Начало 2000 года создает впечатление, будто процесс возвращения Казахстана в Россию предопределен и развертывается чуть ли не автоматически. Судите сами: на в общем-то рядовое событие — митинг «Лада» и коммунистов в Астане, на котором присутствовало всего-то около 300 человек — последовала прямо-таки шквальная всеобщая реакция. А все потому, что темой было присоединение к союзу Россия-Беларусь. Президент счел необходимым дать свой негативный комментарий, Генпрокурор поторопился выступить с драматически жесткой отповедью, деятели национал-патриотического толка, до того малоактивные и вечно воюющие между собой, консолидировались в публичном протесте.
Бурная реакция противников союза, само собой, подняла значение его сторонников. «Русская община», до того едва теплившаяся и мало кого представляющая, вышла на передний план, а ее лидер Юрий Бунаков, в республиканских рейтингах не числящийся, в прямом эфире «Портрета недели» КТК выглядел уже как представитель всех «русскоязычных» и, надо сказать, вполне весомо. Кстати о телевидении: оно, как и пресса, активно «подогревает» эту тему (в каком контексте — не суть важно), тем самым поднимая ее значимость.
Между тем аргументация, на которой строятся оценки «за» и «против», как и соответствующие эмоции, пока в основном всего лишь скользит по поверхности, не затрагивая всей глубины проблемы. Слегка забавно и довольно печально: того, что так страстно ожидают сторонники объединения с Россией, как и того, чего так опасаются ревнители национального суверенитета, на самом деле это объединение дать не может. Более того, само объединение, в смысле создания действительно единого государства, в ближайшие годы не осуществимо. Очень возможно — полностью в состав государства Россия Казахстан не войдет уже никогда. Хотя общий ход событий, несомненно, будет направлен именно в сторону объединения.
Легче всего обосновать утверждение, что вектор развития ситуации в Казахстане на все обозримые годы теперь будет направлен в сторону укрепления союза с Россией. Это следует из того, что исторический период, определяемый двумя взаимно поддерживаемыми задачами: Запада — демонтировать СССР как военно-экономическую и идеолого-политическую систему, и коммунистической верхушки — приватизировать советское наследство, завершился достижением намеченных целей.
СССР вообще и его военно-промышленный комплекс в частности действительно «разобраны по частям» столь основательно, что у США и Европы усиливаются головные боли уже по обратным поводам: как избежать дестабилизации постсоветского пространства, расползания по нему агрессивного фундаментализма, терроризма и наркомафии.
Приватизация бывших союзных республик также завершена. Суверенные национальные режимы вместе с финансово-экономическими и информационными олигархиями — их опорами — в основном сформированы. Разумеется, строительство частно-семейных государств далеко не закончено, хотя бы потому, что нигде, кроме России, принципиально не решен вопрос системного наследования власти. Каждому режиму предстоят, на годы вперед, конфликты по поводу внутренних перераспределений. Однако тот главный процесс, который объективно требовал дезинтеграции, — трансформация партийно-корпоративного правления в семейно-клановое и приватизация «народного» хозяйства, — принципиально уже завершен.
До последнего времени СНГ был нужен президентам только для, так сказать, дружбы «семьями» — этот «интеграционный» инструмент на самом деле служил целям развода и взаимной личной поддержки на основе невмешательства в интимно-приватитизационные дела друг друга. Поэтому любые разговоры о создании «работоспособных» органов Содружества независимых государств, «единого экономического пространства» или, скажем, Евразийского Союза, и даже «десяти простых шагах», могли быть только политикой, не имеющей шансов практической реализации.
И хотя приватизационную эпоху сама Россия и все национальные республики заканчивают с весьма неодинаковыми результатами, эта эпоха именно уже заканчивается, уступая место новому времени — внешнему блокированию и объединению по интересам. Времена политики, принципиально ориентированной внутрь каждого постсоветского суверена, и использования отношений с соседями лишь в качестве вспомогательного инструмента обустройства собственных дел заменяются долгосрочным периодом, когда главным для каждого национального режима вопросом становится: с кем и против кого «дружить»?
Реальные возможности политико-экономической интеграции размещаются где-то между двумя «крайними» вариантами: сильный поглощает слабого либо естественное объединение в силу политической и экономической симметрии государств-партнеров.
Первый вариант реален, если сильный достаточно силен для поглощения слабого, а слабый представляет очевидную «питательную» ценность для поглощения. На сегодня в паре Казахстан-Россия ни то ни другое не наличествует, поэтому перейдем сразу к анализу возможности развития событий в направлении варианта естественного союза.
Поскольку еще десять лет назад Казахстан был не просто частью СССР, а, пожалуй, наиболее органичной его частью, более чем какая-либо иная национальная республика сформировавшейся административно, экономически, культурно и демографически именно за «колониальные» десятилетия, за счет массированной «подпитки» материальными, интеллектуальными и человеческими ресурсами России, есть смысл анализировать не аспекты симметрии наших государств, остающиеся очевидными, а как раз появившиеся за годы суверенных реформ элементы асимметрии.
