Вместе с немногочисленным десантом журналистов, высадившимся в Соединенных Штатах Америки, для того чтобы посмотреть, сравнить и, как говорится, попробовать на вкус самый знаменитый товар Америки — свободу слова и печати, корреспондент “Мегаполиса” побывал в различных газетах, организациях, отстаивающих право на свободный обмен информацией, и в университетах, преподающих своим студентам значимость первой поправки Конституции США.
Мир меняется, меняемся и мы. Еще бы, нас так и называют: транзитные. Мы бежим, стремясь стокилометровыми, а вернее, стомильными шагами нагнать передовые страны Запада. В этом смысл развития страны, потерявшей одну из самых бредовых, а потому и крепких идеологий. Сейчас мы постигаем идеологию передовых стран, делаем уверенный шаг вперед и тут же шаг назад. Нам не страшно идти, просто теперь верить для нас все равно, что вновь впасть в транс, из которого только недавно мы вышли. И как бы ни был разумен мир, который построен на демократии, он для нас — всего лишь западная картинка, по-лубочному нарядная и потому не естественная. Сможем ли мы жить в нем, и жить так, как они? Вот тот вопрос, который задает себе едва ли не каждый человек, побывавший на Западе.
Открывая для себя континент Колумба, мы уже не бросаемся на пестрый ширпотреб, не бегаем, разинув рот, за большими лимузинами и не стремимся, как некогда Максим Горький, понять психологию миллионера. Мы самодостаточны, в меру ироничны и даже циничны. Мы – вещь в себе, смотрим кругом и как бы играем в игру “А ну-ка удиви”. Если честно, то игра не самая приятная, но опыт показывает — верная. Мы постигаем западные ценности и примеряем их не спеша, убедившись вначале, что они действительно нужны.
Свобода слова – термин рынка
Спустя более чем два века после принятия первой поправки к Конституции Соединенных Штатов Америки американцы живут в полном согласии с этим законом и, судя по всему, менять его не собираются. Причин тому, что в Америке можно говорить и отстаивать все что душе угодно много. Но, безусловно, нельзя отрицать то, что некогда в советской науке называлось диалектикой. В стране эмигрантов, где в течение нескольких веков стартовые возможности для всех были равны, свобода слова явилась не столько “тяжелым завоеванием рабочих масс”, сколько закономерным и естественным итогом конкуренции новых граждан Соединенных Штатов за место под жарким солнцем. Логика по-житейски проста: работая и богатея, давай работать и богатеть таким же, как и ты. Ну а если кто-то хочет нарушить это правило, то о нем должны узнать все, кому это важно. И никто не имеет права решать — кому это важно. В XVIII веке четвертый президент США Джеймс Мэдисон сказал, что право решать, что вредно, а что нет, “есть приоритет народа над правительством, а не правительства над народом”. Таким образом, принятая в 1791 году первая поправка к Конституции Соединенных Штатов, гарантирующая свободу средств массовой информации, по сути определила все судьбу демократии в этой стране.
Именно рынок и ничто иное привел к тому, что за два века с подачи политиков не была введена цензура, денежный поток налогоплательщиков не потек в русло финансирования государственных и псевдочастных СМИ. К власти, в отличие от наших нуворишей, приходили люди, которые имели свой капитал. Они президентствовали, сенаторствовали, но при этом знали, что непременно уйдут, и тогда кто-то другой, такой же богатый и умный на их месте будет иметь эти полномочия. А раз так, то, как говорится, “не достанься же ты никому”, пусть власть будет подконтрольна всегда, на каком бы месте в государственной и социальной иерархии ты ни находился.
Рынок и ничто иное привел к тому, что информационная революция в США продолжается уже триста лет. Баснословная прибыль, которую приносят масс-медиа, является верным гарантом свободы слова. Независимость газет в Америке выгодна всем. Ну а коли интерес они представляют не только духовный, но и материальный, то естественно, что рынок средств массовой информации будет развиваться, стремясь охватить все большую аудиторию.
