“… страна — это только река,
окруженная рамкой зеленой,
и второй — золотой из песка”.
Н. Гумилев
Майк Стенфорд сказал, что “История, написанная власть имущими, заслуживает самого подозрительного отношения”. И это действительно так. Старшее поколение казахстанцев изучало только одну сторону жизни — ту, в которой безумству храбрых поется хором песня славы. И нет ничего удивительного в том, что мы сегодня, переосмысливая наше прошлое, пытаемся понять, почему и как мы оказались здесь, а не там, где демократия и высокий уровень жизни. Потому кипят страсти вокруг таких личностей, как Абулхаир и Аблай, Амангельды Иманов и Миржакып Дулатов, Алиби Джангильдин и Ахмет Байтурсунов, ознаменовавших эпоху нашей истории.
Большое внимание уделяется и восстаниям, которые отечественная историография почему-то скопом отнесла к национально-освободительным. Одно из них началось в 1836 году в Букеевском ханстве, и, на мой взгляд, его с очень большой натяжкой можно отнести к антифеодальному движению. По разные стороны баррикады оказались просветитель и созидатель хан Жангир и родовой старшина Исатай Тайманов, глашатаем которого стал поэт божьей милостью Махамбет Утемисов. Это его строки “Ты не хан, а волк, полон ты злого духа…Ты не хан, а хамелеон, двухвостый скорпион” сформировали негативное отношение широкой общественности к личности Жангира. Но ведь были в творчестве Махамбета стихи, в которых он совсем иначе отзывался о Жангире! Но по понятным причинам ранние произведения Махамбета были утеряны. По тем же причинам в антологию казахской литературы не вошли хвалебные произведения народных акынов о Жангире.
В книге Максата Тажмуратова “Шангирей Бокеев” автор приводит любопытные сведения из жизни погибшего в годы революции акына и публициста Гумара Карашева, редактора газеты “Казахстан”, издававшейся в 1911-1913 гг. по инициативе внука Жангира Шангирея Бокеева. Карашев чрезвычайно гордился тем, что он приходился зятем семье Таймановых и, судя по его произведениям, для него Исатай был примером для подражания. Однако после общения с Шангиреем и знакомства с непосредственными участниками и свидетелями восстания 1836 года произошла трансформация в сознании Гумара. Он пересмотрел свои взгляды. Для Карашева стало очевидным, что если в 1801 году отец Жангира Букей хан привел за Урал дошедших до полного обнищания казахов, то уже в тридцатых годах в ханстве назрел земельный кризис: поголовье скота возросло настолько, что из-за пастбищ то и дело возникали межродовые столкновения.
Впервые повод усомниться в праведности дел Махамбета и задуматься над истинными причинами противостояния Жангир – Махамбет дал роман “Стрела Махамбета” писателя Ануара Алимжанова, который с чуткостью, дарованной людям творческим, оценил всю сложность и неоднозначность произошедших событий. Одна из глав романа повествует о времени пребывания Утемисова в Хиве, рынки которой были переполнены живым товаром – попавшими в плен казахскими джигитами. До глубины души потрясла сцена, в которой пленный юноша отказался от свободы, купленной на деньги Махамбета, запомнились его слова, полные пафоса: “Я не хочу свободы, купленной на деньги предателя!.. В стихах беркут, а на деле — ворон! В Хиве нашел приют… Славу благодетеля на мне зарабатываешь? … Вон, смотри! Там продают наших сестер, матерей! Купи их! Заполняй свои гаремы”. Для столь резкого выпада у попавшего в рабство джигита были серьезные основания. Ведь Махамбет и Исатай, воюя против Жангира, встали на сторону султана Каипгали Ишимова, претендовавшего на власть сначала над Букеевской ордой, а затем и над Младшим жузом. Каипгали доводился зятем хивинскому хану Аллакулу, под гнетом которого находились присырдарьинские казахи. Хан Хивы, поддерживая Каипгали, Утемисова и Тайманова, надеялся подчинить себе и западные казахские степи.
