимание и на период перестройки. В центре ее внимания оказываются тексты М. Горбачева и Б. Ельцина, которые она анализирует сквозь призму понятий “цель” и “задачи”. В данном случае для ученого было важно проследить “развитие” от слова к установкам, в том числе и не выявленным. По мнению автора, “цель” означает достижение принципиально нового, а “задача” – средство ее достижения. И тот политик, который ставит цели, более энергичен; вместе с этим, он должен учитывать и препятствия к достижению цели, чтобы быть успешным. Тот же политик, который ставит задачи, менее энергичен, и в поле его зрения оказываются лишь частичные изменения.
Как показывают исследования Лассан, Горбачев слово “цель” практически не использовал в своих текстах, и не было указаний на препятствия, которые могут встретиться на пути к достижению цели. Автор делает вывод, что, соответственно, у Горбачева не было достаточной энергии, которая отдавалась бы массам, и не было стратегии реформ, которая учитывала бы барьеры со стороны различных групп населения при реализации программы “Перестройка”. Хотя Ельцин в отличие от Горбачева выглядит несколько иначе в своих политических текстах, очевидно, что он как раз видел препятствия, но он не видел цели. Как утверждает исследовательница, в текстах Ельцина нет упоминаний о цели вообще, в основном, он говорит о задачах. Вследствие этого, как заключает Лассан, ни один из лидеров перестроечного периода просто не мог осуществить качественное преобразование общества, они могли лишь его “раскачать”, что и произошло.
Таким образом, как показывает краткий и беглый анализ советских политических дискурсов, в период перестройки вопреки нововведениям – новым политическим терминам и понятиям, советский тоталитарный язык сохранил в себе ряд характеристик прежних лет. В частности, в нем сохранились – характерная централизация пропагандисткой деятельности, претензии на абсолютную истину, лозунговость и пристрастие к заклинаниям, пропагандистский триумфализм, резкая дифференциация на “своих” и “чужих”. Политические дискурсы продолжали традицию повышенной агрессивности и активного использования конфронтационных стратегий и тактик (угрозы, игнорирование, дискредитация, наклеивание ярлыков, оскорбление, ложь). Тем не менее, как фиксируют исследования, двусмысленность и неоднозначность используемых новых терминов Горбачевым, отсутствие цели и стратегии, учитывающих препятствия, в конечном итоге, привели к преобразованиям самой действительности – к распаду СССР.
Общественные науки в КазССР накануне перестройки. Деятельность Казахского отделения САПН
На политические дискурсы, безусловно, оказывают влияние статус и значение науки в стране, а также правила, принятые в академической среде. Как известно, роль науки в СССР была достаточно неоднозначной, сегодня в ряде научных работ она получила характеристику “репрессированной науки”. Объектом репрессии оказалось не только научное сообщество в целом, его ментальность, его жизнь во всех его проявлениях, но и научные идеи, направления, научные учреждения, институты, книги, журналы и т.д. Говорить об автономности науки в СССР не имеет смысла, она была ликвидирована, научные институты могли функционировать только, становясь частью советского режима. Более того, многие научные сферы были признаны лженаучными.
Одним из таких научных направлений, которое находилось сначала под запретом, была и политическая наука. После ее первого оформления, круг политических вопросов очень долгое время рассматривался в рамках философии. Как известно, первые шаги к оформлению политической науки стали происходить в период хрущевской оттепели, когда в середине 50-х г. в СССР при Институте государства и права была создана Советская Ассоциация Политических Наук (САПН). Она представляла собой добровольное научное сообщество и объединяла ученых, занимающихся политическими вопросами. С 1975 г. начинается выпуск Ежегодника САПН, сама же Ассоциация к тому времени уже насчитывала в своем составе 700 человек. Не исключено, что на появление и дальнейшее развитие политической науки в большей степени способствовал и развитие самой науки в мире. Как показывает история, именно в эти же годы наблюдается активность и на Западе.
Однако невозможность проводить исследования политических процессов внутри страны способствовала обращению ученых, входивших в САПН, к изучению зарубежного опыта. Единственным направлением политической науки, получившим развитие и имевшим непосредственное отношение к политической системе Союза, была политическая теория. Ее основная задача заключалась в обосновании правильности проводимого КПСС политического курса, при этом эмпирические аргументы были заменены философскими схемами. Как отмечают исследователи, политические процессы учеными “обозревались” с “высоты птичьего полета” и не было детальной проработки эмпирических данных.
