Из боевой характеристики на помкомвзвода роты автоматчиков старшего сержанта Ашимкула Тлеужанова, 1919 года рождения:
«Образование среднее, в Красной Армии с сентября 1939 года. Ранений – 2. Награжден орденами Славы 3-й степени и 2-й степени, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Кавказа». Благодарность от 9 декабря 1944 года за отличные боевые действия в боях при форсировании Дуная приказом Верховного Главнокомандующего Маршала Сталина.
При прорыве обороны р. Ипель (Чехословакия) и последующих действиях в Венгрии проявил смелость и мужество. В районе н
/п. Барт (Венгрия) противник бросил на наши позиции превосходящие силы. Командуя взводом, Тлеужанов удержал занятый рубеж обороны. Подпустив немцев к себе, взвод обрушил убийственный автоматно-пулеметный огонь по врагу, обратив его в бегство… В боях за плацдарм на р. Грон в феврале 1945 года показал себя умелым командиром и отважным бойцом. В момент боя, когда выбыл расчет пулемета, Тлеужанов сам взял пулемет и расстреливал немцев в упор. Атака была отбита с большими потерями для врага…Дисциплинирован, требователен к себе, политически грамотный, предан партии и социалистической Родине».
Ветеран Великой Отечественной войны Ашимкул Тлеужанов, уроженец Чуйского района Джамбульской области Казахстана, в преклонном возрасте переехал с супругой в Бишкек — ближе к детям, которые пустили здесь корни. С годами он стал плохо видеть, опирается на трость, меньше командует домочадцами и уже не сражается за справедливость, как в прежние времена. Но неукротимый дух воина живет в его сердце. Всего пять лет, как он не садится за руль, однако «гаишников» по сей день ставит по стойке смирно. Он согбен и значителен, веки смыкаются, когда он погружается в себя. Но тот помкомвзвода, что поднимал бойцов в атаку, и сегодня виден в нем невооруженным взглядом. Все так же, как в молодости, старик непоседлив и неспокоен, характер тверд, как сталь, голос зычен и непреклонен. Неважно, что его не жалует зрение. Он чувствует — нет, он видит все, что творится в мире! Несчастья, беды, радости, обиды, боль человеческая, перепады настроения, заботы близких… – все трогает его душу. Точно старый орел, притомившись, сел на краю скалы, слушает пение ветра, шум далекого водопада, шорохи, шепоты, звуки жизни вокруг…
– Я должен был высоко подняться, далеко взлететь. Но горд был, непослушен, начальства не боялся. Спину не прогибал. В труде был честен. Зла не творил, а это главное. Адалдык пен адамдык! Честность и человечность — вот что в жизни главное!
Ему достаточно заговорить, и старость отступает, он загорается, как юноша, вспыхивает весь внутренним светом. И тепло, и любовь, и чувство благодарности к этому человеку окутывают любое застолье, на которое всегда собирается многочисленная родня. Обаяние его бесконечно — говорит ли он о прожитой жизни или остроумно иронизирует над жизнью настоящей, которая, вероятно, того стоит. Грандиозный дед!
– Почему тот богат? Почему этот с машиной? Почему – то да се… Чепуха! Все от Бога. Не завидуй и не воруй – так надо жить, честно. А справедливости, наверное, никогда не будет. В войну разве все было справедливо? Политика Сталина, если вычесть ошибки, была правильной. Нужна была дисциплина, твердая рука – вот это и была справедливость.
И Ашимкул-ага, повинуясь расспросам гостей, повествует об ушедшей войне, с изумительной памятью реставрируя события, имена, даты. Шесть томов «Истории Великой Отечественной войны» легко умещаются в его рассказе о времени, обагренном кровью. Времени высочайшего проявления духа, когда Отечество было святыней, за которую жертвовали жизнью.
