Записки неравнодушного. Парадоксы казахстанского правосудия

Трудно доказать невиновность, когда она никому не нужна

Затянувшийся процесс передачи реальной власти и борьба с короновирусом отодвинули на второй план решение проблем, озвученных К.Токаевым в его первом Послании народу Казахстана. Однако, поскольку речь в нём шла преимущественно о необходимости реформы политической системы, обе эти проблемы лишь подчеркнули актуальность поставленных К.Токаевым задач, поскольку даже в условиях информационного голода вполне очевидны огрехи выстроенной системы государственного управления и деятельного не деяния (в лучшем случае) бюрократического аппарата.

Эти темы заслуживают самого пристального внимания, однако для детального анализа нужно обладать всей полнотой информации и снять все «красные флажки». В противном случае мы не только будем продолжать бег по кругу, но и обречены наступать на одни и те же грабли.

Этот же подход необходим и в оценке проблем, озвученных президентом в его первом Послании. Поскольку речь идёт о реальных проблемах политической системы и в конечном счете о будущем Казахстана и благополучии его граждан, их реализация не может быть отодвинута на второй план.

Одна из озвученных К.Токаевым тем – предложение о проведении судебно-правовой реформы. Об её актуальности свидетельствует как судебно-правовая практика, так и число обвинительных приговоров. Не говоря уже о сфабрикованных правоприменительными органами делах и имеющей место коррупции в органах дознания, прокуратуре и судах, о чем уже не первый год пишет казахстанская пресса. Хотя пишет и не столь часто, как того требует реальное положение дел.

Безусловно – это прискорбные факты, свидетельствующие о серьезных пороках судебно-правовой системы Казахстана. Однако, с моей точки зрения, это, скорее, следствие болезни, а не её причина. Как говорится, кто служит алтарю тот и кормится с алтаря. Именно отсюда не только беспрецедентно большая численность штатов правоприменительных структур, ежегодно растущие бюджеты на их содержание и реализацию всякого рода программ, но и огромное (в процентном отношении к населению Казахстана) число лиц, находящихся в заключении, и в особенности – лиц, имеющих судимость (пусть и погашенную). А с учётом того факта, что суды и администрация мест заключения с большой неохотой идут на УДО (условно досрочное освобождение) или ЗМН (замена меры наказания) даже тогда, когда к этому есть все основания, складывается ощущение, что указанный выше «принцип» стал системообразующим. Об этом же говорит и число возвратов в места лишения свободы лиц, ранее освобожденных по УДО.

Другими словами, пороки судебно-правовой системы носят системный характер и косметические реформы их не исправят. Во всяком случае об этом свидетельствует тот факт, что попытки проведения судебно-правовой реформы предпринимались в Казахстане неоднократно. Результат известен, и его можно описать цитатой классика – «воз и ныне там».

Не беру на себя смелость говорить о том, что сказанное ниже – истина в последней инстанции. Скорее это заметки неравнодушного гражданина, который воочию имел возможность наблюдать правоприменительную и судебную практику в Казахстане. Он, имея кое-какой жизненный опыт и политологическое образование, может проводить параллели и делать выводы из увиденного и услышанного в ходе досудебного следствия, непосредственно в суде и в лагере.

Только Закон

Закон суров, но это закон. Данная аксиома, как и презумпция невиновности, являются базовыми принципами любого цивилизованного государства. Закон не может применяться избирательно или игнорироваться в угоду каким-то обстоятельствам, а всё должно быть доказано на основе принципов и логики закона и только закона.

Имеют место эти принципы и в уголовном законодательстве Казахстана. Во всяком случае, они чётко прописаны в УПК РК. Однако почти повсеместно оба эти принципа в судебно-правовой практике игнорируются. Об этом свидетельствует как мой личный опыт досудебного и судебного следствия, так и опыт почти всех подозреваемых и осужденных, с которыми мне довелось беседовать. Об этом же говорит и обвинительный уклон в подавляющем большинстве дел. Следствие и суд слушают, но не слышат, видят очевидное, но игнорируют его в силу только им понятных причин.