Казахская ССР была частью этого режима, соответственно, основные тенденции, которые были характерны всей научной системе Союза, ярко проявлялись и в этой союзной республике. Все научные изыскания были связаны с марксистско-ленинской идеологией, которая представляла собой и методологическую основу для научных исследований. И за годы советской власти в республике был также воспитан определенный тип ученого, который был искренне убежден, что “наука служит партии”. Интервью с учеными, которые в середине 80-х годов работали в научно-исследовательских институтах при Академии наук КазССР в рамках проекта, подтверждают эту тенденцию. “Наука находилась в глухом застое. У нас был план по написанию определенного количества статей в месяц, которые мы исправно сдавали, приходили два дня в неделю в Институт, скажем, так, отмечались. Это была такая академическая практика. Конечно, в истинном понимании науки тогда в республике не было”. Следует заметить, что в данном случае речь идет только об общественных науках, в частности, об “истории научного коммунизма”, “философии”, “истории СССР”.
Точная дата открытия Казахского отделения САПН неизвестна, хотя некоторые ученые предполагают, что оно было создано в конце 70-х годов. Отделение функционировало при Институте государства и права Академии наук КазССР, в 1984 г., когда состоялся симпозиум в городе Алма-Ате, был переизбран состав Казахского отделения и, согласно источникам, председателем отделения вновь был избран директор Института государства и права академик АН КазССР М.Баймаханов.
Факт деятельности Казахского отделения ранее 1984 г. подтверждается в публикации его председателя в Ежегоднике САПН за 1983 г., в котором автор рассказывает о деятельности отделения и об участии ученых республики в исследовании политических проблем. Тем не менее, в биографической справке академика М.Баймаханова информация о руководстве им Казахским отделением САПН отсутствует, и ни в одном из своих воспоминаний о советском периоде он не упоминает об этой деятельности.
Мнение, высказанное экспертами во время интервью, позволяет сделать вывод о формальной деятельности Казахского отделения: в частности, многие сотрудники, работавшие тогда в Институте философии и права, не знали о наличии этого отделения и не могли рассказать о его работе. Так же не знали они и о проведенном в Институте летом 1984 г. симпозиуме, помнят лишь участие директора института М.Баймаханова в работе конференции, которая состоялась в 1985 г. в Париже.
“Если честно, я не знал, что такое отделение существовало в нашем институте. Это же ведь было на общественных началах, поэтому, может, директор к нему серьезно не относился. Но я помню, что директор наш ездил на международную конференцию в Париж в составе советской делегации. У него были хорошие связи с московскими учеными. Потом, после приезда, он после окончания рабочего дня еще долго нам рассказывал о своих впечатлениях от этой поездки. Поэтому я знал о его поездке в Париж”.
Вместе с тем, политические направления развивались в республике и в рамках других наук. Так, как отмечается в сборнике научных трудов “Наука Советского Казахстана” (1981), политическое направление появилось в исторической науке в середине 60-х годов. При этом выделяют опубликованную монографию “Развитие социалистического сознания колхозного крестьянства”, автор которой исследует закономерности и особенности общественно-политических отношений в казахском ауле”. Но при этом имя автора монографии не указывается.
В рамках философской науки получает развитие исследование национальных отношений, вопросы управления социальными и национальными отношениями, а также изучение истории общественной и философской мысли Казахстана. В рамках юридической науки актуальность приобретает исследование политических институтов. К примеру, среди ученых-правоведов была очень популярна, как отмечает Баймаханов, тема представительной системы: анализ общих вопросов развития представительной системы в Казахской ССР, характеристика отдельных звеньев Советов, изучение форм и методов руководства Советов различными сферами. Краткий анализ текстов ученых того периода показывает, что основными научными акцентами были выделение особенностей и закономерностей, изучение поэтапного развития с ранних периодов той или иной проблемы, а также раскрытие противоречий.
Бросается в глаза еще одна деталь, — отсутствие позиционной информации об ученых. Так, в тексте о симпозиуме в Алма-Ате данные о научных сотрудниках, которые выступали с докладом, полностью отсутствуют. Была предоставлена лишь информация о научном звании, степени и научной позиции председателя Баймаханова, тогда как о других участниках симпозиума сведения отсутствуют, упоминаются только фамилии. В связи с этим сложно проследить, — сотрудники из каких научных институтов КазССР и с какими научными званиями выступали на этом мероприятии. Также неясно, — кто же был включен в круг казахских “политологов”. Такая тенденция наблюдается и в других научных статьях и информационных текстах, опубликованных в Ежегоднике САПН и в отношении других ученых Советского Союза, включая и московских.