С точки зрения политического устройства Казахстан и Россия на первый взгляд принципиально не разошлись — развитие обоих государств лежит на векторе демократизации систем власти. Однако дистанция между нами настолько велика, что это уже не количественное, а качественное расхождение.
Систему власти в России с полным основанием можно уже назвать квазидемократией. Это некое совокупное правление госчиновничества, экспортных монополий, криминалитета и финансовых олигархий, разведенное, однако, по реально разделенным вертикалям и горизонталям власти и опирающееся на действительное волеизъявление населения.
Разумеется, российское общество ни в коей мере нельзя назвать гражданским, сейчас оно не является таковым даже в крупных городах, в глубинке же, скорее всего, оно таким не станет никогда. Соответственно, упомянутое «волеизъявление» мы должны взять в кавычки, поскольку мнение населения о том, кого оно хочет избрать себе в начальство, решающим образом формируется самим этим начальством. Последний пример — безальтернативность уже «избранного» самим Борисом Ельциным нового президента, хотя о существовании Владимира Путина российский электорат год назад даже не подозревал.
Тем не менее россияне впервые в своей истории действительно выбирают, а их голоса на самом деле подсчитывают избирательные комиссии. И если президента России пока фактически выбирает не народ, а работающие на него телемонополии, то на уровне регионов, тем более городов, избирательные процессы все более можно характеризовать как демократические без приставки «квази».
Здесь к месту заметить, что демократии в прямом значении этого термина — как власти «простого народа» — человечество никогда не знало, и не дай бог узнать! Трудно вообразить что-нибудь более негодное для управления хоть государством, хоть местным сообществом, чем власть, избираемая на основе тех представлений, которые рождаются в собственных головах большинства «рядовых» граждан сообразно их личному интеллекту и жизненному опыту. Всякий демократический избирательный процесс есть целенаправленное навязывание сильными мира сего тех мыслей, которые избиратель должен посчитать своими. Другое дело, что такие выборы, а других не бывает, тем демократичнее, чем больше альтернативных мнений предлагается избирателю и чем совершеннее конкуренция между ними.
Именно этим — степенью совершенства конкуренции за голоса «рядовых» избирателей и определяется цивилизационное качество современных демократий. (Известно: современным миром вообще и Западом в особенности управляют не народы, а олигархи. Просто они научились «делиться» с обществом намного цивилизованнее, чем наши президенты).
Теория совершенной конкуренции на политическом рынке сродни той, что определяет добросовестность конкуренции на рынках товаров и услуг: допускаются и даже желательны «вертикальные картели» — объединения по технологической цепочке изготовления и продажи одного вида продукта, но категорически недопустимы картели горизонтальные — монополизирующие весь рынок одного продукта или превращающие несколько разных рынков в одну монополию. Причем это правило распространяется не только на конкурирующих на данном рынке субъектов, но и на собственно государственную власть, призванную устанавливать правила конкуренции и следить за их соблюдением.
Иными словами: а) система властей в государстве должна быть «разведена» по горизонталям таким образом, чтобы в каждом местном сообществе, населенном пункте, регионе и стране в целом существовали связанные между собой, но самостоятельные политические «рынки», удовлетворяющие всю «пирамиду» потребностей в управлении; б) государственная власть должна иметь достаточно много связанных между собой, но самостоятельных вертикалей, способных играть роль арбитров на любом политическом соревновании, чей интерес на самом деле состоит не в победе того или иного конкурента, а именно в соблюдении правил их конкуренции; в) сами «игроки» — собственно политические лидеры, средства массовой информации, финансовые «спонсоры» и т. п. не должны совпадать в одном лице или объединятся в «горизонтальные картели».
Здесь принципиально следующее: когда такая система разделенных властей, в силу тех или иных исторических обстоятельств, складывается, она приобретает собственную внутреннюю устойчивость, способность противостоять реваншу монополизации и свойство самосовершенствоваться в сторону большей демократизации. Однако тот переломный момент, после которого политическая система приобретает эти свойства, как правило, не является следствием эволюционного развития государства. Вся мировая история свидетельствует, что такие «прорывы» в современную цивилизацию являются плодами глубочайших внутренних катаклизмов, внешнего насилия или уникальных комбинаций субъективных и объективных факторов в критические моменты национальной истории.
Так вот, горбачевско-ельцинский исторический период, при всем его трагизме и неоднозначности, безусловно, перевел Россию в это новое для нее и перспективное историческое качество — способную к саморазвитию начальную квазидемократию. Нет сомнения, что президент Путин, какие бы свойства его пока загадочной личности ни раскрылись после получения им верховной власти, не будет даже пытаться ликвидировать самоуправление городов, многопартийный парламентаризм и такие «государства в государстве», как медиахолдинги. Наоборот, он, это заранее ясно, будет укреплять собственное лидерство и возможности главы огромного государства путем сотрудничества, если хотите — использования всех уже состоявшихся и оформляющихся институтов разделенной политической, финансовой и информационной власти.
