Да, национальные “казахские” партии в нашей стране не состоялись. Как не сложились и “русские” общественно-политические организации в качестве авторитетного выразителя интересов и защитника прав второго по величине этноса в республике. И это удивительно, тем более что во многих постсоветских республиках значительную часть нынешней политической элиты составляют выходцы именно из национально ориентированных организаций начала 90-х годов.
Из шинелей литовского “Саюдиса” и украинского “Руха”, азербайджанского “Народного фронта” и “звиадистского движения” в Грузии выросли партии, чьи лидеры и активисты сегодня восседают в креслах министров и парламентариев, определяя политику своих государств или оказывая на нее существенное влияние. В этом смысле самый большой успех казахских “националов” — занимаемый их видным представителем пост директора музея музыкальных инструментов, находящегося в ведении Министерства культуры, информации и общественного согласия.
Знаменами национальных “протопартий” конца 80-х —
начала 90-х годов стали известные диссиденты, уцелевшие “узники совести”, люди образа и подобия Вячеслава Черновила, Льва Мороза, Звиада Гамсахурдии или Абульфаза Эльчибея. Их имена часто звучали в передачах вещающих на Союз “радиоголосов” и в устах американских конгрессменов и европейских парламентариев. Западную общественность регулярно уведомляла об их судьбе “самиздатовская” и “тамиздатовская” литература вроде легендарной “Хроники текущих событий”. И продвинутые в антисоветских настроениях граждане СССР, коих было немало, достаточно хорошо разбирались в прегрешениях, вменяемых режимом в вину политзаключенным мордовских и пермских спецлагерей.
В разные годы и в советском Казахстане доставало людей в той или иной степени недовольных решением национального вопроса в жестких рамках программы КПСС и поэтому также подвергавшихся репрессиям сообразно степени “провинности”. Самой заметной фигурой в этом ряду является Хасен Кожа-Ахмет, дважды отбывавший тюремный срок за свои убеждения – в начале 70-х и после событий декабря 86-го. Но сами казахи ничего о нем не знали почти до распада империи. Прижизненная интронизация его как мученика веры в национальную независимость состоялась уже в начале 90-х. Другого запальщика декабрьского взрыва — Кайрата Рыскулбекова в сознании многих ярким символом непокоренного народного духа сделала его таинственная смерть в лагерном заключении. Пожалуй, эти два человека могли бы стать центральными фигурами в процессе формирования зарождавшегося тогда национального движения. Хотя известно, что история не терпит сослагательного наклонения. Но других людей просто не было.
И в отсутствии иных личностей, обладающих должным моральным правом и харизматическими качествами вожака, г-ну Кожа-Ахмету досталась всегда драматическая в человеческой истории роль объединителя и собирателя в нечто целое подвижников национальной идеи. Самой приметной чертой в этой его ипостаси явилась борьба за пост президента Казахстана на первых прямых и всенародных выборах в декабре 1991 года. Уже с той поры и по сей день большей доли народного внимания и поддержки тем же самым народом своих воззрений “казахским” партиям и нацдвижениям добиться уже никогда не удавалось. Пытавшимся двигаться дальше Кожа-Ахмету и его небольшому отряду некоторые соратники и появившиеся немного позже неофиты национальной идеи (заметим – в условиях абсолютной безопасности!) навязали затяжные арьергардные бои, в которых он растерял большую часть и обоза, и боевого снаряжения. “Пришли иные времена – взошли иные имена!” Невосполнимость этих утрат ощущается ими и по сей день.
Материализовавшаяся из беловежского тумана казахстанская независимость вызвала из ослепляющей тьмы дозволенной свободы немалое число людей, желающих сделать свой рыночный “профит” на разработке богатой “темы”, именуемой ими “национальным возрождением”. “Советский колониализм”, “голощекинский геноцид”, “сталинские зверства” и “русификация казахского народа” – это далеко не полный перечень “кирпичиков”, на которых строились политические и государственные карьеры “новообращенных” в веру национальной исключительности. В считанные месяцы рискованное и ранее непонятное большинству народа инакомыслие стало приличной и доходной профессией.