Теперь ни для кого не секрет, что в действительности Жангир был удивительно богатой и целостной личностью. С его именем связано много из того, что характеризуется одним емким словом “впервые”. На свои средства Жангир открыл первые в истории Казахстана школу, аптеку, ветеринарную лечебницу, оспопрививочные пункты. Музей, архив — это все было организовано в Букеевской орде по инициативе Жангира. В 1833 году в центре Нарын-кумов была открыта ярмарка, товарооборот которой вскоре превзошел меновые дворы Оренбурга, Омска и Астрахани. Только за один год здесь продавалось столько голов скота, сколько вряд ли ныне наберется во всем Казахстане. Выведение элитных пород лошадей, развитие земледелия, садоводства, сенокошение, строительство плотин, переход к полуоседлому и оседлому образу жизни — все это было инициировано ханом. При Жангире казахская молодежь получила возможность учиться в учебных заведениях России, что и обусловило зарождение национальной интеллигенции. Вместе с тем он всячески способствовал распространению ислама. Букеевцы, а среди них и два сына Жангира, обучались в религиозных центрах Бухары, Башкирии. В годы его правления строились мечети, и даже есть свидетельства тому, что по приказанию Жангира степняки насильно загонялись в мечети, что в конечном итоге способствовало сохранению этнической специфики и менталитета казахского народа в период усиления колонизации и насильственной христианизации кочевников. Одним словом, Жангир раньше других понял, что время кочевых государств безвозвратно уходит в прошлое, и сделал все от него зависящее для того, чтобы казахи, сохранив традиции и культуру, приобщились к иной цивилизации и смогли адаптироваться в новых условиях жизни, продиктованных обстоятельствами и временем. И не его вина, что реформы, направленные на упорядочение системы налогообложения и централизации управления, не были поняты его современниками, оказавшимися психологически не готовыми к реформам.
Тот же Махамбет с присущим ему ораторским и поэтическим талантом высмеял их, в том числе налог, получивший в народе название “клок шерсти”. Однако нововведение было обусловлено тем, что пух овечьей шерсти стал применяться при изготовлении знаменитых оренбургских пуховых платков, продукция скотоводства стала востребована и были налажены рынки сбыта. И нет ничего крамольного в том, что часть вырученных средств от продажи шерсти “толстосумы” заплатили бы в форме налогов, которые, говоря современным языком, использовались на претворение социальных программ. Более того, по данным академика Салыка Зиманова, распоряжением Жангира от уплаты налогов освобождались лица, имевшие в хозяйстве скота менее чем на 300 рублей. А это значит, что от налога освобождались лица, имевшие в хозяйстве менее 300 овец, а лошадь в то время стоила около 30 рублей. Как оказалось, Жангир стремился перейти к дифференцированной налоговой системе: “с богатых брать больше, с лиц среднего достатка – сообразно их состоянию”. Однако предписания Жангира не выполнялись, к тому же родовая знать злоупотребляла доверием хана.
Нельзя умолчать о личностных отношениях Жангира и Махамбета — это скорее из морально-этической сферы: они меняют стереотипность наших представлений о Махамбете, о мотивации его поступков. Многие годы Махамбет был доверенным лицом Жангира, его ближайшим другом. По преданиям, юрта Махамбета всегда ставилась рядом с ханской, и поэт сидел рядом с Жангиром на торжествах и приемах, что, несомненно, указывает на его особое положение. Но, тем не менее, в 1828 году Махамбет оказался в стане восставшего султана Каипгали и вместе с ним намеревался откочевать в Зауральские степи, за что и был арестован царскими властями. Во время эпидемии холеры Махамбет бежал из тюрьмы, а Жангир не только простил и принял его с распростертыми объятиями, но и доверил ему воспитание своих старших сыновей Зулкарная и Искендера, обучавшихся в Оренбурге. Народные предания проясняют причины вдруг возникшей неприязни. И она банальна. Рассказывают, что Махамбет был безумно влюблен в Фатиму — любимую жену Жангира. Говорят, что Махамбет был настолько разгневан, что удалился из гостеприимной ханской юрты, пнув ее порог, когда Жангир завел разговор на довольно щепетильную тему. В известном обращении Махамбета к султану Баймагамбету есть подтверждение сказанному, в нем поэт с откровенным цинизмом признается: “Ваших ханш, о коронованные ханы, в жены взять хотел себе насильно”. Разрушить все до основания, да так, чтобы “осиротить руками их любимых сыновей и дочек”, “биев толстобрюхих обезглавить”, в юрты ворваться и их “остов деревянный изрубить, как хворост, топорами”, чтобы ханскую дочь, что “Ханикей прекрасней”, без калыма взять и “как щенка визжать заставить”. “Бог не принял моего желанья”, — с досадой признается Махамбет.
Конечно, в стихах Махамбета есть и позитивное начало: “Заселить хотел моим народом берег Волги, что богат лугами, и заполнить поселенья эти конскими без счета табунами”. Спору нет, — занять земли, когда-то отнятые у казахов калмыками, — идея благородная. Но осуществлена она была именно ханом Букеем в 1801 году, под покровительство которого и прикочевала из-за уральских степей семья Утемиса. Похоже, у Махамбета не было оснований заявлять: “Ты — мой враг, и много поколений друг за другом мы следим с тобою…я тебя извечно ненавижу”.