Единственное исключение из этой уже состоявшейся заинтересованности самой верховной власти в дальнейшей демократизации России — это относительно вероятная попытка нового президента отменить избираемость региональных лидеров. Что, вообще говоря, также является необходимым этапом упорядочивания системы демократического управления Федерацией, поскольку унаследованное от прошлой системы многоуровневое деление страны на административные области, национальные округа, автономии и республики конфликтует с новыми реалиями и нуждается в существенном реформировании.
Повторим: проблемы сохранения целостности, устойчивости и политического развития России существуют, они весьма существенны и трудны. Но все эти проблемы принципиально решаемы, они решаются, и решаются именно в ходе политического развития системы власти и управления в Российской Федерации, которое уже идет и будет продолжаться.
Соответственно, теперь можно уже более-менее уверенно прогнозировать развитие ситуации в России на ближайшие годы.
С социально-экономической точки зрения худшее уже позади. Пик спада, вызванный разрушением СССР, приватизацией, «вестернизацией», «олигархизацией» и криминализацией экономики пройден, теперь не может не начаться реальный рост, что подтверждает 8-процентная прибавка ВВП в прошлом году, из которой примерно половина определилась не ростом цен на нефть, а именно подъемом внутреннего производства. И хотя от повторения кризисов по сценарию 17 августа, или из-за «обрушения» экспортных цен Россия не застрахована, общая экономическая тенденция на все ближайшие годы будет однозначно положительной, что, соответственно, создаст самое важное — преимущественно оптимистический настрой населения относительно собственного будущего.
С другой стороны, задача подтягивания жизненного уровня большинства граждан хотя бы к минимальным европейским стандартам для России не реальна. Сейчас душевое производство ВВП составляет в ней 3500 долларов на человека в год, что примерно в пять раз ниже среднеевропейского. Преодоление этого разрыва возможно лишь при условии интенсивного экономического роста на протяжении двух-трех десятков лет, что требует сверхмобилизации целого поколения, а такая идея, разумеется, никак не может прийтись по уму и сердцу современным россиянам. К тому же Россия — крайне неоднородна, острова цивилизации в ней соседствуют с заповедниками прошлых эпох, плацдармы уверенного развития перемежаются с депрессивными, лишенными ресурсов роста регионами, поэтому на всю мыслимую перспективу страна в целом не сможет стать европейской ни экономически, ни, так сказать, ментально.
А поскольку при всем при том Россия с полным правом может претендовать на статус великой державы, и по своей роли в мировой истории действительно таковой была, есть и будет, в ней не может не появиться адекватная такому ее статусу общенациональная идеология, компенсирующая низкий уровень жизни ее населения в сравнении с «золотым миллиардом» США и Европы.
Собственно говоря, такая идеология уже появилась, а завершающее ее оформление произойдет в самое ближайшее время — после «победоносного» завершения войны в Чечне и единодушного избрания президента Путина. Это: представления об особом — евразийском пути и лице России, где общенациональными ценностями, не противоречащими недавно обретенной демократии и рыночной экономике, но приоритетными перед ними, служат идеи сильного государства, социальной солидарности, коллективизма и патриотизма. Такая общенациональная идея не может не выйти на первый план, поскольку она объективна. Россия действительно самодостаточна, во всех смыслах, а потому она не может не иметь собственного лица на мировой арене, не может сколько-нибудь долго кому-либо подражать и от кого-то зависеть.
Совершенно объективно, что в таком виде российская общенациональная идея является очевидным противопоставлением идее западной — не конфронтационным, но альтернативным. Что, собственно, и необходимо для созидательного мироощущения россиянина — не погоня за погрязшими в потребительском индивидуализме и бездуховности США и Европой, а конкуренция в стиле и смысле жизни, как бы «протыкание» исторической спирали с выходом сразу на «обновленный» и «настоящий» социализм.
Подчеркнем: антагонистического противостояния России и западного мира, скорее всего, уже никогда не будет — напротив, теперь обе стороны, как модно сейчас выражаться, «обречены» на сотрудничество. И путинская Россия, безусловно, будет всячески стремиться привлекать западные ресурсы для собственного развития. Но, и сие тоже очевидно, это будет сотрудничество-соперничество, сопровождаемое жесткой риторикой, а подчас и жесткими действиями.
Именно под такое свое новое место в геополитике Россия станет теперь подбирать себе внешних союзников и партнеров.
Что касается Казахстана, то его нынешнее политическое устройство приходится определять термином «псевдодемократия», имея в виду не хлесткое оппозиционное словечко, а как раз содержательную сторону феномена нашего правящего режима. У нас сейчас, безусловно, демократия — постольку, поскольку наличествуют почти все ее формальные институты, а кое-какие из них даже работают. А также постольку, поскольку отсутствуют (не в заявлениях оппозиции, а на самом деле) определяющие признаки тоталитаризма или классического авторитаризма.