Во всяком случае, аргументация подследственного и подсудимого, а также и их адвокатов, при составлении обвинительного акта и вынесении приговора в расчет не принимаются абсолютно. Более того, ни следствием, ни судом не принимаются в расчёт результаты экспертизы и показания свидетелей, если они говорят в пользу обвиняемого. Даже алиби не принимаются в расчёт. Следствие и суд интересует только то, что может быть положено в основу обвинения. Причём, желательно на максимально большой срок лишения свободы. Об учёте такой установленной уголовным законом «мелочи» как личность подозреваемого, речь вообще не идёт.

Другими словами, главный парадокс казахстанского правосудия заключается не в отсутствии или неадекватности закона, а в игнорировании буквы, духа и логики закона следствием, судом и прокуратурой.

При этом я не принимаю в расчёт факты (к сожалению, в последние 5 лет участившиеся) фабрикации уголовных дел органами досудебного расследования или очевидного заказа. Здесь имеет место преступление со стороны самих «охранителей» закона, а потому за содеянное они должны нести уголовную ответственность. Причём, наказание должно быть необратимым и желательно очень жёстким.

Что касается обозначенного выше первого парадокса, причина его возникновения, на мой взгляд, банальна.

Во-первых, задержание подозреваемого и проведение досудебного дознания проводится представителями одних и тех же структур (МВД, КНБ, антикоррупционная служба и т.д.). Следовательно, хотим мы того или нет, но вступает в силу неверно трактуемый ими принцип «чести мундира» – начальник всегда прав, а если он не прав, смотри пункт первый. Отсюда же обвинительный уклон следствия и оказание давления на подозреваемого.

Если человек не «колется» и не признаёт своей вины (точнее, того, в чем его хотят обвинить «охранители»), либо не идёт на сделку со своей совестью, красиво именуемую в уголовном законе «процессуальном соглашением», то далее имеет место давление на родственников, на адвоката и даже судью. Все мы – люди, а потому каждый имеет слабое место. В большинстве случаев его удаётся найти, а человека удаётся сломать и осудить на основании его собственного признания. Торжество закона!

Но бывает и наоборот, но тогда имеет место «торжество закона» по иным основаниям, но с тем же результатом. Как правило, делается это по делам, где человек подозревается в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления, срок наказания за которое начинается с 10 лет, и за раскрытие которого дают новые звезды на погоны, а заодно не задают вопросов, почему «охранители» просят власти увеличить бюджет на их содержание. Действительно, стоит ли «ломать копья» из-за какого-то воришки или мошенника, для которого тюрьма и без этого – дом родной.

В моём случае было именно так. Во всяком случае, представители КНБ не скрывали, что «у них всё схвачено» и «как они скажут, так и будет». На мои замечания о том, что «вину подозреваемого нужно убедительно доказать», что «суд может не принять их аргументацию», что «есть конституционные гарантии» и т.д. они лишь иронически улыбались, нисколько не сомневаясь в конечном результате. По-видимому, технологии отработаны до тонкости.

Прокурор, призванный надзирать за соблюдением буквы, духа и логики Закона, просто продублировал обвинительный акт органов дознания, а судья, проигнорировав все аргументы, высказанные моим адвокатом, мной и свидетелями по делу (если эти свидетели говорили в мою пользу, а не в пользу обвинения), выступил в роли нотариуса, заверив обвинительный акт именем Республики Казахстан.

Возможно, дело выглядело бы иначе, если производящим задержание сотрудникам ДКНБ (МВД, АКС и т.д.) пришлось бы предоставлять реальные (а не предполагаемые или сфабрикованные ими) доказательства вины подозреваемого независимому от них следователю. Во всяком случае, разделение этих функций (особенно по тяжким и особо тяжким преступлениям) дает хоть какие-то гарантии соблюдения буквы, духа и логики закона.

Возможно, в этом случае иной была бы роль адвоката в процессе, а предполагаемый в законодательстве принцип состязательности сторон реально соблюдался, как это имеет место в демократических и цивилизованных странах.

Возможно, и судья был бы реально независим в принятии решения, поскольку выносил бы его не на основе предположений и догадок одной правоприменительной структуры, а на основе реального выяснения обстоятельств, как уличающих, так и оправдывающих подсудимого.