Отсутствие такой информации об исследователях позволяет допустить вероятность снижения роли статусной информации об ученых, с одной стороны и, с другой, в целом, — самой науки. Скорее всего, это является проявлением первых признаков кризиса в научной сфере. Научное сообщество СССР должно было функционировать в системе строгих иерархий, в которой кандидаты и доктора наук занимали свою определенную нишу, и все отношения, казалось, должны были быть четко регламентированы. Кроме того, советская академия тесно соприкасалась с государственными и партийными органами и сама являлась своего рода властным институтом, имеющим функции распределения полномочий и определяющим отношения между учеными и организациями, которые входили в научную иерархическую сеть.
Другими показателями кризиса науки выступает и отсутствие ссылок и цитирования других исследователей в научных публикациях казахских ученых, что было характерно и для московских ученых. Несмотря на то, что исследователи советской науки отмечают, что обязательная ссылка на авторитеты, определяющие лицо советской науки, была традиционной для советской науки, единственными научными авторитетами, на идеи которых ссылаются исследователи в 80-х годах, как показывает наш анализ, были К.Маркс и В.Ленин. Такие проявления в этот период, скорее всего, уже стали нормой, что служит прямым следствием снижения или отсутствия контроля над соблюдением научных правил.
Несмотря на то, что отчеты руководителя Казахского отделения САПН о работе ученых КазССР выглядят очень внушительно как и по темам, которые были в центре внимания казахских исследователей, так и по количеству опубликованных работ, изучение списка указателей советской литературы по политическим наукам (1980-1984), опубликованных в Ежегоднике САПН, не выявило работ казахских ученых.
Анализ интервью с экспертами в рамках проекта, позволяет предположить, что по существовавшим “правилам игры”, казахское научное сообщество должно было идти “в ногу со временем”, но при этом не проявлять активность. Так, по мнению экспертов “…на повестке дня партийного руководства КазССР всегда стоял “ударный колхозный труд”, ключевым моментом было выполнение плана по урожаю пшеницы, а “политические вопросы, в том числе научные исследования в этом направлении, не были в числе приоритетных”. С точки зрения респондентов, партийное руководство, которое контролировало науку, не стремилось к развитию общественных наук. К тому же, и сами ученые, как отмечают эксперты, не проявляли самостоятельность, размеренный ход научной жизни устраивал всех участников.
Таким образом, изучение развития политического направления казахской науки в предперестроечный период показывает его разбросанность среди общественных наук, отсутствие интереса со стороны представителей казахского научного сообщества к политическим темам и дистанцированность научных анализов от действительности. Среди ученых получила распространение практика обсуждения идей, выдвинутых авторитетами, и отвержение других идей, которые считались буржуазными. Вследствие чего дискуссия как научная форма не получила развитие, так как основная цель ученых заключалась в демонстрации единой точки зрения. Поэтому пытаясь исключить вероятность появления “конфликтов”, под которыми понимались и научная дискуссия и отклонения от общепринятых и утвержденных представлений, были приняты единые подходы к научному анализу.
Появление Казахского отделения САПН не оказало влияния на развитие политической науки, оно не стало центром консолидации научных исследований в области политики и не способствовало появлению новых “авторитетов” среди казахских ученых. Его деятельность носила сугубо формальный характер, хотя и положительно сказалась на судьбе ряда ученых. К примеру, благодаря функционированию отделения САПН его руководство смогло принять участие в международных конференциях, выехать за рубеж и познакомиться с исследователями из других стран. Рассмотрим далее сами политические дискурсы, которые позволят проанализировать содержательную сторону научных работ казахских ученых.
Политические дискурсы в работах казахских ученых
Следует заметить, что в данном исследовании были использованы научные тексты на русском и казахском языках, однако в них сильных отличий в содержательном плане не наблюдалось. Если при рассмотрении вопросов языка и истории, различие в научных текстах на двух языках имелось, то политические дискурсы, которые были представлены на казахском языке философами, историками и правоведами, по стилю и форме своего изложения практически были идентичны текстам на русском языке. Соответственно, поскольку предметом нашего анализа являются дискурсы политических наук, поэтому в данном исследовании акцент не делается на выделение работ на казахском и русском языках.
Анализ научных статей позволяет выделить несколько тем, которые были интересны и популярны среди научного сообщества КазССР: “трудовые коллективы”, “представительные органы власти”, “социализм”, “воспитание нового человека”, “самоуправление”, “народовластие”, “политическая система развитого социализма”, “активность личности и политическая активность общественных организаций”.
