Махалля так устроена, что видеть спокойно не может одинокого человека. Ей это как заточка в печень, как шило в глаз. Как это, кто-то ходит по кварталу возмутительно неженатый? Всякому увернувшемуся от семейных уз, по недосмотру, холостяку, вдовцу или старой деве махалля заломит руки-крылья, скрутит и водворит в ячейку общества, пусть даже кривую-косую.
Так случилось и с жившим в узбекском квартале южного города казахом, директором средней школы, отцом двоих поздних детей. Не успела зарасти травой могила его жены, а махалля уж подобрала ему (с самыми благородными намерениями) вдовую бездетную узбечку. И в доме хозяйка нужна, и какая-никакая мать детишкам, пятилетнему Касыму и маленькой девочке.
Вскоре казах скоропостижно умер, и мачеха растила приёмышей сама. Касыма с сестренкой определили в узбекскую школу и стали они считаться узбечатами. Уже в двенадцать лет Касым зарабатывал, сколачивая с пацанами ящики из занозистого осинового шпона в полуподпольном цеху у заведующего овощной базой. Платил армянин за ящики сущие копейки. За месяц-полтора не такой уж легкой работы у Касыма накапливалась сумма, равная стоимости штанов и пары сандалий.
***
…Из армии Касым привез русскую жену – русоволосую, голубоглазую, полнотелую Аню. Любой келинке достается, пока «прописывают», но Ане довелось хлебнуть слёз из чаши бытия вдесятеро. И свиньёй от неё воняет, и нашему Касыму «бошин айландирди», и «чё он панимает, маладой парень», ещё не хватало нам в махалле русских «праститутков»…
Аня молча терпела, родила дочь.
Касым, недолго покрутив баранку на автобазе, раскрутился личным водителем проректора института по научной работе. Шеф немедленно «поступил» его на заочное отделение. Касым возил его супругу на базар, по парикмахерским, таскал за ней сумки с провизией, детей в школу, заговорщицки покупая по пути мороженое, самого шефа с дружбанами за город. Жарил им шашлыки, развозил по домам их растрепанных, утомленных солнцем подруг.
Когда кто-нибудь в махалле устраивал для общины жертвенный обед с непременным пловом, Касым приводил проректора со товарищи преломить лепёшку с братьями-мусульманами. Старики понимающе трясли сақалами; старается Касым, не упускает случая лишний раз угостить бастыков халявным пловом. И в кого такой деловой, покойный отец таким не был… А впрочем, пусть, от нашего дастархана не убудет. Ибо сказано: «Щедрый Аллаху угоден».
Касым получил диплом инженера, и через несколько лет стал уже заведовать спецгаражом горисполкома. Вступил в партию. С коммунистами был коммунистом, с казахами — казахом, с узбеками становился узбеком, с русскими пил горькую. Аня уже вовсю лопотала по-узбекски, на махаллинские тои таскала ляганы, всем кланялась, к каждому сопляку обращаясь на «Вы». Кумушки ещё поклевывали её, но реже и осторожнее.
Развалился Союз, на обломках его зацвел рынок. Касым быстро сориентировался и что-то там такое прихватил. За умение просачиваться в любые двери община выдвинула его в председатели Общества узбеков, с офисом во дворе родной школы. Касым немедленно переделал спортзал школы в склад и торговал чем придется – мукой и растительным маслом, сахарным песком и тканью со странным названием «песок», спиртом «Ройял» и ликером «Амаретто», сигаретами «Соверен» и игровыми приставками, колготками и электрогенераторами. В Россию отправлял разбодяженный патокой мед, из Германии гонял мазды и ауди, в Турцию сплавлял сырые шкуры, оттуда – кожаные куртки. Однажды привез в город партию дорогих мужских костюмов, всех размеров, болотного цвета, в тонкую золотую полоску. На свадьбах и похоронах ещё несколько лет в них были одеты буквально все мужчины, кроме оставшихся верными чёрному цвету женихов и покойников.
Открыл несколько заведений с узбекской кухней, поставив командовать ими сестру. На вывесках красовалось меню «Блюда восточной кухни – плов, лагман, манты, гамбургеры».
Ане открыл салон штор в центре города. На местном телеканале заказал рекламу. На экране развратно колыхались блескучие полотна полупрозрачной ткани. «Нежнейшая отделка люрексом придаёт тюли «Олабитекс» изысканность и делает ваш интерьер богаче и благороднее…» — соблазнял закадровый, с эротическими обертонами, голос.
Ролик возымел ураганное действие. Шторами убийственного дизайна, с ламбрекенами и ложно-версальскими драпировками, занавесила окна каждая уважающая себя татешка. После первой же стирки «благородный» олабитекс обвисал на гардинах бледно-зелеными соплями. Ни одна покупательница не предъявила хозяйке салона претензию. Кому была охота признать себя лохушкой?
Бывший шеф, оставивший науку и тоже подавшийся в бизнесмены, погорел на чеченских авизо, и, не дожидаясь правосудия, пустился в бега от кредиторов, а заодно и от собственной жены. Касым, желая помочь женщине в стеснённых обстоятельствах, приобрел у неё тщательно собранную ещё отцом шефа, бывшим секретарем горкома партии, домашнюю библиотеку.
