Слово о друге

На самом деле мне очень трудно писать о Марате в прошедшем времени, вспоминать как человека ушедшего в мир иной, думать о политическом деятеле, которого к великому сожалению уже нет с нами. Какое-то странное ощущение: он где-то рядом, он не умер, часто ловлю себя на мысли, что с ним надо созвониться, обсудить очередную злободневную проблему, просто поболтать. Наверное, мне трудно дать ему объективную оценку как государственному и политическому деятелю, потому что слишком близко и хорошо знал его, дружил с ним все эти годы. Ну, вот, написал все же в прошедшем времени – “знал”, “дружил”…

Я познакомился с Маратом в апреле 1990 года на первой сессии Верховного Совета Казахской ССР 12-го созыва. Мы стали депутатами в бескомпромиссной и честной борьбе (тогда в голову никому не приходило, что можно фальсифицировать выборы) и быстро нашли друг друга. Иначе и быть не могло: в политическом смысле мы были “родственными душами”. Друзей, как родителей и жену, не выбирают. Наверное, звезды определяют или еще что-нибудь в этом роде. Мы подружились, и очень крепко. Я не случайно упомянул про “родственные души”. Потому что дружба, основанная на духовном единстве, очень крепка.

Горбачевская перестройка стала нашей религией, нашей надеждой, и мы с громадным воодушевлением восприняли ее идеи. Мы чувствовали: что-то должно произойти, это – шанс изменить жизнь страны и свою собственную судьбу. Кто-то может сказать, что, дескать, решили сделать карьеру в “смутное время”. Не буду отрицать. И это присутствовало. Хотя, если подходить объективно, это был момент, когда личный и общественный интерес совпадал. Точнее, общественный интерес превалировал.

Кажется, Гегель сказал: “Пафос человека – это общественное дело, ставшее для него личной страстью”. Я вспомнил эту фразу, узнав Марата. Политика, парламент, полемика и борьба, дискуссии, законопроекты, “круглые столы”, интеллектуально насыщенная жизнь, стремление к лидерству – все это и многое другое, связанное с политической деятельностью, стало для Марата личной страстью. Он жадно дышал этим воздухом свободы, как птица, выпущенная из клетки. С апреля 1985-го он зажил, выражаясь чеховским языком, “нервной и сознательной жизнью” и по-другому он уже не мог жить. Впрочем, это относится ко всему нашему поколению (он старше меня на семь лет, но мы с первой минуты знакомства были на “ты” и никогда не ощущали разницы в возрасте). Марат очень серьезно относился к политике, слишком близко принимал к сердцу все, что было связано с ней. Поэтому быстро сжег себя.

Нет, я вовсе не хочу идеализировать Марата по принципу: “О мертвых либо хорошо, либо ничего”. Марат прекрасно понимал, что власть – это возможность получать потребительские ресурсы “вне очереди”, что сама власть есть специфический ресурс – “всеобщий эквивалент” (еще более “всеобщий”, чем деньги), обеспечивающий лучший доступ к другим благам и гарантиям. Но все это было второстепенным для Марата. Он стремился быть реальным политиком, крупным государственным и политическим деятелем, и если на сцене театра оказывались фальшивые декорации вкупе с плохой игрой актеров, то он сильно переживал. Это на людях, в компании друзей, в семье он часто улыбался и смеялся, заражая всех окружающих соответствующим настроением. Оставаясь наедине с самим собой, он сосредоточивался, сжимался в пружину, метал громы и молнии, ведя незримую борьбу со своими оппонентами и противниками. Говорят, что подобный внутренний монолог наиболее сильно разрушает нервную систему. Я неоднократно заставал Марата за столь вредной привычкой – вести внутренний монолог. Взгляд у него в эти моменты был жестким, холодным, неожиданно являлась презрительно-жестокая гримаса, и в эти моменты он поразительно был похож на Чингисхана со старинной китайской гравюры. Кстати, он в шутливой манере, но с какой-то нескрываемой детской радостью говорил мне, что внешне похож на этого великого завоевателя. А когда я сказал, что “ты еще похож на Евгения Примакова”, он ответил, смеясь: “Нет, это Примаков похож на меня!”.