Предложим вначале рассмотреть содержание научных текстов московских ученых. Как показывает анализ, изучение политической системы было актуально для столичных исследователей, активным ходом шла наработка понятийного аппарата и продолжались попытки “подтянуть” советскую политическую систему до “идеального” образа. Политическая система интерпретируется как обеспечение оптимального сочетания интересов личности и общества, тогда как ее противоречия, которые имеют место быть, с точки зрения ученых, рассматривались как движущие силы, способствующие ее развитию. Применялся достаточно гибкий подход: признавая наличие проблем в системе, ученые сразу же придавали им положительные характеристики.
К тому же, следует заметить, что в работах не указывается ясно, что речь идет о политической системе СССР, она заменена такими определениями как “социалистическая политическая система” или “политическая система развитого социализма”, под которую попадали практически все страны социалистического лагеря. Основой же для очерчивания идеальной социалистической политической системы выступили сами западные исследования, которые были посвящены критике политической системе ведущих стран Запада. Эти работы активно переводились в начале 80-х годов на русский язык. К примеру, в списке переведенных научных работ, подготовленных САПН, наблюдается доминирование именно исследований, в которых критикуется западная политическая система и непосредственно капитализм. Тем самым слабые стороны противоположного политического блока служили материалом для усиления социалистического блока.
Неслучайным выглядит проведение симпозиума в 1984 г. в городе Алма-Ате именно по политической системе. Причинами были, с одной стороны, предстоящий международный конгресс политологов в городе Париже, который был посвящен политической системе, и, с другой, критика, которая прозвучала от западных исследователей в отношении характера выстраивания отношений Москвы с союзными республиками. Анализ отчета САПН об участии советских ученых на этом международном конгрессе демонстрирует, что доклад М.Баймаханова как раз и был посвящен развитию социалистической государственности и демократии в союзных республиках. Это должно было служить ответом на критику западных исследователей. В частности, в отчете отмечается: “…принципы коммунистической цивилизации открывают самые широкие возможности для сочетания активного участия трудящихся масс в управлении с высоким профессионализмом управленческого труда в союзных республиках, …что было отмечено в выступлениях В.Бабия и М.Баймаханова”.
Критика политических практик стран Запада самими западными учеными спровоцировал интерес среди советских ученых к таким темам, как “влияние информационных технологий, к примеру, средств массовой информации на массовое сознание” и “развитие политической культуры и ее влияние на политическое сознание населения”. Кроме того, среди московских ученых получает развитие тема “демократии”, которая представлена в работах как “демократический централизм”, вбирающий в себя и тему самоуправления, и народовластия, и наконец, тему прав человека и потребностей классов. Последние рассматриваются как юридические нормы, и, соответственно, им не уделяется должного внимания в научных статьях.
В рамках же темы самоуправления дискуссия разворачивается вокруг тезисов “отчуждения личности от политической жизни” и “политическая активность на уровне коллективного и самоуправляющегося субъектов общественных отношений”. В то время как при раскрытии темы демократии появляются интересные работы по анализу политических режимов, а именно изучению соотношения политической структуры общества и реального функционирования властных отношений в различных режимах. Интересной выглядит и обсуждение темы бюрократии и проблем борьбы с ней, которое выносило на повестку ряд вопросов, в частности, о возможностях полной ликвидации причин бюрократизма в обществе, который рассматривался как негативное явление, о соотношении понятий “бюрократизм” и “профессионализм”. В этой дискуссии также заметен след влияния западных исследований, к примеру, труды М.Вебера, которые были посвящены бюрократии как определенной социальной группе и переведены на русский язык в этот период.
Следует отметить, что научные обсуждения, которые затрагивали в той или иной степени и проблемы советской политической системы, стали возможны и благодаря организованной САПН Всесоюзной школе молодых ученых-политологов. Так, в 1985 г. была проведена уже вторая школа, которая прошла в молодежном лагере “Жемчужина” под Звенигородом. На ней приняли участие более 100 человек – представители АН СССР и академических институтов союзных республик, вузов, издательств из 22 городов СССР. В общем, было проведено 11 дискуссий и 14 круглых столов. Представители из Алма-Аты также были представлены на ней.
Конечно, на этой Всесоюзной школе молодых ученых-политологов не остались без внимания и вопросы идеологии, начались новые попытки реанимировать марксистско-ленинскую теорию, которая рассматривалась как ядро политической системы. Встречаются интересные характеристики этой теории, к примеру, “марксизм и ленинизм намного опередили научную мысль”, “он (К.Маркс – примеч. автора) нес в себе зародыши многих будущих плодотворных подходов и анализов”, “марксизм и ленинизм – это живое и действенное учение”.
