Предупреждение конфликтов должно включать последовательную реализацию задач как на практическом, так и на теоретическом уровне. На теоретическом уровне — построение модели возможного конфликта, позволяющей адекватно представить как действующие стороны, так и потребностно-мотивационную схему формирования их стратегий действия. С помощью такой модели можно было бы изучать динамику ситуации, прогнозировать ее развитие в перспективе, и, самое главное, решать задачи практического плана: заблаговременно способствовать созданию условий обеспечивающих снижение напряженности и толерантное взаимодействие представителей разных культур в рамках одного государства.
Применительно к Казахстану в качестве возможных конфликтующих сторон и участников формирования многокультурного общества наиболее часто рассматриваются русские и казахи. Это объясняется несколькими факторами. Во-первых, это два наиболее многочисленных народа (по данным 1999 г. около 30 % населения Казахстана составляют русские и чуть более 50 % — казахи). Во-вторых, особенности развития Казахстана в XX веке обусловили особую роль русского и шире — славянского населения в развитии экономики, общественной и культурной сфер республики. И наконец, в-третьих, специфика геополитического расположения Казахстана по соседству с Россией определяет особую роль русского населения северных областей республики во взаимоотношениях с Российской Федерацией.
Исходя из этого, мы решили рассмотреть взаимоотношения русских и казахов в постсоветском Казахстане в качестве примера, к которому попытаемся приложить модели предупреждения конфликтов и построения многокультурного общества.
Прежде всего, нужно выяснить основные характеристики двух сторон как целостных субъектов коллективного целенаправленного действия. Это позволит нам выяснить потребностно-мотивационную сферу у разных категорий населения, а также даст возможность представлять себе механизмы построения стратегии социальной активности у русских и казахов.
Материалом для подобного исследования станут результаты многочисленных массовых социологических опросов населения разных регионов Казахстана методом анкетирования, в которых автору довелось участвовать в период с 1993 по 1999 г. Кроме того, будут использованы результаты исследований методом включенного наблюдения и проведения фокус-групп среди сельского и городского населения Южно-Казахстанского региона.
На основе анализа имеющихся данных можно заключить, что русского и казахского населения как отдельных целостных субъектов целенаправленного коллективного действия с отличающимися стратегиями поведения не существует. Результаты опросов свидетельствуют о том, что на основании анализа ответов респондентов невозможно выделить устойчивую зависимость мнения отвечающих от их этнической принадлежности. Нам не удалось выделить специфический “казахский” или специфический “русский” тип восприятия ситуации и соответствующие отличающиеся закономерности социального поведения. Напротив, в ответах на большинство вопросов было обнаружено сходство позиций отвечавших независимо от их национальности по отношению ко многим явлениям современной общественно-политической жизни. Однако существует ряд вопросов, ответы на которые резко различаются в зависимости от этнической принадлежности респондентов.
Анализ показывает, что все эти вопросы касаются определения взаимоотношения респондента с национальным государством. Иначе говоря, казахи в большинстве ассоциируют себя с существующей государственной политикой, а русские — нет. Таким образом, можно заключить, что “казахи” и “русские” существуют лишь в пространстве взаимодействий индивида с государством и создаваемом этим пространством набором ситуаций, в которых человек отождествляет себя с предлагаемым государственной идеологией образом “мы” в обмен на ожидаемые преференции в государственной политике. Естественно, образ “мы” создан с использованием привлекательных этнокультурных кодов и шаблонов, призванных убедить массовое сознание в том, что за этим “мы” скрывается не государство, а существующий непрерывно на протяжении веков “этнос”, выразителем и защитником интересов которого в современных условиях и является государство.
Однако за пределами этого “поля государства” человеку в жизни приходится действовать в условиях совершенно других ситуаций, где мобилизация этнокультурных качеств ничего не дает взамен. Но, в силу того, что индивид пребывает в убеждении, что человек, прежде всего, является членом “своего” этноса, он начинает видеть в безэтничной повседневной реальности “плохую” “неправильную” организацию бытия и пытается найти виновного в этом. Для казахов это ощущение можно представить в виде образа “нашего времени, которое все никак не наступит”, а для русских — “нашего времени которое уже ушло”.
В любом случае мы имеем дело с однозначным отождествлением своей социальной позиции и статуса с определенным культурным континуумом.
Неудовлетворенность от наличного настоящего усугубляется фатальной убежденностью в невозможность что-либо изменить, так как этническая принадлежность есть нечто данное и предопределенное.
Казалось бы, на базе подобной фрустрации и негативного самовосприятия можно было бы ожидать всплеска агрессивности и открытых конфликтов. Но все дело в том, что описанная мрачная картина характерна для весьма узкого спектра повседневной практики. Все больше ситуаций требует от индивида демонстрации его индивидуальных способностей, а не лояльности к определенной этнокультурной общности.
