1
В декабре прошлого года позвонила из Москвы Елена Якович. «Как долго я вас искала, — воскликнула она. — А вы в Берлине!».
Я знал Елену Якович по фильмам. Её «Прогулки с Бродским» — лучшее, что было снято о поэте. Мир, как известно, тесен — позже выяснилось, что она однокурсница Вадика Борейко. Меня она пригласила в документальный фильм «Дело Сахарова», премьера которого была намечена на 21 мая этого года.
Свирепствовал дикий локдаун, поэтому придумали съёмку «а ля ковид»: камера работала мой крупняк, а берлинский оператор держал в руках смартфон, где в формате WhatsApp задавала свои вопросы Елена. Голь на выдумки хитра. Картина вышла в день столетия Сахарова на Первом канале. Она заканчивается монологом Андрея Дмитриевича из документальной ленты «Полигон».
Судьба этого фильма причудлива. Он удостоился международного успеха. Авторы поучили Государственную премию; фильм был показан в праймтайм на канале ZDF; он взял Гран-при кинофестиваля во Фрайбурге; в Японии картину не просто снабдили синхронным переводом, но дублировали, как игровую.
А в Казахстане ему выпала скромная доля. Нельзя сказать, что он угодил «на полку», но его не показывали. И не показывают до сих пор. Не знаю, почему. Вероятно, кому-то не глянется роль Олжаса Сулейменова и его движения «Невада-Семей». Я догадываюсь, кому, но наверняка не знаю, а слухи о неутомимом претенденте на Нобелевскую премию мира могут быть недостоверными. Я нынче далеко и рассказываю лишь о том, что было давно, и к чему я лично причастен.
Авторской копии «Полигона» у меня нет, и я попросил автора «Дела Сахарова» поделиться. Елена Якович с готовностью откликнулась, за что ей весьма признателен.
2
В конце августа я показал фрагменты «Полигона» берлинской публике. Смотрели и слушали с напряжённым вниманием. Было интересно.
Картина, которую я успел подзабыть, отбросила меня на 30 лет назад, в монтажный цех Казахфильма, где мучительно склеивалась эта лента.
***
Одуревший ночными бдениями в монтажной, я приехал в Дом кино к Оразу Рымжанову. Медленно брёл по винтовой лестнице на второй этаж, а навстречу стремительно спускался какой-то парень — я посторонился. Он вдруг притормозил и протянул обе руки для почтительного рукопожатия:
— Здравствуйте, Владимир! Вы меня не знаете, а я вас уважаю. Есть минута времени?
Он слегка грассировал. Или картавил. Я пожал плечами. Парень продолжил:
— Только одна минута. Ораза Макатовича всё равно нет на месте. Пойдёмте со мной. Это недалеко!
Я недоуменно повиновался. Мы спустились в подвал, он отпёр двери, вошли. Обширная комната, заполненная до потолка пирамидой из обуви. Пары лежали без коробок, они были связаны шнурками. Кроссовки, кеды — всё было новое, ядовито яркое, кажется, китайское, всё источало невыносимый химический запах.
— Вот! — гордо произнёс парень и лучезарно улыбнулся. — Выбирайте!
Как это понимать? Кроссовки-то мне нужны позарез, в магазинах их след простыл, а цена на барахолке не под силу. Улыбчивый, как американский сенатор, парень поспешил объясниться:
— Я Булат Абилов, бизнесмен. Этот подвал мы арендуем. Обувь, которую выберете, мой подарок. В знак уважения!
Ага, кооператор, догадался я.
На подарок не согласился, договорились о цене «по себестоимости». Она была щадящей. Пара, которую я выудил из обувного террикона, прослужила мне вечность, но химического запаха не утратила.
Так мы познакомились.
3
Легендарная фирма, заполонившая вскоре пространство жизни, поначалу не связывалась у меня с обликом обувного донатора. Я знал, что «Бутя» — кличка её хозяина, однако название модной лавки — бутик — казалось мне производным от неё. Смешно, однако филологическая логика в этом казусе присутствовала. Постепенно, как принято говорить, пазлы сошлись, и Бутя Абилов стал для меня, как и для всех, настоящим бенефициантом спектакля ранних девяностых.