Иных, даже видавших виды сограждан, в оторопь бросало уже само звучание даже ранее благополучных имен. Например, вечного отличника казахской коммунистической печати Шерхана Муртазаева, которому и прежним режимом регулярно воздавалось по трудам и заслугам за образцовое прилежание в пропаганде идей советского интернационализма. Его старательность и истовость в новой вере были отмечены и новой властью. Муртазе, так звучало теперь имя приобщившегося к новому таинству, доверили сокровенное – телевидение и радио новой страны. Но не надолго. Пока власти не уразумели, что ежедневные телемонологи на всю республику очередного эксплуататора национальной идеи о неукоснительном следовании патриархальным традициям и обычаям как всеобщем благе для казахов вступают в явное противоречие с идеями либерализации экономики. И в первую очередь с рекомендациями МВФ об обязательной приватизации общенародной собственности, отмене государственного патернализма в социальной сфере, интернационализации капиталов и т.п.
И уже прочно утвердившаяся к тому времени власть примерно с этого дня стала целеустремленно дезавуировать страсть как бесконтрольно размножившихся радетелей казахского народа. На эксплуатацию этого месторождения была установлена государственная монополия. Многочисленные, но лишенные какого-либо влияния в народе и обладавшие к тому же чрезвычайно чувствительной генной памятью “энтузиасты национального пробуждения” предупреждениям сверху вняли сразу же и “вкусную” тему с нескрываемым сожалением, но сразу же свернули. “Корифеи” же и остальные “авторитеты” уже запоздало горячились, но им были сделаны такие предложения, от которых, как вы поняли, невозможно было отказаться. Можно сказать, что, например, и Сабетказы Акатай, и Жасарал Куанышалин, и даже Хасен Кожа-Ахмет — с разной долей неудовольствия или наоборот — все же их приняли. Так на тот исторический момент совершилась имплантация некогда “чужеродных тел” в государственную ткань. И это “вживление”, как сейчас видно, произошло безболезненно.
Другим существенным обстоятельством, по которому не случились “казахские партии”, явилась распространившаяся тогда на всем постсоветском пространстве “пандемия вождизма”. Эта болезнь заразила и Казахстан. Уже со времени первого явления народу политических группировок по “национальному окрасу” их большой проблемой стали неумеренные амбиции вожаков. Ситуация походила на описанное великими сатириками морально-нравственное состояние в “семейке” детей лейтенанта Шмидта –“братья попались какие-то неуживчивые и жадные”. Даже самый вдумчивый исследователь истории “казахских” организаций сегодня не сразу скажет, сколько же раз делились, почковались, объединялись и опять разъединялись все эти “желтоксаны”, “азаты” и “алаши”. Не будет удивительным, если выяснится, что число таких “объединений” уже превышает общее количество всех имеющихся в стране поборников идеи национального возвышения. Бесконечная круговерть взаимных обид, претензий и упреков, публичных доносов друг на друга и жутких обменов обвинениями в ужасных грехах образовала некий параллельный мир, в котором только и кипели одни лишь мелкие тщеславные страстишки людей, претендовавших между тем на роли чуть ли не пророков в своем отечестве. И этот мирок почти не соприкасался с большим реальным миром – местом обитания всех остальных казахов. Банальная истина, но все же: идея, не овладевшая массами, никогда не станет материальной силой. И нельзя говорить, что сохраняющиеся еще “национальные политические организации” в проживаемое сейчас время являются выразителями чаяний и стремлений казахского населения страны. В лучшем случае они представляют личные интересы их “вождей”.
Так, параллельными, не пересекающимися курсами сегодня движутся к своему будущему отдельно казахский народ и отдельно “казахские партии”, по существу являющиеся сегодня не чем иным, как “кружками некоторых алматинцев по национальному интересу”.
И нет звезды тусклее, чем у них…