— Фёдор Александрович, я время от времени расспрашиваю разных российских экспертов о том, как они видят перспективы развития интеграции на евразийском пространстве. Картина из этих суждений складывается чрезвычайно пёстрая. Вот сейчас потихоньку пошли разговоры, что сближение может дойти до создания единого государства. Какое у вас мнение на этот счёт?
— Это само по себе очень сложно. Мы видим, что переговоры о едином евразийском экономическом союзе идут крайне тяжело. И это естественно, потому что интеграция – самая сложная форма межгосударственных отношений. Но Россия, безусловно, не может, не хочет и не собирается лишать кого-либо государственной независимости, если эти государства состоятельные и дееспособные. В случае с Белоруссией и Казахстаном сомнений в этом ни у кого нет.
— Есть и такая точка зрения: наши народы слишком разные, у них не совпадают векторы развития. Поэтому, дескать, долгосрочная и глубокая интеграция невозможна. Как вы сами считаете: на какой ценностной основе создаётся Евразийский союз? Что такое “европейские ценности” – более или менее понятно. Их можно сформулировать. А с евразийскими ценностями ясности гораздо меньше. Какие именно силовые поля и магниты притягивают или должны притягивать белорусов, казахов и русских друг к другу?
— Любые ценности – это конструкт, некая идеологическая фантазия, которая может обретать материальную силу, как мы видим это в случае с Евросоюзом. Но не с них всё начинается. Когда в Европе говорят о том, что евразийская интеграция не перспективна, поскольку она лишена ценностной базы, а европейская интеграция, напротив, как раз на ней и основывалась – это некое лукавство. Потому что ценностная основа появилась достаточно поздно, а вот прагматическая, политическая и экономическая составляющая, как фундамент – это было с самого начала. Была четкая политическая задача – предотвратить возобновление враждебности между Германией и Францией после Второй Мировой Войны, и была придумана гениальная схема экономического взаимодействия, когда постепенно стало создаваться новая экономическая реальность, выгодная всем участникам. Это и стало основой интеграции. А общие ценности, разговоры о какой-то европейской модели, которая, якобы, прежде всего, основана на общности восприятия мира – уже наносное. Это позже появилось.
И, кроме того, честно сказать, мы видим, что ценностный элемент, некая общность европейская преувеличиваются. На самом деле, страны, входящие в Евросоюз по своим установкам очень разнятся. Если сравнить Ирландию и Болгарию или Грецию и Финляндию, то у них не очень много общего.
Что касается евразийских ценностей, то на сегодняшний день я особых общих ценностей, в таком понимании, не вижу. Если экономическая и политическая интеграции будут успешными, то ценности появятся, так же, как они появились, были придуманы, сформулированы и приняты в Европейском союзе. Но сейчас у Евразийской интеграции задача гораздо более важная – найти экономически сбалансированную, всем выгодную форму интеграционного сосуществования.
— Но европейские ценности вовсе не были придуманы двадцать лет назад. Большинство государств Европы это одна христианская цивилизация, с общими корнями из Древней Греции и Рима. Тогда как у нас и в религиозном плане, и в этническом, и в культурном различий гораздо больше. Даже внутри самой России. Наверное, такие вещи не стоит недооценивать.
— Не стоит, безусловно, но я вам должен напомнить, что понятие общих ценностей появилось в Европе как раз на том этапе, когда Европа стала уходить от общих христианских корней. 25-30 лет назад, когда ещё существовала более традиционная классическая Европа, выражаясь неполиткорректно – белая и христианская – в ней особо про ценности не говорили. Про ценности заговорили тогда, когда Европа стала гораздо более разношерстной. И тогда выяснилось, что эти ценности надо как-то сформулировать. До этого всё как-то само собой разумелось: общая культура, общая история. Хотя там тоже все очень запутано. Ценности – это попытка преодолеть единое прошлое и придумать что-то новое. Но насколько это успешно будет, это мы еще увидим.
— То есть речь всё-таки идёт не об отсутствии единых европейских ценностей. А о том, наверное, что здесь как со здоровьем: пока оно есть, его не замечаешь, о нем не говоришь. Вот и европейские ценности просто существовали как воздух и вода. А потом, когда обнаружился дефицит ценностей, их стали формулировать.
— Да, примерно так.
— У вас есть любопытные суждения об изменениях в сфере национальных интересов России и перспективах “русского мира” за пределами сегодняшних границ Российской Федерации. Речь идёт в основном о западном направлении. А как вы видите будущее взаимодействие России и Центральной Азии? Насколько оно может оказаться широким, какие ещё государства, кроме Казахстана, могут подключаться к евразийской интеграции?
— Центральная Азия – очень разнообразный регион, там чего только нет. Если говорить с точки зрения интеграционной, то, мне кажется, что еще совершенно не факт, что Центральная Азия, за исключением Казахстана, который стоит особняком, будет вовлечена в этот интеграционный проект. Потому что мы видим, что даже в нынешнем тройственном составе трудно договариваться об общих правилах. А если туда включать страны заведомо экономически проблемные, такие как Киргизстан и Таджикистан, это будет еще более глубоким осложнением всего процесса. Здесь я пока не стал бы ожидать, что Центральная Азия, или хотя бы часть центрально-азиатских государств будет включаться в интеграционный проект в скором времени.
— В этом регионе много внутренних и внешних угроз. Афганистан вот скоро откроется. Да и между собой эти страны часто ссорятся.
— То, что они между собой ссорятся – это вечная история, которая будет усугубляться, я думаю. Кроме всего прочего предстоит переход, смена политических поколений в Узбекистане и Казахстане. И в Таджикистане, в конце концов, все это будет происходить. Конечно, это не добавляет стабильности и спокойствия. Что касается безопасности, то пока совершенно не понятно, что будет в Афганистане после ухода оттуда большей части американских сил. Пока ощущение такое, что Россия испытывает гораздо больше озабоченности в связи с этим, чем, собственно, элита центрально-азиатских государств. Это у нас все время говорят, что начнется переток нестабильности, хаоса, экстремизма и так далее. А в самой Центральной Азии рассуждают более спокойно: “ну, может быть, а может и нет, может всё как-нибудь обойдется. И вообще чего паниковать раньше времени”.
Я думаю, что обе позиции имеют право на существование. В случае, если вдруг российские опасения оправданы, то странам Центральной Азии придется тяжело, и деваться им будет некуда, кроме как обращаться к России за поддержкой и гарантиями. Но Россия ведь тоже меняется. Вообще говоря, насколько глубоким будет наш интерес к геополитическому активному присутствию в этой части мира – большой вопрос. Если посмотреть на общественные настроения в России, на их динамику, то можно отметить, что интерес к Центральной Азии у нас в стране скорее снижается, чем наоборот. Довольно часто высказываются такие мнения, что нам лучше бы отгородиться от Азии. Россия вообще сейчас в каком-то смысле определяет для себя сферу интересов, свой мир, который надо поддерживать, сохранять, куда надо стремиться. Пока не понятно, кто в него войдет, это открытый вопрос. И Центральной Азии это тоже касается.
***
© ZONAkz, 2014г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.