Был даже зафиксирован стенограммой случай, когда президент САПН Г.Шахназаров на заседании клуба “Влияние идей К.Маркса на современную политическую теорию” при МАПН, которая была организована в честь 165-летия со дня рождения и 100-летию со дня смерти К.Маркса, назвал его основоположником всей политической науки. Конечно, сразу последовала ответная реакция аудитории, оппоненты в мягкой форме ответили, что политическая наука все же появилась задолго до К.Маркса, нельзя списать древнегреческих философов, писавших о политике. С этим доводом профессор Г.Шахназаров не мог не согласиться, но все же в этом конкретном случае, скорее, речь идет о “правилах игры” в политической науке в начале и середине 80-х годов в Союзе, нежели о том, что президент САПН допустил такую ошибку.
В качестве же методов анализа политической системы московские ученые обозначили следующие, — исторический, логический и структурно-функциональный. Сильных изменений в этой области не наблюдается, “ходовым” остается традиционный набор методологических инструментов. Хотя уже были переводы трудов западных теоретиков-методологов по инвент-анализу, контент-анализу, однако они еще не применялись, по крайней мере, научных работ, в которых ученые опирались бы на них при анализе политической системы развитого социализма, не было. Возможно, главная причина заключалась в том, что они рассматривались как методы буржуазных ученых. Заметим, что прилагательное “буржуазное” в середине 80-х годов еще было в ходу, ученые часто использовали его для характеристики или обозначения стран Запада.
Таким образом, согласно анализу, в Москве шла полным ходом работа по изучению политических проблем, политические тематики исследований были разнообразны, хотя, конечно, назвать их научными исследованиями, вряд ли возможно. Аргументация исследователей зачастую носила абстрактный характер, в большей степени они представляли собой логические умозаключения, нежели строились на широкой эмпирической базе. По тематике политические дискурсы казахских ученых не сильно отличались, в них лишь отсутствовала критика зарубежных коллег.
Интерес для нас представляет анализ докладов о политической системе развитого социализма. Как уже было сказано выше, проведенный симпозиум в городе Алма-Ате в 1984 г. был посвящен этой теме, и все выступления, так или иначе, затрагивали ее. Однако внимательное прочтение текстов позволяет заметить, что порой использование термина “политическая система” происходило формально и не было связано с теми вопросами, которые раскрывались докладчиками. Создается впечатление, что употребление этого термина должно было лишь внешне “связать” доклад с темой симпозиума. К примеру, в текстах часто встречаются рассуждения о содержании понятия “политическая система”, однако сами определения авторами в работах не рассматриваются. “Научное познание глубинных закономерностей развития политической системы немыслимо без выработки самого понятия”, “затяжной характер дискуссии по некоторым проблемам, связанным с понятием “политическая система”, “необходимо выработать единое, научно обоснованное понятие “политическая система” и “политическая организация”, которое является исключительно важным для последующей исследовательской работы. В этой связи предлагаю отграничить понятия “политическая система” и “политические организации”, “..при исследовании функций политической системы выводить последние не из функций государства, а, напротив, отграничить функции политической системы от функций государства”.
Научная дискуссия, о которой говорят исследователи, выглядит больше имитацией, нежели реальной дискуссией. В силу отсутствия самих определений, невозможно проанализировать вокруг каких характеристик идёт спор, с чем участники обсуждения согласны друг с другом, а с чем нет. Есть лишь признание факта наличия различных определений и самого спора. В то же время сама дискуссия, о которой сообщают докладчики, была воспринята не совсем положительно. Это свидетельствует о вытеснение научного принципа как допустимости множественности интерпретаций, что позволяет предположить наличие контроля со стороны научных институтов над содержанием исследований. Официально таких правил не было и они нигде не были прописаны. Но этот контроль прослеживается из используемых председателем оценочных слов на симпозиуме: “затяжной характер дискуссии”, “необходимо выработать единое, научное обоснованное понятие”.
Тексты также двусмысленны и неясны по смыслу, например, в одном предложении оказываются соединены различные аспекты политической реальности, заметен избыток терминологий: “характеристика современного состояния политической системы и обыденного правосознания граждан и их роли в формировании правомерного и социально активного поведения” или “политическая система осуществляет свои функции тогда, когда они конкретизируются в деятельности конкретного человека, который выступает как совокупность общественных отношений”. Понять и интерпретировать, что подразумевали в данном случае авторы и какую информацию хотели донести до адресата, достаточно сложно.
Сами доклады, в целом, мало информативны, можно предположить, что, скорее всего, они были рассчитаны на некритическое или невнимательное восприятие слушателями. Вероятно, в тот период такое отношение к содержанию выступлений и научных работ друг друга было нормой. Это проявляется в несвязанности и наборе различных терминов, причем в одном предложении, и встречаются довольно часто в научных работах казахских ученых.