И одновременно наша демократия, практически во всех ее элементах, есть именно «псевдо» — постольку, поскольку ни один из ее элементов не является системообразующим. Все без исключения институты правового и демократического государства по-казахстански сейчас представляют из себя либо подражательно-имитационные структуры, создаваемые самой недемократической властной системой, либо вне- или антисистемные образования, с которыми властная система вынуждена внешне мириться, а подспудно — бороться, растрачивая и свои, и общенациональные ресурсы.
Это так, поскольку постсоветская приватизационная трансформация объективно прошла в Казахстане по самому примитивному варианту, когда все главные составляющие власти — политической, финансовой, имущественной и информационной — оказались сосредоточенными в руках одной и той же «семьи». Примитивизм такой формы «демократии» вытекает хотя бы из того, что правящий режим, полностью контролируя все национальное телевидение и почти все массовые газеты, располагая монополией на национальные финансовые ресурсы и имея в подчинении весь административный и силовой госаппарат, тем не менее не способен воплотить эту свою гегемонию во «всенародную» поддержку и вынужден напрямую фальсифицировать результаты любых значимых голосований.
Внешнему наблюдателю, знакомому с Конституцией (не с декларациями I-го и II-го разделов, а с разделами III — VII, посвященными механизмам власти) Казахстана и с реальным устройством «президентской вертикали», может показаться, что у нас — явный авторитаризм. Однако у нас сейчас — именно демократия, с ее «сдержками-противовесами», но в зачаточном, примитивном виде.
А именно: если в реальных демократиях политическая власть отделена от бизнеса, а потому может контролировать экономическую конкуренцию, в ней самой не участвуя, то в Казахстане всякий серьезный бизнес осуществляется либо непосредственными носителями главной власти, либо под их прямым покровительством. Другой определяющей особенностью «авторитаризма» по-казахстански является то, что внутри себя «семья» уже разделена на несколько (три основных) ветвей, поделивших между собой сколько-нибудь прибыльные отрасли экономики, ведущие банки и СМИ. Каждое из этих «подсемейств» использует свои возможности влияния на кадровый состав правительства, акимов и депутатов, обеспечивая таким путем преимущества собственному бизнесу, в результате экономическая конкуренция между членами одной «семьи» превращает их в конкурентов политических, что в конечном счете работает на разрушение всей конструкции.
Дело в том, что в Казахстане, отнюдь за суверенитет не боровшемся и буквально «вытолкнутом» из Федерации политически — Ельциным, Кравчуком и Шушкевичем, а экономически — Гайдаром и Шохиным, материала для строительства полноценного национального авторитаризма оказалось не намного больше, чем для работоспособной демократии. Нынешняя политическая система, внешне выглядящая авторитарной, на самом деле собрана из многих разнородных элементов, подчас не просто плохо прилаженных друг к другу, но и взаимно разрушительных. Это как бы временное поселение, на строительство которого пошло все, что было под рукой.
На самом верху скрепами власти послужили непосредственно родственные отношения, земляческо-племенные связи, а также многократно испытанная личная преданность. Имеются также и «приемные дети» вроде космополита Машкевича. Далее по нисходящей властной вертикали все больший вес приобретает местный трайбализм, вторым цементирующим началом служат мафионизированные патронатно-клиентальные отношения.
Сейчас формирование такой властной системы практически завершено, в том смысле, что во всех ее «узлах», контролирующих хоть какой-то ресурс (политический, административный или финансовый), и во всех географических точках (от столицы и до села-аула) уже «осел» определенный «местный» человек. А поскольку Казахстан территориально огромен и весьма неоднороден в этническом и родо-племенном разрезе, «президентская вертикаль» на самом деле разделена между всеми трайбалистскими, регионально-земляческими и мафиозными кланами, соперничающими друг с другом. Знающий Казахстан знает и то, что внутри самой «команды президента» его скрытых недоброжелателей неизмеримо больше, чем искренних сторонников.
Примеров этой перманентной внутрирежимной конкуренции и саботажа, то и дело прорывающихся наружу в виде скандальных обвинений, «неожиданных» отставок и назначений, более чем достаточно. Наиболее свежий и, так сказать, крупный — только что отобранный самим президентом на роль премьер-министра Касымжомарт Токаев непрерывно и с трех сторон «прессингуется» телевидением и газетами, контролируемыми ближайшим окружением того же президента.
Характерно, что практически вся казахстанская политическая и бизнес-элита является таковой с приставкой «эрзац» — никто персонально, кроме самого Нурсултана Назарбаева и нескольких его открытых оппонентов, отвоевавших свое место в политике именно в таком качестве и использующих сейчас ресурсы системы против нее же, не обладает монополией на должность или даже личное благосостояние. В официозе вообще нет фигур, обладающих собственной легитимностью как в современном юридическом, так и в традиционном смысле.
Все это дает возможность президенту использовать клановое соперничество для сохранения своего верховенства, создавать и изменять внутри режима различные «балансы» за счет периодического перемещения функционеров. Однако эти же перемещения чрезвычайно затрудняют эффективность президентского управления. Нельзя не менять, но нельзя и менять. Система как бы постоянно находится в движении, на самом деле никуда не двигаясь. Это псевдодвижение ослабляет ее самое, создает трещины для проникновения оппозиции и углубления расколов.