Во всяком случае, если мы хотим вернуть доверие к судебно-правовой системе Казахстана и добиться реального правосудия, двигаться нужно именно в этом направлении.

Во-вторых, законодательство требует, чтобы судья, прокурор, следователь, дознаватель оценивали доказательство по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности рассмотренных доказательств, руководствуясь при этом законом и совестью. [1]

Это, безусловно, верно, но только с одной оговоркой. Это верно для страны со сложившимся гражданским обществом и высоким уровнем политический и правовой культуры. Во всех остальных случаях это – прямой путь к коррупции в судебной-правовой системе, фабрикации уголовных дел, фальсификации доказательств и т.д., а главное – игнорированию правоприменительными органами буквы, духа и логики закона и превращение в фикцию принципа независимости и самостоятельности суда.

Давно подмечено, что человеку свойственно ошибаться. Прокуроры, судьи, следователи, адвокаты, эксперты и другие участники процесса тоже люди. Про совесть они часто забывают, тем более охотно, что вспоминание может быть опасно не только для служебной карьеры, но и для собственной участи. Примеров в истории тому масса, в том числе и в не столь отдалённой истории канувшего в Лету СССР.

В наших условиях было бы желательно, чтобы все участники процесса при принятии решений руководствовались исключительно Законом, учитывая не только его букву, но и вложенную в него законодателем логику.

Законы пишутся, как правило, юридически и политически более грамотными людьми, принимаются коллегиально, и потому уровень ошибок в них на порядок ниже, нежели в актах, «принятых по внутреннему убеждению», пусть и кристально честного дознавателя, следователя, прокурора или судьи.

Не менее значимым представляется антикоррупционный аудит всего уголовного закона. Закон не должен быть в виде «или – или», оставляя место для коррупции, фальсификации доказательств и фабрикации уголовных дел. Он должен трактоваться однозначно всеми участниками процесса.

Доказательная софистика

Предвидя возможность фабрикации уголовных дел и фальсификации доказательной базы, законодатель специально оговорил, что «выявлению по делу подлежат обстоятельства как уличающие, так и оправдывающие подозреваемого, обвиняемого и подсудимого». [2]

Более того, закон устанавливает, что в пользу подозреваемого, обвиняемого и подсудимого должны трактоваться все сомнения, возникающие при применении уголовного закона. [3]

В совокупности именно это обеспечивает реализацию принципа презумпции невиновности и избегания в судебной практике того, что в УПК РК трактуется как односторонность и неполнота судебного следствия. [4]

И это, безусловно, справедливо, поскольку речь идёт о базовых принципах ведения следствия и судопроизводства в «цивилизованной и заявляющей о своей приверженности демократическим ценностям стране». [5]

В казахстанской реальности всё обстоит с точностью до наоборот. Ни следствие, ни суд абсолютно не интересуют обстоятельства, оправдывающие подозреваемого, подследственного, подсудимого. Не затрудняют они себя и доказательством виновности лица в совершении инкриминируемого ему уголовного правонарушения и уж тем более опровержением его доводов в свою защиту.

В лучшем случае вы получите «исчерпывающий» ответ «выше доказано совокупностью собранных доказательств». Что это за доказательства и насколько их совокупность доказывает вину, и главное отвечает букве, духу и логике конкретной статьи УК РК – остаётся за кадром.

Во всяком случае, для меня так и осталось тайной, каким образом моя деятельность (как и деятельность зарубежных коллег) могла нанести ущерб интересам национальной безопасности РК и в чём конкретно этот ущерб выражался? А доказывание именно этого обстоятельства и требует логика и буква ст. 175 УК РК – государственная измена.

В качестве доказательств моей «преступной деятельности» следствие рассматривало мои статьи и материалы, подготовленные по просьбе моих китайских коллег; мои научные контакты с китайскими коллегами; привлечение в качестве авторов некоторых материалов казахстанских учёных и получение мною и ими от китайской стороны гонораров за выполненную работу.

При этом все материалы были подготовлены на основе открытых источников (в том числе, на основе моих книг и статей, опубликованных ранее в Казахстане и за его пределами, но не размещенных в сети Интернет). Вполне естественно, что они не содержали никакой секретной или инсайдерской информации, а их ценность заключалась лишь в том, что они были подготовлены специалистами по тем или иным вопросам и содержали их личную точку зрения. Собственно говоря, именно как к специалисту по тем или иным вопросам общались ко мне китайские коллеги. Это же требование имело место при привлечении других авторов.