Отсутствие связанности рассматриваемых объектов, или нарушение причинно-следственной логики можно интерпретировать и как желание авторов уйти от предмета обсуждения; в текстах заметно смещение аспектов и не исключено, что для выражения своей позиции ученые прибегали к использованию достаточно расплывчатых формулировок. Так, например, в предложении “… специфика воздействия различных элементов политической системы на осуществление законотворческого процесса применительно к отдельным вопросам государственной, хозяйственной, социально-культурной жизни общества”, непонятно, что подразумевается под “элементами политической системы”. Более того, автор не конкретизирует и детально не рассматривает “политические элементы” и во всём тексте не даёт им определения.
Можно выделить лишь два доклада, которые поясняют суть обсуждаемых вопросов и дают представление о том, что было актуально в этот период времени. В частности, “социальное назначение политической системы как целостного механизма народовластия”, “в СССР существует единая политическая система, которая действует на различных уровнях. В свою очередь, каждый элемент политической системы является системообразованным элементом” и “условия, обеспечивающие взаимосвязь политической системы и законодательной деятельности государства,…. Назначение политической системы — осуществлять власть в обществе, в том числе и государственную, тогда как законодательная деятельность является разновидностью осуществления государственной власти”.
Интересно то, что “народовластие” ограничивается лишь социальным пространством, хотя по сути, это политический принцип, а также заметна попытка использования косвенно теории разделения властей – отделение законодательной от государственной власти. В целом же обсуждение теоретических вопросов, вплоть до определений отдельных понятий, терминов, носит ритуальный характер и имеющиеся анализы, как обозначали их ученые, – особенности политической системы – далеки от советской политической системы и они не получили рассмотрения в КазССР даже в теоретическом направлении политической науки.
Тогда как более приближенной к действительности и связанной с советской практикой выступает тема изучения представительной системы – а именно Советов, как органов управления, и “трудовых коллективов”. Создание новых слов и выражений является, с одной стороны, появлением новых реалий в общественно-политической жизни страны, с другой, появлением причин для изменения уже устоявшегося явления. Так, в рамках обозначенных выше тем получает развитие и тема демократии, в научной литературе в КазССР она используется с такими прилагательными, как “социалистическая демократия”, “представительная демократия”, “марксистская демократия” и “народовластие”. Активно употребляется так же термин “демократический централизм”, который рассматривается как поиск рациональных путей сочетания единоначалия и коллегиальности.
Согласно ученым, углубление социалистической демократии было возможным лишь при развитии Советов народных депутатов, которые рассматривались как политическая основа СССР и главного звена самоуправления народов. И эти обозначенные тезисы обосновывались взглядами Ленина, к примеру, часто использовалось такое выражение, что “народная власть – это власть подавляющего большинства, а не эксплуататорского меньшинства”. Тема “права и свобода человека” в меньшей степени присутствовала в научных работах, но в отличие от московских коллег, среди казахских ученых эта тема раскрывалась сквозь призму социальной справедливости.
Актуальность темы “трудовых коллективов” подтверждается и анализом интервью экспертов, в которых они тоже упоминают о них, как об объекте анализа, хотя эта тенденция подается экспертами с иронией. “В городе тогда было много промышленных объектов, к примеру, тогда работал и плодоконсервный комбинат, нас всегда отправляли туда с разными целями. Например, социологические исследования тоже проводились в трудовых коллективах, мы, конечно, над этим посмеивались”. Другой эксперт также высказал аналогичное мнение: “Социологические опросы проводились, но, конечно, тогда и техника опроса была несовершенна, и неясно, как обрабатывались эти данные. И это все отмечалось, поддерживалось, поощрялось, но в кулуарах все над этим посмеивались. Главное надо было поддержать эти начинания на официальном уровне, хотя в эффективность никто не верил”.
Анализ научных текстов показывает, что авторы работ упоминают о социологических опросах, но ни в одном из них мы не нашли эти данные. К примеру, в докладе К.Талипова “Роль трудового коллектива в развитии политического сознания личности”, который прозвучал на симпозиуме в городе Алма-Ате, говорится о проведенном “конкретно-социологическом исследовании”, в данном случае формулировка автора сохранена. Целью данного опроса было “изучение роли первичного производственного коллектива в развитии политического сознания личности в процессе трудовой деятельности и воспитательные возможности трудового коллектива”. Однако результаты этого опроса не приводятся, а лишь отмечается, что опираясь на эти материалы, автору удалось сделать вывод о наличии огромных воспитательных возможностей трудового коллектива и что они используются не полностью.