Издержки демократии и рынка
Наблюдая за тем, с каким почти священным трепетом американцы говорят о свободе слова, невольно ощущаешь неловкость. Хорошо это или плохо, но бывшие советские любят говорить эзоповым языком, негодовать анекдотами и хвалить цитатами. Мы – жители одной шестой части мира привыкли, как ни странно, к большей свободе слова, но эта свобода у нас как у интеллектуала-бездельника — своя искореженная, преломленная через долгий опыт житейских мытарств, марксистских научений, нынешних поветрий и кучи всякого славословия, которое сыплется на нас отовсюду. Мы не верим газетам, но при этом читаем все, что попадется под руку. Мы хотим жить на западный манер и в то же время вряд ли сможем быть примерными и законопослушными гражданами. Конечно, на словах этого хотим все мы, но на деле…
В Америке существует целая индустрия СМИ, вкупе с ней, словно рыбки-санитары, работают многочисленные богатые и не очень правозащитные организации. Они занимаются не чем иным, как профилактикой любых нездоровых явлений в среде масс-медиа. Ведутся мониторинги, семинары, съезды, финансируются исследовательские проекты и открываются музеи, посвященные основе основ – свободе слова и информации.
Посещая подобные организации, поначалу диву даешься, насколько дотошны и принципиальны правозащитники. К примеру, в Ассоциации редакторов газет нам на полном серьезе рассказывали, что сейчас организация борется против возможного ужесточения мер в отношении так называемых информаторов, то есть тех инкогнито, которые, работая в государственных учреждениях, передают журналистам жареную информацию. Некоторые близкие к государству организации, высказываясь в защиту национальной безопасности, попытались законодательно разрешить их наказание. Однако СМИ и правозащитники сразу же выступили против, в очередной раз указав государству, что первая поправка Конституции неприкосновенна. Казалось бы, что нам – журналистам должна быть близка позиция собратьев по перу — ан нет. “Как же, — подумалось, — государственные секреты — и в народ?! А что будет при такой самодеятельности с национальной безопасностью? Ведь они могут рассказать то, что стране навредит. Правильно, нужно стукачей наказывать. Ведь свое же ведомство продают, оборотни”, — побежала мысль дальше, разворачивая перед задумчивым взором страшные картины возможных последствий утечки информации. Да через некоторое время одергиваешь сам себя, все-таки мыслим мы не “по-ихнему”, а так, как научены. Ведь, если бы право на получение правдивой и честной информации всеми гражданами страны было для нас важно, разве думали бы мы о некой мифической безопасности, которая почему-то непременно имеет национальные масштабы. И даже то, что секретов подобного характера на самом деле в государстве немного, и то, что во всем мире коррупция и иные махинации прикрываются именно законами об охране госсекретов, нисколько не влияет на нашу негативную оценку. Людей, выросших на понятиях патриотизма и любви к родному государству, подобные доводы не убеждают. Свобода слова для все еще советского человека заканчивается, не приближаясь даже к сетке, за которой хранится все, что называется красиво и загадочно – национальная безопасность, интересы государства и т.д. и т.п.
Точно так же, не по-американски оцениваем мы и право на неприкосновенность личной жизни. Вспоминается долгий спор с одним доктором журналистики по поводу их “национального позора” — скандала, разразившегося не так давно в Белом доме по поводу двусмысленной связи Моники Левински и Билла Клинтона. “Как, — иронично-ехидно вопрошали мы, — американцы могут вмешиваться в личную жизнь человека, вынося грязное белье на всеобщее обозрение? Тем более когда человек этот не кто иной, как президент великой страны. Неужели злополучная национальная безопасность пострадает из-за того, что где-то в овальном зале кто-то был не один?” Улыбчивый, одетый, как любят американцы, в синий пиджак и полосатую рубашку профессор отвечал, нисколько не смущаясь и не опуская глаза долу. Видимо, эта тема была для него не новой. Он легко дискутировал с нами. Безусловно, этот факт приоткрыл завесу над личной жизнью Клинтона, соглашался он, но президент – это первый человек в стране, тот, кому народ доверил власть. И поэтому ответственность Клинтона перед людьми не сравнима ни с кем иным. Еще отцы-основатели утверждали, что государственный чиновник должен быть готов к ответу перед народом. Это именно тот случай. Обман, даже такой, Америка не потерпит.