Другими словами, имел место принятый в научной среде обмен научной информацией. Тем более, что большая часть подготовленных по просьбе моих китайских коллег материалов были опубликованы в китайских академических изданиях, в том числе и закрытых для широкого круга.

Никоим образом эти материалы не могли нанести (и не нанесли!!) ущерба национальным интересам РК и его международному имиджу. Цель их написания была иной – лучшее понимание позиций друг друга и имеющих место проблем в двух- и многосторонних отношениях Китая с государствами Центральной Азии. Существенно и то, что имел место взаимный обмен информацией. Во всяком случае, без поддержки и помощи со стороны моих китайских коллег я не смог бы качественно выполнять возложенные на меня служебные обязанности и написать столько статей и книг по проблемам Китая и его взаимоотношениям с государствами Центральной Азии.

Если рассматривать эту деятельность как государственную измену, то тогда Казахстану нужно прекратить всякое международное сотрудничество, разорвать международные соглашения, которые предусматривают контакты в гуманитарной (в том числе научной) сфере, а заодно уж и выйти из «Болонской системы», одно из основных требований которой – наличие зарубежных публикаций и обязательные контакты с зарубежными коллегами.

Логичным было бы упразднить и соответствующие статьи Конституции РК, гарантирующие свободу слова, а также право на свободу получения и распространения информации.

Если научный обмен между коллегами не содержащей секретов и не способной нанести ущерб национальным интересам информацией начал квалифицироваться как государственная измена, то демократический Казахстан точно вернулся в позапрошлый век, где логика «охранителей» была простой «Уж коли зло пресечь – забрать все книги бы да сжечь». Во всяком случае, честно и без лишних иллюзий.

То, что подготовленные материалы оплачивались, тоже не есть преступление. Во-первых, это обычная практика работы с иностранными авторами. Хуже, когда за публикации в иностранных изданиях платит сам автор. Во-вторых, мы для того и получаем знания в молодости, чтобы превратить их в материальные блага в зрелости.

При этом у меня не сложилось впечатления, что следствие, прокурор и судья не понимали всего этого. Скорее наоборот, в профессионализме им трудно было отказать. Однако по каким-то иным причинам они игнорировали не только букву и логику конкретного уголовного закона, но и нормы Конституции РК, постоянно занимаясь подменой понятий и пытаясь выдать мнимое за действительное.

Ситуация напоминала сюжет, описанный в известной притче Фазиля Искандера, в которой оказалось проще доказать, что невинный кролик устроил заговор против короля, чем доказать, что тот же невинный кролик подворовывает на складе королевскую морковку.

В последнем случае строгий следователь и судья обязательно спросят: а кто, собственно, видел, что он ворует морковку? И тогда необходимо будет привести убедительные доказательства. В первом случае никаких доказательств не требуется. Достаточно принять на веру сам донос. Ибо, если вы потребуете убедительных доказательств, то рискуете сами попасть в неприятную ситуацию, поскольку по логике «охранителей» обвинение в государственной измене априори не требует никаких доказательств.

Парадоксально и то, что, апеллируя к оценкам экспертов или показаниям свидетелей, и следователь, и прокурор, и судья принимали во внимание лишь те предположения (а звучали только они), которые можно было положить в основу обвинения. И это при том, что в своём большинстве выводы экспертов АП, МИД, Минсельхоза и в особенности экспертов Совета безопасности РК прямо говорили о том, что ни один из представленных на экспертизу текстов не содержит секретов или конфиденциальной информации и не представляет угрозы национальным интересам РК.