Доминируют в теме о “трудовых коллективах” “воспитательный дискурс”, идея воспитания проходит красной нитью через все работы, которые были посвящены трудовому коллективу и частично через тему повышения социальной активности населения. К примеру, “соотношение воспитательных и иных санкций, которые применяются в трудовом коллективе к нарушителям правовых норм и трудовой дисциплины”, “формирование у граждан заинтересованности, сознательного отношения к общественному делу и осознанию ими ответственности за реализацию поставленной цели”. Безусловно, актуальность темы аргументировалась марксисткой теорией: “выделение трудового коллектива в качестве ведущего звена в формировании и развитии социалистической личности полностью согласуется с марксистской концепцией о деятельной сущности человека”.
В данном случае интерес для нас представляют идеи, которые звучали в СССР часто и они встречаются и в работах ученых-экономистов КазССР: “достижение максимальных результатов при минимальных затратах”, а также “реализация количественных показателей с обеспечением высокого качества продукции”. Не исключено влияние этих принципов на повседневное поведение не только рядовых советских людей, которые в годы “брежневского застоя”, много не работая, могли получать неплохую заработную плату, но и партаппарата, и интеллигенции. Следует также выделить непредставленность в работах темы роли КПСС, эта роль отмечалась в теме воспитания нового человека, но все же встречается довольно редко.
Вместе с тем, наблюдается довольно частое употребление слово “проблема”, рассмотрим его использование в различных контекстах. Так, “всесторонний и углубленный анализ проблем политической системы развитого социалистического общества”, “актуальные проблемы политической системы развитого социалистического общества”, “выяснение узловых проблем функционирования динамики политической системы”, “пути решения коренных проблем экономического развития”, “основные проблемы взаимодействия политической системы и законотворческого процесса”.
Не исключено, что слово “проблема” употреблено в переносном смысле, оно не конкретизировано, не привязано к действительности и выглядит абстрактно, что позволяет аудитории воспринимать формируемую действительность положительно. Проблемная ситуация или наличие проблем передается при помощи слов-определителей (актуальные, основные, узловые, коренные), которые нейтрализуют негативное впечатление от высказанного мнения. Возможно, эти слова сигнализировали о наличии серьезных проблем во всех сферах жизни советского общества. Тем не менее, их использование в данном случае можно интерпретировать и с другой стороны: в позднесоциалистической советской науке считалось “правильным” выделение проблем и особенно тех, актуальность которых не была явно определена, в то же время проблемы должны были носить очень абстрактный и допустимый характер.
Рассмотрим употребление другого слова — “воздействие”, которое также довольно часто встречается в текстах ученых: “воздействие (политической системы) на различные сферы общественной жизни, на формирование соответствующих форм сознания (правового, политического, нравственного)”; “воздействие различных элементов политической системы на осуществление законотворческого процесса”; “конкретное воздействие политической системы на сознание и действие людей”; “проблемы воздействия политической системы на формирование нравственного сознания людей”, “характер воздействия на формирование различных форм сознания людей”.
В данном случае можно допустить, что используемая языковая стратегия скрывает направленность цели политических институтов – это обеспечение полного контроля над сознанием и поведением простого человека. Тексты насыщены манипулятивными элементами, окрашенной лексикой, эмоциональными конструкциями, оборотами. Но ключевым в этой стратегии выступает то, что контроль разбавлен фоном его подачи – “формированием и воспитанием нового человека, наиболее преданного делу”, “политически убежденного и нравственно совершенной личности”. В то же время субъект воздействия очень абстрактен, в частности, в качестве органа, который осуществляет воздействие, указывается политическая система; и при отсутствии четкого и ясного содержания научные тексты создают лишь видимость значимости самих работ. Но при детальном изучении самих текстов и терминов отсутствие содержания становится очевидным. Кроме того, утверждения или тезисы в работах передаются обобщенными словами и преподносятся в форме монолога. Вместе с тем, следует отметить, что практически в работах казахских ученых нет метафор, не используются политические термины, которые насыщены символами и образами. Возможно, оказало влияние отсутствие устоявшегося понятийного аппарата.
Таким образом, как показывает анализ, к середине 80-х годов на научной повестке дня обществоведов наблюдаются определенные изменения в политической тематике, появляются новые темы, в частности, тема демократии, свободы слова и политической системы. Безусловно, они новы в определенном роде для казахских ученых, а именно, с точки зрения их раскрытия, учитывая контекст советской действительности, устоявшихся научных правил, норм и требований, предъявляемых к ученым.