Их было много на челне. Сцена вдруг заполнилась молодыми, длинноногими и политически грамотными — почти все «младотюрки», как их неточно, но щедро прозвали, были выпускниками МГУ или МИФИ: Ураз Жандосов с недоверчивым взглядом гениального аутиста и жестяным пищиком ярмарочного Петрушки; шахматный вундеркинд Аблязов, тут же получивший прозвище «киндерсюрприз»; загадочный, немногословный Субханбердин с выпуклым лбом интеллектуала; обаятельный Зейнулла Какимжанов, циничные хохмы которого так и отлетали от щербатых зубов прирождённого балагура; Рустем Бектуров, всегда сумрачный, чем-то смахивающий на молодого Косыгина. Несколько в стороне держался главный банкир Марченко, надменно-бородатый сноб, открыто презиравший журналистов за безграмотность — и поделом.
Всех перечесть мне недосуг.
Они резко отличались от большинства кувшинных рыл тогдашних чиновников и управленцев. Назарбаев младотюркам снисходительно покровительствовал. Назвал эту нагловатую, но отчаянно симпатичную банду «молодыми капитанами рыночной экономики».
Бутя Абилов был у них если не адмиралом, но уж точно принцепсом, то есть «первым среди равных». Так вышло. Он стал центром внимания. Не всегда благожелательного. Народные массы, обитавшие на сумрачной глубине, его страстно возненавидели. Спекулянт. Бутя-шмутя. Фальшивый ПИКовый туз, закосивший под козырного. Пришили ему мифическое родство с Сарой Назарбаевой…
Однако недостатка поклонников тоже не наблюдалось. Он постепенно становился любимцем публики, политическим конферансье, куплетистом, смутно напоминающим Александра Керенского.
Бутя не унимался. Он вошёл в раж. Ещё не было мерзкого словечка «пиарился», но по сути он отчаянно навязывал себя обществу — раскидисто, размашисто, нахраписто, ярко, иногда с несуразной театральностью подгулявшего купчика. Покупал за чумовые деньги президентскую авторучку, клеймил своим именем ракеты, взлетавшие с Байконура, устраивал благотворительные концерты…
Пригласил на своё сорокалетие Аллу Пугачёву.
Я был на этой днюхе. Примадонна восседала на троне в дальнем углу зала и кривила губы, наблюдая за ораторскими усилиями смущённых спикеров, выкамаривающих поздравительные фиоритуры. Это меня задело, и когда мне сунули в зубы микрофон, протопал на середину зала и намеренно забуровил нечто шутовское и несуразное, сравнивая Булата Абилова с Аль Пачино. Ведущий Олег Гостев ядовито пискнул в микрофон:
— Аль почём?
— Аль потом, — ответил я столь же глупо.
Алле Борисовне этот вздор неожиданно понравился. «Ага, вы, значит, такие здесь!» — азартно воскликнула она и, мигом забравшись на эстрадный помост, крикнула:
— Танцуйте! Когда ещё придётся под живую Пугачёву!
И затянула: «Позови меня с собой, я приду сквозь злые ночи…»
Бутя танцевал с Даригой Назарбаевой, они смешно дурачились, изображая дуэт паралитиков…
4
Не уверен, что Аль Пачино сорвался у меня с языка случайно. Было в абиловском сюжете что-то неуловимо американистое, напористое, задиристое. Этот удлинённый, чуть горбоносый профиль, едва заметно отсылающий к мозаичному портрету Искандера Македонского, удивительно сочетался с уютными приметами карагандинского паренька, выросшего в пролетарской семье и вылезшего на свет Божий прямо из шахтёрского забоя. Эти подкупающие витальным блеском, чуть растерянные глаза и пухлые губы, охотно и часто растягивающиеся в электоральный keep smiling. Эти удлинённые ладони всегда готовые к тысячам рукопожатий; эта крошечная, почти кунаевская картавость — как тень тщательно затушёванного, но угадываемого аристократизма.
На все вкусы!
Таким и должен был выглядеть будущий президент Республики Казахстан.