Марат приехал завоевать столицу весной 1990 года. Он приехал уверенный в своей правоте и в своих собственных силах. В его уверенности не было какой-то непомерной самоуверенности и амбициозности, столь характерных для многих начинающих казахстанских политиков первой половины 90-х годов, которые так и не стали настоящими политиками. Потому что серьезная политическая деятельность не терпит поверхностного отношения к делу, легкомысленного подхода. Политика требует больших и глубоких знаний, постоянной работы над собой, целеустремленности и цельности, самосовершенствования во всем. И Марат методично и скрупулезно стал осуществлять свои честолюбивые замыслы. Со стороны казалось, как у него все легко получается: захотел выучить казахский язык – свободно овладел им; захотел научиться играть на домбре – то же самое; захотел заниматься политикой – стал депутатом, да еще победил шестерых соперников, переломив неимоверное давление Актюбинского обкома партии. Придя в парламент, стал заместителем председателя комитета по экономической реформе (ключевого, по существу, комитета в парламенте). Он успевал корпеть над законопроектами и выступать с блестящими речами в парламенте. Он был прирожденным парламентским политиком. Ему нужна была трибуна. Трибуна секретаря парткома, заведующего кафедрой, лидера городского клуба “За перестройку” стала ему очень тесной к концу 80-х годов (кстати, он очень гордился тем фактом, что основал в 1987 году в Актюбинске клуб “За перестройку”). Он нуждался в республиканской трибуне и завоевал ее, став одним из ярких политических лидеров Казахстана в 90-е годы. Марат не просто завоевал свое место на политическом Олимпе, а сделал это достаточно агрессивно и напористо.

Если говорить о его агрессивной составляющей, то, что Марат умел оказывать постоянное психологическое давление на окружающих, демонстрируя решимость осуществить свои замыслы. Когда он выходил на парламентскую трибуну, то у слушателей складывалось впечатление, что за Маратом стоит мощная политическая организация и он реально представляет широкие социальные группы людей. Конечно, метафорические и гиперболические компоненты явно преобладали над реальными и повседневными в этой политической составляющей, и этот стиль Марата можно было охарактеризовать как своего рода “карточный блеф”, который, как и в картах, часто приводит к желаемому результату – у партнеров сдают нервы и срабатывает рефлекс подчинения. В этом смысле Марат обладал сильной харизмой. Это, собственно, сразу заметил Президент Нурсултан Назарбаев, который стал усиленно продвигать Марата по государственной иерархической лестнице. Марат всегда знал, чем он обязан Президенту, но не любил, когда ему прямо и косвенно напоминали об этом. Марат всегда считал, что сделал себя сам и никому не обязан своей головокружительной карьерой (когда умер Марат, то первым приехал в его дом выразить соболезнование президент страны, для которого смерть Марата стала страшной и невосполнимой потерей; Нурсултан Абишевич горько сожалел и сильно переживал преждевременный и неожиданный уход Марата).

Глава государства сначала назначил его руководителем налоговой службы республики. Это была своеобразная проверка: одно дело выступать с парламентской трибуны, совсем другое – работать в исполнительно-распорядительных органах власти, наладить, в сущности, совершенно новое дело, а именно: сбор налогов в рыночных условиях. И Марат справился, организовал работу ведомства, написал несколько научных монографий по налоговой тематике, блестяще защитил докторскую диссертацию по налоговой тематике в Санкт-Петербурге. Полгода в 1995 году после роспуска Верховного Совета он возглавлял комитет по использованию иностранного капитала при правительстве. Тоже полезная и важная в плане обретения нового опыта работа. Но его постоянно тянуло в парламент. И Назарбаеву необходимо было иметь своего надежного союзника и единомышленника в законодательном органе власти. А потому спикерство Марата в парламенте в 1995-1999 годы было предопределено.

Справедливости ради надо сказать, что состав Мажилиса в январе 1996 года, когда депутаты собрались на первое заседание, чтобы избрать своего председателя, уже был совсем другим. Марат испытывал внутренний дискомфорт из-за того, что хотел быть “первым среди равных”, а равных ему в парламенте 1995-1999 годов просто не было. Однажды он мне признался, что самое счастливое время в парламенте (если слово “счастье” вообще применимо к политике) – это то, когда он был сопредседателем депутатской группы “Демократический Казахстан”. В нашей группе (я тоже был сопредседателем) было много сильных личностей, и право на лидерство надо было завоевать и с этой точки зрения, Марат удивительно и на редкость удачно сочетал в себе качества, столь необходимые именно для парламентского лидера.

Давно замечено, что тоталитаризм XX века противостоит идеям парламентаризма, и это можно рассматривать как результат противостояния иррационального “массового сознания” рациональной коллективной деятельности “лучших” представителей общества. Но подобное противопоставление немедленно влечет за собой ряд вопросов о том, в каком смысле избранники народа считаются “лучшими” и как реально осуществляется в парламенте коллективная деятельность по выработке законодательства. Это и политическая, и научная проблема одновременно. И если говорить о роли Марата Оспанова, как политического деятеля, то наиболее фундаментальный след он оставил именно на этом поприще. Марат сразу понял и принял то, что парламент является не только “социальным механизмом”, который устроен и действует по определенным правилам. Для Марата парламент являлся, по существу, организацией, то есть совокупностью, с одной стороны, структур, правил взаимодействия и, с другой стороны, живого сознания людей, составляющих как депутатский корпус, так и обслуживающий его аппарат. Марат занимался не только законотворческой работой, но уделял пристальное внимание на неформальных факторах, на ее “внутренней среде”. Он никогда не концентрировал внимание на голосовании как основной деятельности парламента. Для него такой подход был слишком узким пониманием природы процесса принятия решений.