Не вдаваясь в подробности, отмечу, что спор этот так и остался неразрешенным. С традиционной, то бишь нашей точки зрения, американцы просто опозорили уважаемого президента-агу. Лучше бы брали пример с нас, умных и интеллигентных, не вмешивающихся не только в личную жизнь властей предержащих, но предпочитающих вообще обходиться без вопросов. Если власть посчитает нужным нас информировать – скажет, а на нет и суда нет. Здесь журналисты лишних вопросов не задают. И так знают, что все во благо…
Странно это как-то: американцы придерживаются первой поправки, словно ритуал какой выполняют, и при этом они демократичны, а мы учимся демократии, но соблюдать некие принципы кажется нам невозможным.
Главное – законопослушание
Сколько ни ищи, а панацеи для достижения демократии не найти. Ну как нам с нашей смекалкой и деловитостью не воспользоваться скорыми методами получения прибыли, если таковые имеются. Глупо же в печатном бизнесе не определять позиции газеты на те или иные вопросы. Если кто-то заплатит, то PR-статьи писать — милое дело. Деньги подобное ремесленничество приносит немалые да и вес политический прибавляет. Возможно поэтому в Казахстане практически не осталось газет и журналов, работающих “без крыши”. Если статья написана, то “значит это кому-нибудь нужно”. Узнай учредителей издания, и читателю все станет понятно: почему написан материал, для кого и с какой целью. Воистину, чем не демократия.
В Америке же все немного по-другому. Здесь граждане, начиная от президента и заканчивая мелким хулиганом из Бруклина, также убеждены, что американская пресса свободна. Причем диапазон свободы простирается не только широко вовне, но и внутри редакции. Во всех американских газетах нам говорили о том, что написание статей – есть личный, никем не контролируемый труд журналиста. Причем давление на автора статьи не может оказать никто: ни редактор, ни даже коммерческий директор. Последний вообще не имеет доступа к творческому коллективу. Сделано это специально для того, чтобы не допустить коммерческого или иного крена в работе газеты. В подтверждение своих слов они приводили пример, когда во время президентских выборов газеты, принадлежащие одним и тем же хозяевам, поддерживали кто Буша, а кто Гора. Согласитесь, для современного казахстанского рынка – подобное просто невозможно. На выборах у СМИ позиция одна на всех, причем она, как правило, часто вообще не отражает мнения творческих коллективов.
Еще много фактических и мнимых отличий существует в наших и американских средствах массовой информации. Точно такая же огромная пропасть лежит и между понятиями принципа свободы слова. Если в Соединенных Штатах привлечь журналиста к ответственности неимоверно сложно: нужно привести неопровержимые данные, что написанная статья основывается на ложных фактах, а обвинения в клевете могут быть признаны только в случае, если доказать, что журналистом двигал злой умысел, у нас все намного проще. Победа в суде журналиста – это нонсенс. Редко, когда власть (не стоит говорить судебная власть, ибо разделения как таковое между тремя ветвями весьма призрачное) позволяет восторжествовать праву на доступ к информации. Свобода слова есть, но в той мере, в какой того требует никем не определенная национальная безопасность. И так будет долго, потому что мы – нация молодая и не верим никаким принципам. А зря. С этого демократия и начинается.
Вашингтон, Айова, Хьюстон, Орландо,Сент-Петерсборг, Нью-Йорк