Не смейтесь. Лотман утверждал, что Пестель стал предводителем декабристов, потому что до жути походил на Бонапарта. В этом что-то есть. Полагаю, Булат Абилов ощупью двигался по тоннелю свой судьбы, в конце которого мерцал победительный свет, исходящий от призрака JFK.
Бутя был, что называется, self-made man. Он начинал с каких-то базарных низов, где хороводилась мелочёвка «купи-продай», гнобился мелкой сошкой среди тысяч таких же шустриков, но всё же вырвался оттуда и ворвался в публичное пространство своего времени этаким чёртом, феерическим вертопрахом. Фигура немыслимая ни в николаевской России, ни в сталинской империи, ни в брежневском застое, ни даже в горбачёвской перестройке. Воплощение американской мечты! Ему, казалось бы, и карты в руки.
Да где там.
Дудки.
Не вышло.
Да и не могло выйти.
Потому что между американским кино и старческим домино, где саблезубые упыри забивают жертвенного козла, есть разница. Упырям прискучил этот политический утренник, и они его разогнали к едрене-фене.
Иногда думаю, что Булат Абилов угадал со временем, но в большом раскладе места ему не нашлось. Мог стать кем-то вроде Саакашвили, а то и покруче, но цветная революция в Казахстане, богатым нефтью, не входила в планы мировых кукловодов. Такая корова нужна самим, решили они. И отдали Бутю и всех младотюрков на милость местных предводителей, а они уж постарались и шанса не упустили.
Я утратил последние иллюзии во время сшибки за КарМет, в которой младотюрки победили, но безнадежно проиграли. Царским хотением Темиртауский металл достался Митталу. Бутя занервничал, сбился с ноги. Он судорожно метался между Рамстором и Мажилисом, между властью и фрондой, раздробившейся на тупо соперничающие осколки. Он куда-то вступал, откуда-то выходил, скандалил, схлопотал два условных срока, подписал зачем-то петицию против русского языка, не зная казахского, вёл телевизионное ток-шоу — это была агония, которая закончилась добровольным политическим забвением. Не самый скверный финал, между прочим, этой голливудской Story. Смышлёный Зейнулла Какимжанов, отвергнув наивное кино и звериное домино, выбрал вино. Кто посмеет его осудить? Есть ли на свете мужество, каждый решает сам…
5
Не знаю, обольщался ли всерьёз Бутя Абилов заманчивой перспективой своего президентства или понимал, что это игра, из которой нужно вовремя выйти. Мы приятельствовали, но близкими друзьями не были.
Но вот сердце моё плачет по Галине Леонидовне Кузембаевой. Нет, не «тёщей» была она Булату, а вот верных слов не подберу, остерегаясь сантиментов. Она исступлённо мечтала о его блистательной победе. Ей казалось, иначе быть не может. Наивная, насквозь литературная, невероятно добрая, она годами напролёт возилась с нами: знакомила, мирила, выслушивала амбициозные бредни, едва ли не побиралась, отыскивая денежные крохи, потребные для существования первой — независимой — продюсерской студии Gala-TV. Уроженка российского Севера, сохранившая причудливый выговор, где чуть слышно проступала карельская чудь, она ленинградской студенткой без памяти влюбилась в красавца Газиза Кузембаева, стремительного, порывистого, как горский джигит. Вышла замуж и приехала в Алма-Ату, где родила двух дочек, одна из которых, буквальная копия Ким Бейсингер, стала женой Булата Абилова.
Галина Леонидовна не могла допустить мысли, что он не станет президентом.
Она инвестировала свою жизнь в его судьбу.
И когда поняла, что всё напрасно, захворала.
Булат сделал всё, чтобы её спасти, но тщетно.
И Гуля, как две капли воды похожая на Ким Бейсингер, умерла. Гулёха, как называла её Галина Леонидовна. Эх…
***
Эх, какой роман можно сделать из жизни 90х!
Или сценарий для кино. Для телесериала. Да мало ли.
Но всё это будет не то.
Получится повесть, которую пересказал дурак: «В ней много слов и страсти, нет лишь смысла».
Ничего. Подождём. Ещё не все кроссовки сносились. Подумаешь, 64.
Возраст расцвета!
Обнимаю.
Будь, Бутя.
15 сентября, 2021, Берлин
***
© ZONAkz, 2021г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.