Исключение, пожалуй, составляло заключение Института судебной экспертизы. Но, во-первых, формулировка поставленных в нём перед экспертами вопросов предполагала запрограммированный следствием ответ. Во-вторых, этот документ имел единственную цель – создать формальную основу для обвинения меня в государственной измене. В-третьих, подготовлен он был непрофессионалом (во всяком случае, в области политологии и международных отношений). О последнем свидетельствует хотя бы такой вывод эксперта: «Китай стремится использовать в отношениях с Казахстаном концепцию управляемого хаоса». Другими словами, по логике автора экспертизы, которой следовало в дальнейшем следствие и суд, Китай является враждебным по отношению к Казахстану государством, что явно противоречит как моему (и не только) пониманию как характера отношений между двумя странами, так и заявлениям их политических лидеров. Наконец, нельзя исключать и личностный фактор. Во всяком случае он отчётливо ощущался в выступлении эксперта в судебном заседании. Личная неприязнь прямо витала в воздухе, а в этих условиях говорить о профессиональной дискуссии не приходится. Особенно, когда, по заявлению эксперта, для него не имеет значения тематика экспертируемых текстов!

Вообще-то на экспертизе нужно остановиться подробнее, поскольку именно она создаёт базу как для обвинительного, так и для оправдательного вердикта суда. Конечно, при условии, что следствие не занимается подтасовкой фактов и откровенной фальсификацией доказательств, а суд принимает во внимание говорящие в пользу обвиняемого и подсудимого выводы экспертов и показания свидетелей, а не исключительно подготовленный следователем и продублированный государственным обвинителем обвинительный акт.

Во-первых, экспертиза должна делаться специалистом в данной области знаний. Не всякий политолог, особенно получивший образование в западном учебном заведении, способен адекватно оценить политику Китая в Центральной Азии и специфику международных отношений в регионе с позиции региональных держав, а не только Запада.

Более того, при оценке гуманитарных текстов это должен быть специалист равный по уровню или выше уровня того, чьи тексты даются ему на экспертизу. В противном случае эксперт просто не может дать им адекватную оценку и тем самым введёт следствие и суд в заблуждение. В отличие от естественных наук, выводы гуманитариев всегда субъективны и зависят от объёма знаний, каковым они обладают.

Во-вторых, как и в науке, экспертиза должна быть анонимной. Это необходимо, чтобы исключить субъективный фактор, личные симпатии и антипатии.

В-третьих, обозначенные следствием эксперту вопросы должны носить нейтральный характер, не только не подталкивая эксперта к предопределенным следствием выводам и оценкам, но и предполагать однозначный ответ «да» или «нет».

К сожалению, ничего из вышесказанного мне наблюдать не довелось. Причём, не только в моём деле, но и в делах других подозреваемых или осужденных. А это уже говорит не просто об ошибках, но о системных пороках.

Самый главный из этих пороков заключается в том, что суд (за редким исключением) не принимает во внимание экспертизу или показания свидетелей, если они создают основу для вынесения оправдательного приговора или переквалификации правонарушения на более легкую статью. И это говорит о многом, но никак не о процессе гуманизации законодательства в Казахстане.

Не менее симптоматично, что в большинстве случаев обвинение строится на предположениях и допущениях (в моём случае – о возможном нанесении ущерба интересам национальной безопасности). Это – довольно тревожная тенденция как в юриспруденции, так и в политической практике. Как историк, политолог, международник, да и просто как гражданин, которому не безразлично будущее Казахстана и его международный имидж, не могу не обратить на это внимание.

Под покровом тайны

Дабы скрыть все огрехи, допускаемые на стадии досудебного расследования и судебного следствия, в последние годы вошли в моду закрытые процессы и засекреченные приговоры и постановления судебных инстанций. И это ещё один парадокс казахстанского (и не только) правосудия, несовместимый ни с заявленной в Конституции перспективой демократического развития, ни с международными обязательствами, принятыми на себя Республикой Казахстан.

Симптоматично, что в 2002 году, когда в Казахстане имела место публичная политика, а выбор направления политического развития еще не был окончательно предопределён, Верховный Суд РК принял нормативное постановление №25 от 6.12.2002 г. «О соблюдении принципа гласности судопроизводства по уголовным делам». В этом чрезвычайно значимом как для судебной, так и для политической практики документе подчеркивалось «Незаконное ограничение гласности (необоснованное засекречивание материалов дела, проведение закрытых заседаний по непредусмотренным законом основаниям и т.п.) может повлечь умаление и ущемление процессуальных прав участников процесса. В зависимости от характера и существенности этих нарушений состоявшееся по делу производство может быть признано недействительным, с отменой вынесенного решения, либо собранные материалы могут быть признаны не имеющими силы доказательств». [6]