Итак, мы можем подвести некоторые итоги и создать информационно-теоретическую модель ситуации в Казахстане для русских и казахов с целью определения конфликтного потенциала их взаимодействия и возможностей построения многокультурного общества.
Целостных коллективных субъектов действия (в нашем случае противодействия), определяемых как русские и казахи, в Казахстане не существует. Для их существования необходимо наличие массово воспринятой разделяемой позитивной идентичности. Мы не можем ее констатировать ни по отношению к русским, ни по отношению к казахам. Целостного привлекательного образа “мы”, который мог бы выступить в качестве мотива консолидации, не создано.
У казахов есть “наше” свое независимое государство, обладающее всеми этнокультурными атрибутами, но сравнение уровня жизни с советским “подневольным” временем явно будет не в пользу независимости. У русских есть ощущение утраченного “нашего” государства, но нет идеала светлого “завтра”. С одной стороны, они видят, что национальное государство не принесло большинству казахов ожидаемого благоденствия. С другой стороны, ситуация в России, предписанной им “этнической родины”, выглядит не очень привлекательной.
В итоге – все более распространенной становится ориентация на частную сферу, на преодоление жизненных трудностей, опираясь на самых ближайших родственников и друзей. Снижается степень подверженности людей любым формам массовых призывов и коллективной идеологии.
Анализ насильственных массовых конфликтов на постсоветском пространстве на протяжении 1990-х годов позволяет сделать вывод, что все они начинались в условиях высокой плотности населения и близкой расположенности отдельных населенных пунктов. В этих условиях была возможность визуально наблюдать тревожные признаки эскалации конфликта (вспышки огня ночью, клубы дыма дням и т.д.) в соседних селах, и на основе актуального сопереживания формировались эффективные и безальтернативные мобилизационные лояльности, которые срывали массы людей с места и толкали их на помощь “своим”. Так было в Карабахе, Фергане, Оше. Но такую ситуацию трудно представить себе где-либо на территории Казахстана, даже густонаселенного Южного.
Таким образом, по нашему мнению, вероятность возникновения массовых открытых конфликтов в Казахстане является очень небольшой, если вообще существует.
В то же время однозначное отождествление этнокультурной и социально-политической идентичности является постоянным источником неудовлетворенности и скрытой агрессивности. Казахам кажется, что все никак не наступит для них время, когда они будут полными хозяевами на “своей” земле. Русские же, наблюдая за осуществлением кадровой, языковой, культурной политики, видят, что государство существует “уже” не для них. Определенный конфликтогенный потенциал существует, но в латентном виде, так как не существует каналов выведения его на поверхность. В общественном дискурсе о так называемых национальных проблемах нельзя говорить иначе как в терминах “этносов”, “национальных интересов”, “этнических территорий и родин” и т.д., которые никак не связаны с окружающей людей каждодневно действительностью. Не выраженная неудовлетворенность, обида постоянно подпитывает бытовые повседневные мелкие стычки и препирательства, но главное, она создает неблагоприятный фон для реализации провозглашенной модели “многокультурного гражданского общества”.
Ознакомившись с теоретической моделью конфликтогенного потенциала ситуации в Казахстане, мы можем перейти к созданию практической модели предотвращения конфликтов и создания многокультурного общества.
Поскольку источником формирования негативных социальных представлений является однозначное отождествление в массовом сознании этнокультурной и социально-статусной идентичности, то главной задачей деятельности по предупреждению конфликтов будет разрушение в массовом сознании этой однозначности. С этой целью должны быть предприняты меры, направленные на преодоление убежденности в том, что лишь национальное государство путем специальных мероприятий в рамках языковой, культурной и образовательной политики способно сохранять этнокультурную самобытность того народа, интересы которого оно якобы призвано защищать.
Среди этих мер – распространение информации об альтернативных путях реализации специфических этнокультурных потребностей в условиях единого общегражданского сознания. Кроме того, важным представляется создание институтов, которые позволяли бы удовлетворять культурным сообществам свои потребности через институты гражданского общества не апеллируя при этом к государству и политическим идентичностям.
Как уже упоминалось, основным препятствием к развитию общегражданской идентичности жителей одного государства и предпосылкой к обострению межэтнических отношений служит отождествление в массовом сознании этнокультурной и социальной идентичности. Такое совпадение стало возможным благодаря целенаправленным усилиям поколений интеллектуалов в период реализации ленинской “национальной политики”. Этнизированное видение социального мира по-прежнему господствует и используется для укрепления легитимности существующих в постсоветской Центральной Азии систем власти. Естественно, не приходится говорить о возможности быстрой смены мировоззренческих установок и исследовательских парадигм у населения и интеллигенции современных центральноазиатских государств. Однако, усилия, направленные на ослабление монополии этноориентированных схем восприятия и объяснения действительности, могут и должны быть предприняты. В ряду этих усилий свое место могут найти предлагаемые меры по представлению альтернативных по отношению к господствующим точек зрения на проблемы этничности в идеологии и политической практике современного Казахстана.