Слухи о преждевременной кончине цензуры оказались преждевременными…

С прошлого понедельника журналистскую среду г.Ташкента стало лихорадить: пошли слухи, мол, цензура отменена, правительство пошло на уступки американцам в области демократии и защиты прав и свобод в Узбекистане и ввело запрет на деятельность “УзЛита”. При этом никто из журналистов не мог дать точную информацию, все ссылались то друг на друга, то на слухи, что якобы принято правительственное решение в этом отношении, кто-то наверху имел встречи в Вашингтоне, где поднимались вопросы политической свободы масс-медиа. Но в то же время никто не задумывался, а как власть может узаконить или даже вообще заикнуться о рождении подобного официального правового акта?

Ведь по Конституции цензура в Узбекистане запрещена (ст. 67). В соответствии с этим невозможна организация и государственное финансирование подобной службы. Но это по закону, а не в реальности, то есть по жизни. Если принимается президентский указ о запрете цензуры, то автоматически это означает, что в течение 11 лет независимости Узбекистана в республике легально функционировал антиконституционный орган, происходило преследование людей за инакомыслие. Невозможно также себе представить, чтобы на свет родился такой документ, как, например, постановление Кабинета Министров о демократизации (либерализации, плюрализации, полиидеологизации и т.п.) средств массовой информации, что также намекает на ту ситуацию, что в стране никогда не было демократии, а СМИ находились под жесточайшим контролем, узбекский гражданин, в свою очередь, не имел права на свободу слова и мысли, возможность их выражения (что также является нарушением ряда статей Конституции). Согласитесь, подобное было бы просто нелепостью. Власть не глупа, чтобы рождать такие документы, это все равно, что, поджигая шапку на своей голове, кричать “На воре шапка горит!” или пилить сук, на котором сидишь. Цензура правительству сейчас нужна как воздух, как вода, ибо без нее у народа полезут “вредные” мысли, люди начнут по-другому смотреть на то, что делается в республике. Поэтому бумага (то есть Основной закон) – для чиновников, а неправовая реальность – простому народу (или Богу – богову, кесарю – кесарево…).

Но почему вдруг возникли такие слухи? Может, решили некоторые свободолюбивые журналисты, после Дня свободы слова в правительстве задумались, что дальше так жить нельзя, нужно обеспечивать права и свободы граждан страны, о которых столько раз говорилось с высоких трибун? Маловероятно, чтобы такие мысли приходили чиновникам, они же сами себе не враги. И американцы, о влиянии которых говорят некоторые эксперты, преследуют, скорее всего, свои стратегические интересы в Центральноазиатском регионе, чем их в действительности тревожит и заботит состояние демократии в Узбекистане. Военные базы США есть и в Саудовской Аравии, но там демократией и не пахнет. Видимо, ссылка на заокеан безосновательна.

И все-таки, как говорится, нет дыма без огня. Что же произошло на самом деле? А все элементарно – отправлен на пенсию главный цензор Ташкента, который в течение многих десятилетий душил свободу сначала в советском Узбекистане, а потом и в “демократическо-независимом”. И его отставка вызвала бурю положительных эмоций и, вероятно, надежды, что с этим начинается реальная демократизация общества. “Если со второго мая в Узбекистане введена пускай ограниченная, но все-таки конвертация валюты, то, может быть, с третьего мая начался процесс свертывания политической цензуры?” – таковы были предположения наивных журналистов.

Конечно, чиновник “УзЛита”, ушедший на пенсию, своим пером уничтожил немало светлых и хороших идей и мыслей, наверное, не меньше, чем Амир Темур поотрубал головы завоеванным народам. Но ведь этот человек – всего лишь небольшой винтик в бюрократической системе республики, и он выполнял (пускай иногда перевыполнял) указы свыше. Может, в “УзЛите” иногда перестраховывались, снимая с полос критические материалы, однако вряд ли они самостоятельно решали, можно ли журналистам писать о Кыргызстане или Турции без согласия внешнеполитического ведомства, о криминале без карательно-репрессивных органов, о конфессиональных отношениях – без Комитета по делам религии, об авиации – национальной авиакомпании и т.д. И запрещать статьи, в которых встречались слова “КПСС”, “СССР”, “коммунист”, “пионер”, вряд ли стали цензоры по своей инициативе, это просто кто-то “наверху” решил заново переписать историю, как это делали многие до них, в том числе и большевики, о существовании которых в Узбекистане, кстати, стараются не вспоминать.