Наконец, назовем самое, на наш взгляд, отягощающее качество нынешнего политического режима и национальной экономики, как производной от него. При всей пестроте и внутренней конфликтности кланово-трайбалистского заполнения управленческих и прочих «доходных мест», административная и бизнес-«элита» объединены одним — родоплеменным уровнем сознания (включая ассимилированных системой «русскоязычных») и общей низкой культурой. А поскольку мало-мальски значимые места в системе уже распределены между «своими», прочим остаются лишь приспособленческо-обслуживающие перспективы.
«Мамбетизация» — вот главная беда современного Казахстана! Осознание своей «второстепенности» и невостребованности на родной земле буквально «выталкивает» из Казахстана действительно лучшую — наиболее образованную, профессиональную, молодую и энергичную часть населения, включая самих казахов.
Соответственно, малообнадеживающи оценки собственных экономических перспектив Казахстана. По такому определяющему показателю, как душевое производство ВВП, мы отстаем от России в два с половиной раза — у нас сейчас приходится меньше чем по полторы тысячи долларов на человека в год. То есть от бедной России Казахстан отстает не намного меньше, чем она — от Европы. Скажем больше: экономический рост в Казахстане, за счет его собственного нынешнего потенциала и на базе той производственной и социальной инфраструктуры, которую он унаследовал от СССР, не возможен. Сама эта инфраструктура является сейчас для него непосильной обузой. Поясним на цифрах:
По официальным статданным, на год распада СССР основной капитал Казахстана составлял, округленно, 174 миллиарда рублей, что тогда было близко к такой же сумме в долларах (здесь и далее используются данные эксперта консалтинговой фирмы «TOKRAU-PROJEKT» Валерия Арабкина, «Газета для босса», 23.11.99). Оставим в стороне рассуждения насчет того, насколько эта величина соответствует продажно-рыночной цене зданий, сооружений и коммуникаций, производственной, социальной и коммунальной инфраструктуры всего Казахстана — это вопрос неоднозначный. Но вот в чем сумму в 174 миллиарда можно смело брать за основу — это в определении тех реальных денег, которые необходимо тратить ежегодно только на то, чтобы ремонтировать и поддерживать в работоспособном состоянии имеющееся.
В США считается необходимым тратить на это не менее 6 процентов от основного капитала (или порядка 10-15 процентов ВВП), для нас это эквивалентно 10,5 миллиарда долларов в год. Естественно, что эффективными инвестициями можно считать лишь ту часть вложений в основной капитал, которая превышает затраты на простую амортизацию. И действительно, в 1990 и 1991 годах валовые инвестиции еще имели величину по 13 с лишним миллиардов рублей-долларов, то есть около семи с половиной процентов от основного капитала, или почти четверть от ВВП той поры (по статотчету, ВВП за 1990 год составлял 47,9 миллиарда рублей). Далее пошло инвестиционное «обрушение» — меньше семи, четыре с половиной, три с половиной, два с половиной, меньше двух миллиардов долларов в год. В «оптимистичном» 1999 году было инвестировано опять меньше двух миллиардов, результат: сейчас величина основного капитала сократилась до 140 миллиардов и обречена на дальнейшее «съеживание».
Оценим от обратного: если Казахстан способен реально инвестировать в основной капитал не больше двух миллиардов долларов в год, он может позволить себе промышленную, социальную и культурную инфраструктуру объемом около одной пятой от того, что работало при СССР, остальное обречено остановиться, разрушиться, ухудшить качество и, конечно, эмигрировать. Что, собственно, сейчас и происходит.
Еще одна оценка от обратного: чтобы не просто поддерживать прежний потенциал, а обеспечивать хотя бы 2-3-процентный экономический рост, Казахстан должен инвестировать ежегодно 12-15 миллиардов долларов, и это при том, что весь ВВП сейчас порядка 22 миллиардов долларов! То есть экономически мы находимся в положении известного барона, собирающегося вытаскивать себя из болота за собственные волосы.
Продолжим: если бы вдруг необходимые инвестиционные миллиарды и нашлись, «переварить» даже десятую их часть нынешняя национальная финансовая система не в состоянии. Собственные капиталы всех коммерческих банков — всего-то 550 миллионов долларов, а их суммарные активы не превышают двух с половиной миллиардов, из которых большая часть — действительно в долларах, а не в национальной валюте. Объем всех кредитов в экономику за 1999 год едва превысил, в долларовом эквиваленте, один миллиард. Наличных тенге на конец 1999 года в обращении было всего 103,5 миллиарда (около 745 миллионов долларов), что по крайней мере в два раза меньше, чем собственно долларов на руках у населения. А общая денежная база (наличные деньги плюс банковские депозиты) выросла всего до 272,4 миллиарда тенге (чуть меньше двух миллиардов долларов).