Теперь послушаем самого Жангира. Его слова приведены в небольшой по объему книге “Хан Жангир” М. Кулкенова и Р. Отарбаева. Трудно воспроизвести на русском языке сказанное Жангиром, речь его образна, она вобрала в себя все краски, все разнообразие и красоту казахского художественного слова, она насквозь пронизана национальной ментальностью и колоритом, непереводимой игрой слов. Мы постарались передать смысл и сохранить интонирование: “Эй, Махамбет! Много лет мы жили в равенстве и согласии, а теперь ты за глаза ругаешь меня и моих предков. Что плохого видел ты от отца моего? Вспомни время, когда твой отец с вытянутой от голода шеей, облепленный вшами размером с воробья, глазами, косящими на чашу с густым шалапом, предстал перед Букеем. Кто принял его? Кто выделил ему скот, женил и возвысил над другими? Кто? Отец Исатая или Букей хан? Может, ты лишился памяти? Благодаря кому процветаешь в благодатной земле между Едилем и Жаиком (казахское название Волги и Урала)? Кто добился возможности занять опустевшие земли калмыков — твой отец Утемис или Букей хан? Не плюй в колодец, из которого пьешь,- пригодится. Топчешь ты шелковистое жайляу и землю, где и песок родит. Чья в том заслуга? Если бы не Букей хан, то ты оказался бы на задворках Крыма или в оврагах Хивы. И теперь, когда твой желудок полон вкусной пищи, отрыжка уменьшилась? Охлади свой пыл, и если есть у тебя разум, то не разрушай не тобой возведенную стену. Старшинство для Исатая и для тебя немалое благо! Если бы каждый из вас, один справа, другой слева поддержали бы меня, то это стало бы примером для других… А теперь впереди меня огонь и позади пропасть!”
Исатай Тайманов был человеком решительного, крутого нрава и вовсе не был ангелом во плоти. Тем не менее он, по убеждению Жангира, находился под сильным влиянием Утемисова. Но когда противостояние стало взрывоопасным, Жангир еще раз пригласил Тайманова для личных переговоров. “Зная Ваш ум и сердце, — писал Жангир, — я не хочу лишать Вас моего доверия”. Как следует из контекста письма, Жангир приглашал Исатая не для того, чтобы выразить ему свой гнев, а найти пути разрешения конфликта. Но приглашение Жангира было проигнорировано, и вскоре началось восстание.
Следует отметить, что речь идет не о крупномасштабном выступлении. На стороне Исатая выступило от 600 до 3000 человек, в то время как численность букеевцев была более 100 тысяч человек. А еще восстаниям предшествовали природные катаклизмы – джут. Так, накануне восстания Каипгали от джута пало 111 тысяч лошадей, 45 тысяч голов крупного рогатого скота, около 6 тысяч верблюдов и 220 тысяч баранов. В следующем 1828 году погибло почти в два раза больше. А весной 1833 года букеевцы потеряли половину всего поголовья скота. Следующий год был нелучше — наступило время, когда “богатые потуже затягивают пояса, а бедняки голодают”. Не понеси скотоводы столь страшный урон, не поддержали бы они Тайманова.
Хроника жестоко подавленного восстания подробно описана в учебниках, и нет необходимости возвращаться к ней. Но следует обратить внимание на некоторые обстоятельства, которые, на наш взгляд, привели к драматической развязке. Дело в том, что Букеевская орда была в двояком подчинении и ее курировали Астраханское и Оренбургское губернаторства, соперничавшие между собой. Сам Жангир около десяти лет с перерывами воспитывался у астраханского губернатора Андриевского, у него сложились дружеские отношения со многими чиновниками астраханской администрации, на помощь и лояльность которых и рассчитывал Жангир. Однако оренбургская администрация сумела добиться отстранения астраханцев, и в ханскую ставку с внушительным войском и двумя орудиями прибыл подполковник Геке, сторонник крайних мер. В своих донесениях он неоднократно нелицеприятно высказывался о Жангире за то, что тот не терял надежды на мирный исход и во избежание кровопролития всячески препятствовал началу боевых действий. К сожалению, ситуация вышла из-под контроля хана.
Таким образом, если до восстания Букеевская орда имела относительную самостоятельность и царские власти без особой необходимости не вмешивались во внутренние дела ханства, то вскоре дела Букеевской орды из МИДа были переданы в распоряжение Министерства государственных доходов России. Букеевская орда из иностранного государства, пусть даже марионеточного, превратилась в российскую провинцию. По существу, восстание послужило поводом к упразднению ханско-султанского правления. Напомним, что к этому времени в Младшем и Среднем жузах уже была упразднена ханская власть, и после смерти Жангира, наступившей в августе 1845 года, был реализован давно подготовленный проект о реорганизации управления в Букеевской орде и передаче ее царской администрации…