“Король умер, да здравствует король!” — таков лозунг, когда сменяется чиновник. Трудно сказать, какую политику будет проводить новый руководитель “УзЛита”. Но поскольку эта организация никогда не была самостоятельной (она и не может быть таковой), то не стоит обольщаться, что журналистам станет легче дышать. Новый чиновник будет выполнять те же указания, которые отдают ему в правительстве, он, скорее всего, будет также вырезать из прессы целые пласты истории, скрывать правду и тормозить любую нежелательную для режима информацию. Сидеть в кресле хочется каждому бюрократу.

Некоторые журналисты считают, что так цензоры поступают, исходя из азиатской ментальности, мол, сильнее давишь – больше уважения, на Востоке всегда уважали сильных личностей. Но ведь чиновники давили, чтобы получать какие-то неофициальные выгоды. А какие выгоды получает цензор, снимая материал? Практически никаких. Ведь за “ошибки”, появившиеся в печати, он не отвечает, ответственность по закону несет автор и редакция. Цензора могут пожурить, мол, недоглядел, что в какой-то статье вспомнили о России или Иране, странах, которые нежелательно печатать, или на фотографии ветерана, опубликованной в газете, явно выделяется советский орден.

“Не понимаю, о чем говорят собратья по перу, — недоумевал руководитель одного издания, к которому я обратился за подробностями о слухах. – Просто сошла с цензорской сцены весьма одиозная фигура, но аппарат остался же. Цензоры продолжают работать в том же стиле и в русле того курса, который указывает “верх”. Мои сотрудники сегодня бегали в эту службу утверждать сверстанные полосы… Чему радоваться-то?”

По его мнению, подобные слухи распространяют типичные провокаторы, чтобы создать впечатление у зарубежных экспертов, что, мол, в Узбекистане идут серьезные перемены в политической системе. И потом, “УзЛит” – не одна единственная организация, которая осуществляет цензуру. Есть много и других, которые ничем не отличаются от “УзЛита”, например, Министерство иностранных дел, которое не дает аккредитацию иностранным журналистам; другие министерства, которые курируют подведомственные издания, скажем, МВЭС; Высшая аттестационная комиссия, которая ни за что не пропустит диссертацию, если в ней высказывается отличная от существующей официальной точка зрения на экономику, политику, историю, социальную сферу. Вряд ли университетская государственная экзаменационная комиссия даст “добро” выпускнику, который напишет дипломную работу с критикой в адрес правительства, или если кандидат на звание доцента не сможет сдать экзамен по работам главы государства. А процесс изменения улиц, когда, например, фамилию одного русского художника, жившего в Узбекистане, сняли с вывески лишь за то, что он в картине “Апофеоз войны” изобразил кровавого Тамерлана, разве нельзя назвать цензорством?

То есть в настоящее время цензура предполагает не только существование специфичного органа, каким является “УзЛит”, но и всей отрасли в политической системе государства. Вспомните, чуть ли не в каждом учреждении есть какие-то “первые”, “спец” и иные отделы, которые отслеживают и, если надо, тормозят движение информации. И что делать с ними, осуществляющими надзирательство над текстом, фразами и словами? Если уберут всю систему цензорства, то тогда нужно отправлять на пенсию многих чиновников, которые не допускают плюрализма мнений и свободы мысли. Но в этом случае ведь не выдержит такой нагрузки и рухнет вся пенсионная система…

В этом контексте хотелось бы рассказать армянскую присказку. Один царь решил “побегать в народ”. Для этого он переоделся в нищего и стал гулять по улицам, спрашивать у людей, что они думают о царе. Практически все хулили и проклинали царя, и только одна старушка вдруг стала благодарить, что на свете есть такой человек. Замаскированный царь поинтересовался, почему женщина думает иначе, чем все остальные? “Знаешь, сынок, я жила при деде нынешнего царя – он был настоящей сволочью, и мы его проклинали, — ответила старушка. — Отец нынешнего царя оказался хуже, и мы его тоже проклинали. Настоящий царь – во много раз подлее деда и отца, но я прошу у бога дать больше жизни ему, потому что подозреваю, каким будет его сын…”