— Чем Вы объясните происходящий парадокс – почему стремительное разрушение всего комплекса духовно-гуманитарного казахскоязычия наступило именно в эпоху независимости? Заслуживает ли народ своей этнокультурной элиты или он все-таки не делит с ней ответственность за стагнационные тенденции в духовно-культурной сфере? — На мой взгляд, наш суверенитет стал свободой от всего, что ранее связывало нас с миром и человечеством. В одночасье мы выпали из поезда цивилизации и оказались на богом забытом полустанке — почти в таком же состоянии, в котором нас застала Октябрьская революция в начале века. Отличие было в том, что тогда мы откровенно признавались в своей отсталости и хотели чему-то научиться у тех, кто позаботился о своем развитии. Теперь же мы возвели в культ эту самую отсталость под благородной вывеской национального своеобразия и этнической уникальности. Но я не нахожу ничего уникального в современных казахах. Даже их бешбармачный национализм не привносит ничего нового в копилку человечества. И вы правы в том, что наша этническая элита нашла самый дешевый способ самоутверждения: через генетическую принадлежность к титульной нации. “Не важно, какое у меня образование, какая квалификация, степень одаренности — важно то, что я родился казахом, и извольте оказачить или оказахить все вокруг, в ином мире я жить не желаю!”
—
Согласны ли Вы с утверждением, будто проблемы казахского языка являются отображением нынешнего духовного состояния казахского общества?— Да, конечно. Неразвитость определенных пластов казахского языка есть тревожный сигнал об отсутствии определенных потребностей. Например, таких, как стремление к инновациям, к критическому осмыслению своего и чужого опыта, к эстетизации и интеллектуализации своего поведения. Я не говорю уже о потребности в диалоге, которая напрочь отсутствует у нашей почему-то вечно угрюмой элиты.
— В чем, по-Вашему кроются причины того, что отечественная филология оказалась столь слабой перед вызовами времени? Или же Вы считаете ее вполне дееспособной?
— Наши филологи – выходцы из марризма. Им едва знакомы такие явления, как структурализм, постструктурализм. Или такие имена, как Ролан Барт, Мишель Фуко, Жак Деррида. Даже привычное имя Соссюра слишком грубо для их щепетильного слуха. Думается, что первая плеяда наших лингвистов, таких, как Ахмет Байтурсунов, Кудайберген Жубанов, была гораздо талантливее и конструктивнее. Но их печальная судьба стала слишком примерным уроком. Настолько примерным, что и поныне наши академики предпочитают помалкивать, пока не получат приказ к очередной кампании.
— Что Вы можете сказать относительно современного состояния казахского языка в качестве государственного и каковы его перспективы на ближайшие годы?
— К государственному статусу казахского языка медленно, но верно привыкают. И думается, что эта тенденция будет расти. В этом плане очень впечатляет, что именно русскоязычное население сейчас проявляет большой интерес к казахскому языку. Интерес к таким классикам, как Абай или Шакарим, или к поэзии жырау – колоссальный. Так что нельзя сказать, что все усилия пропали даром. Дела потихоньку поправляются.
— Как Вы относитесь в принципе к идее перевода казахского языка с кириллицы на латиницу?
— В принципе, я к этой идее отношусь положительно
. В век компьютерных технологий, когда повсюду латинизированная клавиатура, глупо цепляться за кириллицу только потому, что мы пользовались ею в эпоху Советской империи. Даже японским иероглифам довольно неуютно сейчас в компьютерном мире. Ибо иероглифы не поддаются унификации. Кроме того, в 30-е годы мы уже переходили на латиницу. Однако наш новый алфавит надо строить на новых принципах – не при помощи диакритических значков, а на дифтонговой основе, опираясь на сочетание букв, как, например, в английском языке. Тогда стандартная английская клавиатура может спокойно обслуживать потребности казахского языка. Есть скромный парень Султан Ибраев, который разработал несколько вариантов такого алфавита. Поэтому-то я и говорю, что нас спасут только выходцы из народа, способные выдвигать неординарные идеи. И не надо бояться, что мы потеряем наследие, написанное на кириллице. Кому надо, его прочитает. А кому не надо, не прочитает в любом случае, хоть триста лет культивируй изобретение Кирилла и Мефодия.