Конечно, на практике это возможно лишь при определенных условиях, среди которых степень развития правовой и политической культуры в обществе, факторы, влияющие на мотивацию принимающих решения участников процесса и их личностные характеристики занимают отнюдь не последнее место. Тем не менее, существование данной нормы в законодательстве создаёт хоть какие-то гарантии от произвола, имеющего место в судебно-правовой системе, а главное – заставляет участников процесса задуматься о возможных последствиях фальсификации доказательств, фабрикации уголовных дел и игнорирования буквы, духа и логики закона.

Однако, по мнению «охранителей», мы настолько продвинулись вперед в строительстве цивилизованного правового государства, что все сказанное выше потеряло всякий смысл.

Во всяком случае, вводя в ст. 29 УПК РК поправку о том, что ограничение гласности судебного разбирательства допускается не только лишь когда это противоречит интересам охраны государственных секретов, но и «иной» охраняемой законом тайны (что это за «тайны» законом не уточняется), законодатель существенно расширил возможности правоприменительных органов по ограничению гласности уголовного процесса. [7]

Поскольку причин засекречивания материалов следствия и закрытости судебных процессов никто не объясняет, не очень понятно, каким нормативным актом всё это регламентируется, но одновременно существенно ограничиваются возможности адвоката и сама защита подозреваемого, подследственного и подсудимого, по сути, превращается в фарс, поле для различного рода фальсификаций и нарушений закона самими «охранителями» существенно расширяется.

О такой возможности подследственного и подсудимого, как обращение к альтернативным экспертам, СМИ и т.д. я вообще умалчиваю. Вы вынуждены играть по тем правилам, которые вам предлагают «охранители», без права на адекватную защиту, а иногда и права голоса вообще, но зато с заранее предопределённым результатом.

Со множеством оговорок, о которых уже говорилось, с этим можно было бы согласиться, если бы речь шла исключительно о государственных секретах. Но какими секретами могут обладать казахстанские ученые гуманитарного профиля?! В лучшем случае, секретами полишинеля! Особенно в современных условиях свободы информации, сети Интернет и обязательств Казахстана предоставлять отчёты о деятельности некоторых структур (в том числе и спецслужб) международным организациям. Во всяком случае, при определенном опыте на сайтах этих организаций (не говоря уже об иностранных СМИ) можно найти много любопытной информации не только о Казахстане в целом, но и об отдельных структурах, компаниях и даже персоналиях.

Относить эту информацию к категории государственных секретов – паранойя.

Именно поэтому и во время следствия, и на суде у меня возникал вопрос: на каком основании и то, и другое проводилось в закрытом режиме? Внятного ответа я так и не получил. Ссылки же на то, что, являясь сотрудником КИСИ при Президенте РК, я был допущен к информации, содержащей государственную тайну – из области фантазий «охранителей» и показатель того, что они абсолютно не знают специфику работы данного учреждения, не говоря уже о специфике научной работы и т.д.

Собственно говоря, нарушение моих конституционных прав путём ограничения гласности как досудебного следствия, так и судебного заседания было подтверждено экспертами (особенно экспертами Совета безопасности РК), подтвердившими, что на 70-90% предоставленные на экспертизу тексты написаны на базе открытых источников, а остальные выводы автора базируются на анализе этих источников. Это же было подтверждено и гособвинителем в судебном заседании, который прямо заявил, что «в данном деле речь не идёт о государственных секретах».

Тогда о чем идёт речь и каким образом мои действия могли быть квалифицированы как государственная измена, если по оценкам тех же экспертов не был нанесён ущерб интересам национальной безопасности РК?!! Возможно, именно этим и аргументируется «иная охраняемая законом тайна»?!! К сожалению, мне она не ведома, поскольку в список определённых законом государственных секретов и интересов национальной безопасности она не входит.

Во всяком случае, поддержание контактов со своими зарубежными коллегами, написание по их заказам статей и обзорных материалов, не содержащих государственных секретов и инсайдерской информации и подготовленных на основе открытых источников, и даже получение за это авторских гонораров не подпадает под состав этого преступления. Конечно, если исходить из буквы, духа и логики закона, а не навязчивых идей «охранителей».