– В тридцать девятом году в Тургене (за Алма-Атой) учился в педучилище, оттуда его забрали в армию. После шести месяцев в бердской военной школе отправили младшим командиром через Томск и Новосибирск в Горький. Дали 76-миллиметровую пушку, четырех лошадей к ней и по льду через озеро отправили на войну в Карелию. Двадцать дней был на финской войне. Видел, как финские снайперы на кошках карабкались на деревья. В 40-м году дали месяц отпуска — вернулся домой, здесь как раз копали Чуйский канал. Потом был Киевский военный округ, Закарпатье. Отсюда началась война. Поднялись по тревоге в шесть утра, и началось отступление. От Закарпатья до Харькова шли пешком. Во Львове нас обстреляли бендеровцы. У нас были простые ружья. Немцев впервые увидел у Белой Церкви. Полтаву, Харьков оставили без боя. Командиры бежали впереди нас, штаб был в пятидесяти километрах. И тогда вышел Указ Сталина «Ни шагу назад». При мне расстреляли трех командиров. Какая там демократия! Только так можно было навести порядок. Мы тут же вернули Харьков, и штаб стоял в пятидесяти метрах. Потом отступали через Ростов на Кубань, на Кавказ. Защищали новороссийский цемзавод, охраняли туннель. Немцы через Гейдарские ворота со стороны Керчи рвались на Кавказ. При нас карачаевцев и чеченцев под дулами автоматов сажали в эшелоны и увозили на восток. В декабре ходили в атаку через озеро Сиваш. Сдали документы ротному, и дважды тащили на себе плоты через Сиваш. Простуда не брала. Жили в траншее, спали в шинели. Под Кривым Рогом зимой в 41-м ходили впятером за «языком». Видел, как немцам в Сталинградском котле с самолетов бросали продукты. Освобождали Мелитополь. Прошли мимо Севастополя, который немцы сдали сами. Участвовал в Ясско-Кишеневской кампании. Дошел до границы с Австрией, и меня отправили в 43-м в Саратовское танковое училище. Взял танк в Нижнем Тагиле, и повоевал на Т-34 наводчиком. Но в Румынии, в Плаешты, Бзау опять воевал автоматчиком, был зам. командира роты. В Румынии войны, считай, не было. Немцы бежали, румынские солдаты сдавались, подняв руки: «Рус, рус…» Прошли границу с Чехословакией, в Венгрии сорок дней стояли, окружив Будапешт. Мадьяры были за фашистов, и немцы с самолетов сбрасывали им продукты. Потом была битва на Балатоне, здесь я был контужен, и войну окончил в госпитале в Иваново-Вознесенске.
– На войне мне повезло, – говорит Ашимкул-ага, – в плен не попал. А в плену ведь как? Если русский, шибко грамотный – так в концлагерь. А казахов – свиней пасти. Жаль, конечно, на Балатоне контужен был, иначе взял бы третью Славу. Хорошая у нас была армия. Мы не считались: русские, казахи, татары. Все были едины. В сентябре вернулся с наганом в аул, в ноябре женился. Наган, помню, на границе провез, прицепив к днищу вагона.
Он тут же принимается увлеченно и в красках описывать, как героически протащил на границе наган, а рядом с ним улыбается, глядя на него, жена Алпак — несомненная красавица в молодости, сохранившая красоту и в осень жизни. И когда мы спрашиваем ее, не ходил ли случаем Ашимкул на свидания с тем наганом, она смеется.
– Мы из одного аула, он на семь лет старше. Я совсем девчонкой была, он и проявил власть. Молодым был – огонь! Да и сейчас, видите же, вспыхивает, как пламя. Когда вернулся с фронта, показывал мне, хвастаясь, характеристику за подписью маршала Малиновского. Говорила ему, не показывай всем, потеряешь. И вправду, потерял.
– Она молодец, – вставляет свое слово супруг. – Зря хвалить не буду. Ни разу за всю жизнь не сказала мне: ты не прав. А я ведь согласен с Марксом, что семья – это государство. И в семье должно быть единоначалие.
Словно в подтверждение своим устрашающим словам, он принимается рассказывать, как вершил подвиги на послевоенном поприще.
– В четырех колхозах был партийным секретарем, работал в райкоме. Мог подняться выше, но говорил правду в лицо, был честен. Пил сильно, дрался жутко. Меня никто не трогал, боялись. Дважды исключали из партии, могло быть хуже. Но судьба была благосклонна, жена терпелива, невзгоды принимала на себя, двадцать пять лет учительствовала в начальной школе. Партия тогда правила всем. Два секретаря райкома хотели сгноить меня, не вышло.
Он разве что не бьет по столу кулаком, Ашимкул-ага. Прямой и резкий, с профилем то ли орла, то ли беркута, он вовсе не кажется безобидным стариком. Отголоски привычной в прежние годы жизни на вулкане – то грохот извержения, то затишье – доносит его речь.
