Под куполом

На экраны вышел триллер Акана Сатаева «Она»

Есть молодая красивая женщина, архетипическая барышня без материальных проблем. С маленькой дочкой она обитает в апартаментах премиум класса. Огромные гулкие рекреации, стеклянные проёмы атриумов, стремительные зеркальные лифты, мраморные гладкие полы. За окном город в дымке смога. Интерьер квартиры выдержан в серебристых тонах. Цвета стен, мебели, постельного белья приглушённые, всех оттенков серого, графитового, стального, дымчатого. Кухня сверкает хромовыми и алюминиевыми поверхностями.

Буржуазно, стильно, минималистично.

Безжизненно.

На стенах эстампы с изображением того, что в геометрии именуется асимметричным эллипсоидом, а по-простому говоря, яйцом размером с крупную дыню. Оно в мелких трещинках. Запомним эту деталь.

Женщина кормит девочку то даже на глаз ощутимо холодной кашей, то яичницей. По-видимому, это предел её кулинарных способностей. Отношения матери и ребёнка болезненно-напряженные. Девочка доставляет матери немало хлопот своими фобиями. Убегает и прячется в архитектурных загогулинах. Настойчиво убеждает мать в том, что в квартире обитает ещё кто-то затаившийся, невидимый, предъявляя доказательства его присутствия – чёрную зубную щётку, бритвенный станок. Рисует картинки, где некий фредди крюгер тянет к ней свои руки-крюки. В магазине игрушек на предложение выбрать себе подарок девочка выбирает отталкивающего вида реборн. Это, если кто не знает, такие куклы, максимально-правдоподобно имитирующие только что рождённых младенцев.

Она

Зрителю намекают, что женщина травмирована недавним абортом или преждевременными родами, что, в сущности, одно и то же.

Иногда женщина с девочкой выбираются в город. А там – никого. Ни души. Ни машин, ни людей. Кладбищенские изваяния небоскрёбов, гулкая труба метро, сквозняки, мёртвые детские площадки и скверы, где не видно даже алкоголиков. Нейтронная бомба, что ли, взорвалась, погубив всё живое, не тронув «инфраструктуру»?

Женщина посещает лингвистические курсы, где сомнамбулически учится китайскому языку (без преподавателя), и танцкласс, где исполняет под томную музычку пластические этюды (без наставника). Спит в спальне – одна. Порой сон её бывает обеспокоен диаволовыми искушениями. Если назвать эти чувственные конвульсии точными медицинскими именами, то получается, что героиня терзается поллюциями. Спору нет, актриса Азимбаева прекрасно сложена, но зритель терпеливо ждёт, когда на экране произойдёт ещё хоть что-нибудь кроме того, что барышня гоняется за дочкой-егозой, успевая при этом пять раз переодеться в новые пальто и сменить пять разных сумочек. Увы, это всё. Про такие вымученно-изысканные ленты принято говорить: это притча!

Что за притча…

Экран цепенеет скукой и тужится, подавляя зевоту. Тоскливо всем: актрисе, драмоделу, в сценариус которого любопытно было бы заглянуть. Томится и скучает пробивной и благополучный режиссёр Сатаев.

Лишь зрители не испытывают скуки, потому что их нет. В кинотеатре, где я смотрела картину, их было три, считая меня.

Сказать авторам фильма нечего, актрисе нечего играть, и оператору нечего снимать, вот он и шлифует линзы камеры, увековечивая эффектные капиталистические чертоги Esentai Apartments. Все эти оловянно-стеклянные фасады, мраморные ступеньки, прихотливо-изогнутые стальные перила, футуристические скульптуры и загадочный эстамп, изображающий треснувшее и, надо полагать, уже протухшее яйцо.

Зачем Сатаев снял эту тягучую, маловразумительную картину?

Версия первая — Сатаеву смертельно надоело снимать спущенные «из дворца» заказы.

Захотелось ему обители трудов и чистых нег, где искусство на искусстве сидит и искусством погоняет. Сатаеву кажется, что он сработал фильм категории артхаус. Стерильное, чистое, как бы звягинское кино, где под безукоризненно буржуазненьким бытом водится неистребимая пролетарская мокрица, хищница-отравительница (фильм «Елена», к примеру). Едва уловимое сходство можно обнаружить, но это стерильно чистая имитация, поскольку там, где должен располагаться драматургический конфликт, зияет прискорбная дыра.

Версия вторая, предельно для режиссёра комплиментарная.

Сатаев действительно снял авторское кино, единственным героем которого является он сам. Постановщик как бы разоблачился до исподнего и влез ногами вперёд в невиданный компьютерный томограф, способный визуализировать не только скелет пациента, но и конструкцию столь зыбкого и неуловимого вещества, коим является «душа художника».

Режиссёр не просто одинок, он намеренно и демонстративно одинок. Это одиночество эмбриона, зародыша, который не желает родиться, потому что ему покойно в оболочке плаценты. Он не хочет быть даже цыплёнком, предпочитая остаться желтком яйца, скорлупа которого трескается, норовя исторгнуть его в белый свет, который ненавистен ему скоплением людей. Поэтому его город мертв и пуст, логово фильма блещет зловещим никелем роскошного морга, где нет даже покойников, а героиня, его альтер эго, шагу не ступит за пределы вылизанного и причёсанного комплекса Esentai Mall.

Вдруг встретит там плохо одетых, пахнущих по́том, живых людей…

Она

Сатаев тяготится реальностью, страшится и брезгует ею, отторгает живую жизнь, в сущности – абортирует её к чертям собачьим, поскольку убеждён, что единственное существо, достойное восхищения, это он сам. «То разуюсь, то обуюсь, на себя в воде любуюсь…» — в этой строчке из Высоцкого вся его творческая рентгенограмма. И дело даже не в том, талантлив этот режиссёр или просто бездарен. Он дитя своей среды, своей страны, своего времени, которое в нём хоть как-то да отложилось.

Одна из примет этого времени – маниакальное нежелание смотреть в глаза действительности. Куда как комфортнее и безопаснее накрыть элитную делянку циклопическим Куполом, под которым будут жить избранным кругом только нелюбимые всеми богатеи и терзаемые завистниками таланты.

Такие как Сатаев.

***

© ZONAkz, 2017г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.