Разумеется, вся приведенная нами «арифметика», иллюстрирующая безнадежность экономических перспектив Казахстана, относительна. Если ликвидировать утечку основной части выручки от сырьевого экспорта в различные офшоры, долларизацию внутреннего рынка, гигантские неплатежи и монополизм, ситуация выглядела бы далеко не столь удручающей. Но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное: поскольку крайняя узость монопольно-сырьевой специализации Казахстана есть прямая проекция уже состоявшегося кланово-семейного устройства власти, частное государство оказалось как бы в системном — политико-экономическом коллапсе, из которого оно, за счет собственного потенциала, выйти не может. Тем более что в своем нынешнем виде Казахстан принципиально не самодостаточен даже при самой счастливой судьбе будущего стратегического нефтепровода.
Если такие наши оценки верны, на ближайшие два-три года внутренняя ситуация в Казахстане будет развиваться по сценарию «бег на месте». Правительство будет изображать оптимизм, но реально экономическое положение не улучшится, напротив, проблемы будут нарастать. В правительстве, силовых органах и среди акимов продолжатся рокировки, содержательно мало что меняющие.
Последний политический ресурс — выборы акимов — режим, скорее всего, положительно использовать не сможет. Подготовленные сейчас к принятию законопроекты о местном самоуправлении и местных органах государственной власти ориентированы не на разделение выборности и назначаемости по схеме «города — территории», что могло бы стать реальным шагом к переносу части власти и ответственности на места жительства, а по лишенной ресурсов схеме «главное — второстепенное». То есть выборность предполагается вводить в малых городах и населенных пунктах, где для этого нет и минимально необходимого экономического и кадрового потенциала. Соответственно, печальный опыт самоуправления разваливающегося Жанатаса и малокровного Каскелена послужит оправданием «неготовности» к демократии больших городов.
На этом фоне у президента почти наверняка начнут быстро нарастать проблемы с парламентом. При всем том, что новый «представительный» орган был почти полностью «отобран» самим режимом, его очевидная для всех и уже необратимая юридическая и общественная нелегитимность диктует депутатам два крайних типа поведения: абсолютную лояльность либо, напротив, активное оппонирование. И хотя большая часть депутатов готова исполнять привычные роли, в новом составе есть сразу несколько амбициозных политиков, рассчитывающих на собственную игру, в частности на досрочные выборы.
Кроме того, по мере усиления «вибрации» режима, в движение приходит даже «болото». Например, «побег» двух видных депутатов из фракции партии «Отан» есть, конечно, не смена политических воззрений, а демонстративный отход от откровенно пропрезидентской группировки. Точно также заметные депутаты, «неожиданно» пополнившие фракцию Компартии, примкнули, разумеется, ни к новой-старой идеологии, а к личному противнику Нурсултана Назарбаева Серикболсыну Абдильдину. А такие поступки в нашем азиопском государстве говорят о многом!
Пока латентная оппозиционность парламента выказывается через нападки на премьера Токаева и его министров, что не противоречит традиционно используемому президентом приему балансирования власти. Однако на этот раз правительство начинают «валить» слишком рано и рьяно, процесс явно не во всем контролируется главным штабом. Весьма вероятно — такой же быстрой атаке подвергнется и следующий премьер, что поставит перед президентом очень непростой выбор: либо смириться с тем, что его противники используют «его» же парламент для усиления собственных позиций в борьбе за высшую власть, либо устраивать досрочные выборы, что опять-таки чревато расширением оппозиционного плацдарма внутри властной системы.
Словом, президенту Назарбаеву предстоят усиленные заботы по изысканию дополнительных ресурсов для продления устойчивости своего режима. И, разумеется, эти поиски ему придется ориентировать в направлении обоих главных партнеров: США и России.
Что касается США, то основные свои стратегические задачи в отношении Казахстана они уже решили: ядерное, бактериологическое и химическое оружие ликвидировано, Россия оттеснена. Собственно государство Казахстан, как партнер, им не нужно: здесь нет существенного рынка для их товаров, а любой вид нашего сырьевого экспорта имеет вполне адекватную замену на мировом рынке. Спонсировать же коррумпированное чиновничество в борьбе с туберкулезом и оздоровлении Арала — никаких денег не хватит. То есть физическое присутствие американцев в Казахстане для них, вообще говоря, обременительно. Наконец, после последних президентских и парламентских выборов и истории с МиГами США «вдруг» обнаружили недемократичность режима, что дает им политические основания для сдерживания ресурсной поддержки.
На настоящий момент у США в отношении Казахстана остались только три стратегические задачи: вывести каспийскую нефть и туркменский газ в обход России и Ирана, препятствовать «исламизации» Средней Азии, а в перспективе — «китаизации» ее. Первая предполагает соперничество с Россией, вторая и третья — сотрудничество с ней. В сумме же, и это достаточно очевидно, США и Европе выгодно, если именно России придется взять на себя бремя ответственности за поддержание внутренней стабильности в нашем регионе и охрану внешней, — «исламо-китайской», пограничной линии, поскольку этим убиваются сразу три зайца: охраняются юго-восточные тылы Старого Света, отвлекаются ресурсы на восстановление самой России и сдерживается экономическо-демографическая экспансия Китая.