– В первый раз меня исключили из партии в 1948 году за отца. Он был при царском режиме би (судья) двух волостей. Я написал в ЦК Шаяхметову. Меня вызвали в Алма-Ату. Пришел на бюро ЦК, на столе – пиво, водка, на трибуне – Шаяхметов. В партии восстановили по сталинскому принципу «сын за отца не отвечает». Стал я зам. председателя по животноводству колхоза имени Кагановича, сейчас – Оразалы батыра. В 49-м был джут. Меня обвинили во вредительстве. Секретарь райкома партии сказал: скот на тебе. Но я головы не склонил, разве моя вина, что скот пал во всем Казахстане и Киргизии? Всех ревизоров отправил прочь, за что и поплатился. Но потом в наш Чуйский район прибыл секретарь ЦК Шахшин, секретари обкома Едильбаев, Садыбакасов, Шолак Артыгалиев. В партии восстановили.
К этому впечатляющему рассказу ради справедливости следует добавить, что истинной причиной, по которой Ашимкула Тлеужанова в первый раз исключили из партии, был вполне геройский поступок. Однажды в ауле за бешбармаком при стечении народа он повздорил с начальником милиции, творившим самоуправство, избил его, отобрал пистолет и изгнал с позором с застолья.
– В 1957 году я ушел из партийных органов. Тогда же окончил Киргизский пединститут. Учился у Даниярова, Баялинова — тоже, кстати, сына бая. Умирзаков не пускал меня на госэкзамен, поругался я с ним. Пожаловался ректору, тот отправил к Руниной, и экзамен я сдал. Работал учителем в колхозе имени Калинина, ныне Баласагун, долгое время был завучем. Учил строго, по армейски, и никакой предмет ученики не знали так, как мой. Всем своим шестерым детям мы с женой дали образование — они
окончили университеты, институты во Фрунзе, Караганде. Дети у меня хорошие. Никто, слава Аллаху, не дерется, как я.И то правда, дети у Тлеужановых поразительно крепко стоят на ногах в наше непростое время перемен. Конечно, не просто золотые серьги дочерям, чапаны сыновьям дали родители, а нечто гораздо большее. От отца в них – достоинство, стойкость перед невзгодами, честность. От матери – красота и терпение. В Бишкеке рядом со стариками – умница и красавец сын Мурат – серьезный, солидный господин, дочь с зятем Койшубаем, действительным членом Международной инженерной академии. Дети по первому знаку шлют к старикам машину, везут на отдых к себе, поближе к горам. Шесть внуков, три правнука – таков счет в пользу ветеранов. «Жас кунде бейнет бер, картайганда даулет бер», – любит приговаривать Ашимкул: в юности – труд, в старости – достаток.
Что ж, почетом, абсолютно заслуженным, Ашимкул Тлеужанов не был обделен. 9 Мая его в обязательном порядке чествуют в школах. Районная газета «Чуйская долина» из года в год не забывает дать о нем статью к Дню Победы. Да, его не наградили «Славой» третьей степени, которую после войны давали «автоматом». Вероятно, характер не вписался в рамки и правила. Но он не берегся на фронте, видел смерть в лицо. На фронте нельзя было лгать, предавать, и он пронес эту философию, этот крест через всю свою мирную жизнь, с открытым забралом шел в бой за правду. И есть высшая справедливость в том, что этот человек исключительной прямоты и честности с боевым характером жив сегодня, а это тоже подвиг. Из аула Ашимкула на фронт ушли 120 человек, 112 из них не вернулись. Став учителем, Ашимкул несколько лет донимал разнообразных начальников, требуя поставить памятник погибшим на войне. Плюнув на нерадивых чиновников, он сказал в сердцах: «Сделаю сам». Дал задание каждому ученику – узнать, кто с его улицы не вернулся с фронта. Собрал по 50 рублей с тех сельчан, кто откликнулся на его призыв, съездил на Курдай, заказал обелиск. Вытребовал у директора колхоза машину, привез памятник, установил его и дал той землякам. Это был его последний подвиг. Он отдал долг тем, кто остался на поле боя. Поставил с учениками на народные деньги памятник 112 погибшим, а на самом деле – памятник миллионам.