Книжное собрание включало в себя триста томов Всемирной литературы, двадцатипятитомное собрание сочинений Горького, мемуары Жукова и Василевского, Большую Советскую Энциклопедию, несколько томиков прижизненного издания Толстого и два парадных полка престижной макулатуры – Дрюона и Пикуля.
Первый и последний раз в жизни Касым читал художественное в армии, выпросив у прапора Карпенко замусоленную, вспухшую от многократного употребления «Анжелику – маркизу ангелов».
Зато теперь его дом, весь в арабских мебелях и гипсовой лепнине, с избой-читальней, до потолка заставленной книгами, будто наполнился умным воздухом.
В девяносто пятом аким области, подельник Касыма по банным шалостям, разжился где-то десятком железнодорожных составов некондиционного угля. Дождался первых ноябрьских морозов и вырубил одновременно свет и газ. По всей области. Города и селения погрузились во Тьму Египетскую. Жительницы многоэтажек собирали веточки по арыкам, разжигали дымные чахлые костерки, жарили яичницу. На большее сырых щепочек не хватало. Мужья до такого унижения не опускались, мужественно мерзли, напялив все имеющиеся носки и свитера. Аким невозмутимо ждал: померзнут, поголодают, как миленькие, побегут за углем.
Бояться ему было некого – что, взбунтуется народ? Вот эти – народ?
Тем временем народишко послушно раскупил на базаре все казаны, самовары, таганки и буржуйки. Лежачие хронические и старики не выдерживали пытки холодом, там и сям безмолвно выносились из подъездов гробы.
В отчаянии люди повыдирали из печей газовые горелки, купили акимовскую пыль и стали ею топить. Она почти не давала тепла, зато изрядно коптила стены.
А Касым выбросил в продажу красивенькие ладненькие кухонные плиты, прозванные в народе одноразовыми. Товар расхватали в считанные дни. В комплекте к плитам шли нарядные, цвета китайской революции, баллончики с газом. Кое-где это китайское барахло взрывалось, нанося людям увечья и паля их имущество.
***
Хозяйство Касыма ширилось. Он зарегистрировал совместное казахстанско- австрийское предприятие, с офисом в Москве, недалеко от гостиницы «Космос». Вступил в Отан, в Ассамблею народа Казахстана и выкупил у воровского схода титул положенца, смотрящего по южному региону. Когда у махаллинских возникали проблемы, бежали за заступничеством к нему. Над могилами отца и мачехи возвёл великолепный мазар из голубого мрамора. Теперь, когда на женские посиделки приходила Аня, бабки, позабыв о радикулите и артрозе, вскакивали с мест как ошпаренные: «Ания-хон пришла, умница наша, айнанайын…».
Выдал замуж дочку Лолу, только что окончившую медицинский. Самым дорогим подарком от деловых партнеров Касыма была квартира в лучшем квартале Ташкента, самым скромным – «Тойота». Даже столетние старухи, не понимая, что это, собственно, означает, важно повторяли передаваемое из уст в уста: «Тачилә. В масле!».
Построил мечеть из белого кирпича, с золочеными куполами. Знал, что добро надо творить тихо, но тихо не получалось. Партию старцев и старушек отправил в Мекку. На Ассамблею народов по нескольку раз свозил родственниц, «активисток этнообъединения» – Зарину, Джамилю, Гюзель, Саиду, Хафизу, Зухру, Лейлу…
Женщинам восторженных разговоров хватало на год; как их в Астане встречали-привечали, в ресторанах кормили, концерты показывали и как сам Патша прицепил Касыму медаль «Бiрлiк». Каждой делегатке подарили утюг и электрочайник на общую сумму три тысячи тенге.
Перелёты, гостиницы, рестораны и чайники оплачивал сам Касым, но не будешь же разочаровывать милых холашек и кенаек. И уж тем более не расскажешь про увесистый кожаный кейс с американской зеленью, переданный кому следует. После очередной сессии ему позволили выкупить в собственность базар «Караван-сарай». Пополнил библиотеку трудами Назарбаева.
Он погрузнел, поседел, только усы оставались черными, будто крашеными, и стал похож на индийских артистов, какие играют махараджей. Родственные свадьбы и суннат-тои чтил своим присутствием, что уже считалось солидным подарком.
Он умер во сне мгновенной легкой смертью. Махалля оплакивала Касыма как отца родного.
***
Дочь Лола держит сеть аптек и многопрофильную клинику. Базар отжал себе бывший аким, обретающийся уже в новой столице. Лола и не рыпнулась. Иногда прикупает разную коммерческую мелочь; то цветочный бутик, то салон свадебных платьев. Каждая вторая ковидная маска, проданная в области – результат ее делового союза с дочерью акима, медицинской чиновницей. На махаллинские тои Лола является без обязательного подноса с яствами, но с пластиковым пакетом подмышкой. Махалля иронически переглядывается, втихомолку пихаясь локтями – опять книжки принесла. Лола вынимает из пакета пару томиков, вручает хозяйке дома и невозмутимо ждет, когда ей освободят самое почетное место.
Старухи качают головами – и в кого только уродилась такая?
Отец её таким не был… Мир его праху, достойный был человек!
***
© ZONAkz, 2022г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.