Итак, если в отношении Восточной Европы и Кавказа Запад и Россия — естественные соперники, то в отношении Средней Азии они, на данный исторический момент, гораздо более естественные союзники. Поэтому если западные стратеги еще не пришли к такому выводу, то скоро придут: их долгосрочным интересам, во всяком случае, не противоречит возвращение России в Среднюю Азию.
Однако собственно азиатским членом в этом стратегическом партнерстве выпадает быть не Казахстану, чья граница с Китаем на ближайшие годы не вызывает явных забот, а граничащему с Афганистаном Узбекистану. Тем более что Ислам Каримов, не являясь демократом, вполне устраивает Запад своей недвусмысленностью и ориентацией на светский тип правления.
Очевидно, логика сотрудничества, начиная с весеннего оживления различных нарко-исламских группировок у наших соседей, будет выстраиваться по схеме: узбекские войска — российское снаряжение — американские доллары. Само собой, Ислам Каримов не преминет использовать такую ситуацию для демонстрации: кто есть истинный лидер в регионе, что Казахстану предстоит еще больше прочувствовать на своих южных областях.
Впрочем, если западные и российские аналитики реально оценивают накопление проблем, грозящих взорвать Ферганскую долину, им придется подстраховываться и на тот случай, если границей, отделяющей Евразию от кипящей смеси фундаментализма, нищеты и наркомафии, станет уже Казахстан.
Поскольку все это опять-таки «подталкивает» Казахстан к России, перейдем к факторам, препятствующим их интеграции.
Самым, так сказать, оглашаемым из таковых является неизменная жесткая риторика официоза в отношении того, что государственный суверенитет есть приоритетная ценность для Казахстана. На самом деле идея «абсолютной» национальной независимости состоит как бы из двух разных частей. Полный суверенитет — в смысле отсутствия даже минимального наднационального контроля, разумеется, является приоритетной ценностью для правящего режима, ради чего он, как опасаются многие, может разыграть даже последний козырь — межнациональное противостояние. Вторая половинка идеи недопустимости «возвращения» в Россию поддерживается частью казахов, усматривающих в этом угрозу потери «выстраданной» национальной государственности и возврату в «колониальное» состояние.
На наш взгляд, как раз эти, находящиеся «на виду и на слуху», препятствия для реальной интеграции являются наименее преодолимыми из объективно существующих, а угроза «раскручивания» межэтнического конфликта — преувеличенной.
Надо понимать, что образование единого государства «Россия — Казахстан», тем более «Беларусь — Россия — Казахстан» на ближайшие годы объективно не возможно, как бы того ни желали политики и население. Причина тому — политическая и экономическая асимметрия «союзников», начиная с того, что все наши государства — президентские. А президентские политические системы, как заметил Нурбулат Масанов, принципиально не интегрируются, о чем свидетельствует весь опыт мировой истории, в том числе современной Европы, приступившей к реальному объединению только после выхода на лидирующие позиции парламентских форм правления.
Наглядным примером объединения президентских систем является «государство» Россия — Беларусь. С точки зрения исторического процесса, настроений подавляющего большинства граждан обеих стран и личных интересов собственно президентов этот союз объективен, он состоялся, больше не распадется и теперь не может не развиваться. Но провозглашение «единого государства» — это пока миф, все «союзные» органы — малоработоспособные искусственные конструкции и до подлинной интеграции еще долгий и трудный путь.
Таким образом, президентская форма союза не несет прямой опасности для самого главного для договаривающихся персон — их собственного суверенитета. Это вопрос договорной, о нем можно и нужно договариваться с каждым новым президентом, следовательно — договоренности будут.
Что же до сопротивления национал-радикалов, то оно, нам представляется, в основном имеет штучно-риторическую основу. За все годы независимости в Казахстане, при всем поощрительном отношении властей, так и не появилось ни одной устойчивой национально-патриотической организации, ни одного респектабельного и влиятельного политика этого направления. У патриотов мало лидеров, они мелковаты до карикатурности и не могут не ссориться между собой. Они молча соглашались, когда главные национальные ресурсы Казахстана переходили под контроль иностранцев, «проглотили» передачу «спорных» земель Китаю, ничего не смогли сделать для реального распространения государственного языка, тем более в Казахстане не наберется заметного количества «непримиримых» по отношению к союзу с Россией.
На наш взгляд, главным препятствием к реальной государственной интеграции сейчас является объективный интерес самой России.
Той «империи», которая нуждалась в Казахстане как источнике сельскохозяйственных и энергетических ресурсов, горно-добывающей и металлургической базе, военном полигоне и плацдарме и могла получать все это, лишь непрерывно насыщая свою «колонию» новыми материальными и человеческими ресурсами, одновременно обустраивая и обучая ее, уже нет.
В новых условиях все то казахстанское, в чем Россия остается заинтересованной, она может получать на рыночных условиях, оставляя «младшему брату» суверенные заботы о социальных и экологических издержках такой «взаимовыгодной» торговли.