Политические дискурсы демонстрируют, что научное сообщество КазССР интереса к политическим темам не проявило, политические темы идут в связке с базовой специализацией ученого (юридические науки, история, философия). В связи с этим, политические темы выглядят непроработанными, абстрактными и заполненными набором терминологий, а дискуссии заменены монологом. Тем не менее, несмотря на новые темы, все же в некоторых направлениях общественных наук КазССР заметны элементы кризиса и застоя. В первую очередь, бросается в глаза отсутствие авторитетов, нивелирование статуса ученых и наличие контроля над образом мысли и изложением исследователей. Контроль, в большей степени, наблюдается со стороны вышестоящих коллег (заведующих кафедр, директоров институтов), нежели партийных органов.
Заключение
Политическая наука в Казахстане в начале 80-х годов начинает только свои первые шаги. Как показывает анализ, круг вопросов, рассматриваемых в рамках Казахского отделения САПН, и характер их подачи имеют в предперестроечный период очень опосредованное отношение к тематике политической науки и не берут предметом исследования политическую ситуацию в КазССР. Основу для развития политической науки составили ученые общественных наук – философы, юристы, частично историки и исследователи научного коммунизма.
Наблюдается разбросанность изучения политических вопросов среди различных научных направлений. Здесь заметно проявление особенности, которая была характерна всей советской науке, — это разделение одного научного направления по различным научным институтам. Как известно, такое разделение позволяло функционировать, к примеру, определенным направлениям философии или истории более или менее свободно в рамках отдельных институтов и оказывать “тихое” сопротивление идеологическому вторжению со стороны партии. Хотя в то же время такая тенденция ставит под вопрос тезис о монолитности советской науки и позволяет допустить возможность “выведения” некоторых научных исследований из поля воздействия партии и идеологии, по крайней мере, некоторые направления политической науки.
К примеру, достаточно ясно проявляется активное использование учеными в научных текстах на политические темы устоявшихся идеологических догм для обоснования необходимости развития политической науки, тогда как тема роли КПСС в политической системе развитого социалистического общества практически не получает развитие. Скорее всего, на наш взгляд, речь идет о правилах игры в отношении выражения тех или иных политических дискурсов с использованием идеологической риторики, нежели реальном влиянии партии на научные исследования. Ведь анализ текстов не только казахских ученых, но и московских коллег, демонстрирует наличие свободы в содержательном раскрытии марксистско-ленинской теории, и в ее использовании для признания своих научных результатов или легитимации научных утверждений, не вступая в противоречие с официальной линией партии.
Безусловно, очевидно и закономерно, — о контроле над наукой в КазССР со стороны партии много пишется, в частности, об этом говорит в своих мемуарах и первый секретарь Компартии КазССР (1964-1986 гг.) Динмухамед Кунаев. Согласно его мнению, целью контроля было недопущение идей, идущих вразрез с официальной идеологией в литературе, искусстве, общественных науках, периодической печати, художественных произведениях и научных трудах, театральных спектаклях и кинофильмов, “дабы не нанести ущерба сознанию трудящихся масс”. В поле зрения входили даже местные издательства в союзных республиках. Вместе с тем, анализ политических дискурсов казахских ученых позволяет выявить лишь наличие контроля со стороны вышестоящих коллег (директоров институтов, заведующих кафедр), нежели контроля со стороны партии. Контроль со стороны коллег прослеживается в необходимости наличия единого мнения и подходов при изучении или выражении в текстах тех или иных политических явлений. Со стороны руководителя Казахского отделения САПН к своей деятельности в политической ассоциации наблюдается формальный подход, самостоятельность в республике он не проявлял. К примеру, Казахским отделением не были организованы круглые столы или другие дискуссионные площадки по собственной инициативе. Основной формой деятельности являлась публикация статей учеными, количество которых позволяло положительно оценить научную деятельность ученого. Хотя они не получали отражение в указателях литературы, подготовленных САПН. Более того, в работах наблюдается простое заимствование устоявшихся выражений, политических терминов и встраивание их в тексты, что позволяет сделать вывод о невысокой степени готовности научного сообщества КазССР обсуждать политические вопросы и проблемы.
Тем не менее, несмотря на эту формальность, деятельность Казахского отделения САПН оказало положительное влияние на тематику научных работ и на содержание политических дискурсов в период перестройки. В частности, появляются работы по демократии, правам человека, представительным органам, самоуправлению и формированию нового человека с новым мышлением. Возможно, последние темы не имели прямого отношения к предстоящей перестройке, но они в тоже время позволяют предположить, что идея перемен “витала в воздухе”, хотя ясно не осознавалась.
***
© ZONAkz, 2013г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.