Но этим мытарства человека, осужденного закрытым судом, не ограничиваются. Фактически он, как и его адвокат, лишает себя возможности (как бы в насмешку предусмотренной законом) на равных основаниях со стороной обвинения принимать участие не только в судебном процессе, но и в опротестовании приговора и постановления апелляционной коллегии в Верховном Суде.

Во всяком случае, приговор мне дали прочесть всего один раз, а постановление апелляционной коллегии я не видел вообще. На мои неоднократные обращения в городской суд Алматы выслать эти документы в адрес учреждения, где я отбываю наказание, суд ограничивался издевательской отпиской и ссылкой на то, что допуск к материалам моего дела, оформленным в качестве «секретных», мне представлен лишь на время следствия.

При этом формальная логика подсказывает, что итоговые документы суда не должны быть секретными или носить иной ограничительный гриф, поскольку не должны содержать информации, содержащей государственные секреты. Скорее всего, это понимается и законодателем. Во всяком случае, ст.397 УПК РК специально оговаривает, что «по делам, рассматриваемым в закрытом судебном заседании, в описательно-мотивировочной части обвинительного приговора не должны содержаться формулировки об обстоятельствах, послуживших основанием для ограничения гласности судебного разбирательства». [8]

Еще определённее об этой проблеме говорит нормативное постановление Верховного суда №19 «О судебном приговоре», принятое 15 августа 2002 года и продублированное в 2018 году. В этом документе подчеркивается. «Судебный приговор – важнейший акт применения права, которым подводится итог всему предшествующему производству по уголовному делу. В силу конституционных положений приговор постановляется от имени Республики Казахстан должен быть законным и обоснованным …

Постановление приговора от имени государства, его значимость требуют от судей осознания особой ответственности за его законность и обоснованность». [9]

При этом постановление подчеркивало, что приговор и постановление, принятое по делу, всегда провозглашаются публично, поскольку судебная власть – ветвь государственной власти, а приговор постановляется именем Республики Казахстан, а не отдельно взятым судьёй, руководствующимся, как правило не столько законом, сколько своим «внутренним убеждением», а зачастую – и иными обстоятельствами, выходящими за рамки, оговоренные не только моралью, но и нормами уголовного закона.

К сожалению, на практике эта чрезвычайно важная норма, дисциплинирующая судей и реально создающая основу для реализации принципа независимости суда, совершенно не соблюдается. Всё происходит с точностью до наоборот. И в этом заключается ещё один парадокс судебно-правовой системы Казахстана – слушать-то вас слушают, но вот хотят ли услышать – большой вопрос!

Именно поэтому, если мы наконец-то начали «говорить» о «слышащем государстве», слова должны дополняться конкретными делами и решениями, принятыми на основе услышанного от народа, а не от живущих в условиях виртуальной реальности чиновников и «охранителей».

Реформа судебно-правовой системы, с произволом которой в той или иной форме сталкивается большая часть граждан, должна сыграть в этом первостепенную роль.

Причём, эта реформа не должна носить косметический характер. Она требует принятия радикальных мер. Возможно, как это было сделано в Грузии во времена Михаила Саакашвили.

Июнь-август 2020 г.

***

[1] См. Уголовно-процессуальный кодекс РК – Алматы, 2020, с.35 статья 25

[2] См. Там же ст. 84 п.5

[3] См. Там же ст. 19. п. 3-4

[4] См. Там же ст. 434

[5] См. Конституция РК – Алматы, 2020

[6] См. нормативное постановление Верховного суда РК от 6 декабря 2020 года №25 «О соблюдении принципа гласности судопроизводства по уголовным делам»

[7] См Уголовно-процессуальный кодекс РК – Алматы, 2020 ст. 29, Когамов М.Ч. Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу РК – Алматы, 2008, с. 96-97

[8] См. Уголовно-процессуальный кодекс РК – Алматы, 2020, ст. 397

[9] См. Нормативное постановление Верховного Суда РК от 20 апреля 2018 г. «О судебном приговоре»

***

© ZONAkz, 2020г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.