Главная сегодняшняя проблема Казахстана в том, что мы едва ли не по всем социально-экономическим показателям — в «минусах» против среднероссийских. Как уже говорилось, у нас в два с лишним раза ниже душевое производство ВВП, дефицитны все бюджеты, отрицательны торговые балансы и динамика государственных долгов, огромна масса неплатежей. Хуже качество жизни, образования и здравоохранения, ниже пенсии, дороже потребительские корзины и так далее.
Образовавшийся разрыв имеет даже зрительное воплощение: это граница между Казахстаном и Россией. Все шесть с половиной тысяч ее километров проходят по практически симметричной хозяйственно-демографической территории, по обе стороны расположены, примерно в одинаковой пропорции, казахские аулы, русские села и смешанные поселения. Но это уже граница двух разных миров. На «русской» половине худо-бедно возделывается земля, пасется скот, в поселках есть электричество, обязательно — маслобойка и мельница. «Казахская» же часть вымирает на глазах, хозяйства в запустении, люди деморализованы и разбегаются.
В такой ситуации ликвидация таможенных границ и введение, скажем, связанного курса рубля и тенге или общих транспортно-энергетических тарифов означало бы одно — дотирование казахстанской экономики российской и повышение уровня жизни казахстанцев за счет бедных россиян. Политическая же интеграция, влекущая принятие государственных долгов Казахстана и распространение на него общероссийских социальных программ, равносильна крупному обременению федерального бюджета.
Как ни печально, напрашивается параллель с Монголией времен СССР, которая не прочь была присоединиться, но …
Итак, попробуем на основе высказанных соображений дать прогноз развитию отношений Казахстана и России.
После выборов президента Путина позиция казахстанского руководства будет трансформироваться в сторону укрепления «особых отношений» и далее — признания желательности политического союза вплоть до присоединения к договору Россия-Беларусь. Очевидно, таким путем удастся оживить приунывшее казахстанское общество, вдохнуть новые надежды на жизнь вообще и на президента Назарбаева в частности, решить некоторые практические вопросы из набора «десяти простых шагов». Россия будет всячески приветствовать объединительные инициативы, но реальной интеграции, разумеется, не будет.
На самом деле Казахстану в ближайшие годы придется продолжать «многовекторную политику», однако Россия постарается максимально укоротить поводок, на котором можно будет рыскать по курсу.
Она будет проводить политику «возвращения» в Казахстан, но не через людей и ресурсы, а через восстановление контроля над стратегическими коммуникациями и экономическими объектами и через активизацию своего присутствия в информационном и политическом пространстве Казахстана.
Механизмы вполне очевидны. В экономической сфере продолжится применение уже опробованной на разрезе «Северный» и Экибастузской ГРЭС-2 методики, «изобретенной» еще Акежаном Кажегельдиным: довести до банкротства — забрать за долги. В этом смысле возможности России почти не ограничены, поскольку именно за ней контроль над основными транспортными и энергетическими системами.
В информационной сфере следует ожидать усиления «войны компроматов», благо материалов о коррупции в Казахстане у российских спецслужб более чем достаточно. Наконец, важнейшим рычагом политического давления на казахстанские власти станет активизация «русскоязычного» вопроса с опосредованной (не исключено — и прямой) поддержкой соответствующих русских лидеров и организаций в самой республике.
Разумеется, все это будет вынуждать режим тратить дополнительные средства на нейтрализацию «давления» на него и в целом еще более осложнит социально-экономическую ситуацию в Казахстане. Вообще, приходится с горечью констатировать, что десятилетия непрерывного развития, к которым Казахстан привык за годы СССР, навсегда в прошлом. Относительно благополучны теперь будут лишь обе столицы и несколько промышленно-сырьевых оазисов, деградация и депрессивность прочих территорий — это уже состоявшаяся реальность на многие годы вперед.
Тем не менее есть основания и для определенного оптимизма. Хотя никто из ведущих мировых субъектов не имеет очевидного интереса инвестировать собственно Казахстан, а не его нефте-сырьевой экспорт, все ведущие «игроки» объективно заинтересованы в сохранении нашей стабильности и целостности, недопущении слишком больших социальных и цивилизационно-культурных провалов, и в этом смысле минимально-необходимая помощь будет идти постоянно.
Вопрос же сохранения политической стабильности в Казахстане однозначно имеет лишь одно решение — это поэтапная демократизация правящего режима, на что он может поддаваться только под влиянием силы. Поэтому США и ОБСЕ, определенно, продолжат свою политику сотрудничества с Нурсултаном Назарбаевым при одновременном «давлении» на него. А поскольку это же, в принципе, соответствует и интересам России, она также направит свою растущую активность в Казахстане в этом направлении. Одновременно партнеры-соперники, конечно, будут все активнее «присматривать» «своих» перспективных кандидатов на наследование власти, что стимулирует как подспудную конкуренцию внутри самой «семьи», так и в оппозиции.
Одним словом, нас ожидают не простые времена: скучные и интересные одновременно, весьма напряженные и притом — вяло-тягучие. Истинно сказано: спасение утопающих — дело рук самих утопающих!