Действительно, при таком видении проблемы итоговое коллективное решение проблемы представляется просто суммой индивидуальных решений депутатов. Для Марата общение в парламенте было гораздо более важным, чем процедурное принятие. Именно общение – в комиссиях, комитетах, наконец, в ходе сессий на заседаниях и в кулуарах, которые являлись для Марата не фоном, а фундаментом парламентской деятельности. Помнится, осенью 1991 года на заседании депутатской группы “Демократический Казахстан” возник конфликт между Маратом и Петром Своиком, который в знак протеста встал и покинул заседание. Марат сначала уговаривал его остаться, затем разозлился и крикнул ему вслед: “Иди, иди! В результате вообще один останешься!”.

Марат был мастером компромиссов и искусно вел переговорные процессы (переговоры как таковые – один из главных принципов жизнедеятельности парламента). Будущие историки непременно напишут достойное исследование о первом парламенте Казахстана, избравшего первого президента страны, провозгласившего независимость. Какой основной эмпирический материал попадет в руки исследователя? Сложный процесс выработки результирующих документов (“строительство” текста, новые идеи, дебаты, аргументы) – вот тот материал, с которым будет иметь дело исследователь парламентской деятельности. Это большой и интересный материал, и даже беглый просмотр стенограммы сессий казахстанских парламентов 1990 — 1999 годов показывает, что Марат играл в нем очень активную роль. Но он был слишком яркой и многогранной личностью, и даже этих материалов будет явно недостаточно для исследования.

Марат одинаково серьезно и с вдохновением готовился не только к парламентским заседаниям, но и к интервью журналисту, выступлению на телевидении, встрече с избирателями. Он неустанно повторял себе и окружающим, что парламент в целом – “представитель” нации, так сказать, нация в миниатюре, и с этой точки зрения парламент был для него гораздо важнее, чем другие ветви власти. Его часто подталкивали (кто дружески, а кто злонамеренно) к премьерству, дескать, Марат, тебе надо стать премьером, возглавить правительство. На самом деле он сильно не стремился к этой должности. Он был истинным демократом, а парламент, по его мнению, символизирует демократию. Действительно, легитимность демократической политической системы неразрывно связана с эффективностью деятельности ее представительных органов. Сказанное вовсе не означает, что Марат был неким фанатиком парламентской демократии. Нет, он был прагматиком. Он мог эмоционально и взволнованно говорить с парламентской трибуны, но эмоции никогда не брали верх в его рассуждениях, напротив, доминировал рациональный подход.

Помнится, как мы яростно и долго спорили по поводу так называемого “самороспуска Верховного Совета” в декабре 1993 года. Тогда около 200 депутатов написали заявления о сложении полномочий. Мы тогда оказались по разные стороны “баррикад”. Марат был в числе “подписантов”, я был категорически против. Он соглашался со многими моими аргументами, но в то же время подчеркивал, что “наша историческая задача – не выпасть из лодки”. Он почти уговаривал меня, просил, чтобы я был с ним. Я возражал, и когда в пылу спора сказал, что “депутаты совершают преступление перед народом”, “начинают собственными руками процесс удушения демократии”, Марат побледнел и сказал тихо, но твердо: “Не говори больше так. Ты многого не понимаешь. Мне жаль, что мы перестали понимать друг друга. Если бы ты знал, как я хочу оберечь тебя от неприятностей!”…

Во втором депутатском пришествии (1994-1995 годы) Марат был заместителем председателя парламента. Не хочу говорить о деятельности первого профессионального парламента Казахстана. Скажу только одно, что неэффективный парламент, теряя роль символа, одновременно подрывает и легитимность той политической системы, в рамках которой он функционирует. Марат опять же неустанно и методично пытался внушить эту мысль своим коллегам. Он очень переживал очередной роспуск, и в отношениях между нами в тот период пробежала кошка. Еще бы! Всего год назад он убеждал меня, что самороспуск Верховного Совета необходим, теперь мы как бы поменялись ролями (11 марта 1995 года в день роспуска Верховного Совета решением Конституционного Суда, я начал работать советником Президента по политическим вопросам). Он говорил мне, что победил в трудной борьбе, несмотря на то, что шел в так называемом государственном списке. В книге “Кто есть кто в Республике Казахстан”, изданной в 1995 году, Марат еще раз указал, что набрал 63,1% голосов избирателей Актюбинской области. Он подробно мне рассказывал, что объездил всю область, побывал во всех населенных пунктах, выступал на многочисленных встречах с избирателями.

У Марата было одно ценное качество, которое редко встречается у политиков, а именно: искренность. Он обезоруживал искренностью не только собеседников, но и своих явных и скрытых оппонентов. Меня всегда поражало то обстоятельство, что Марат может со мной делиться самыми сокровенными и потаенными уголками своей души. Его тревожила проблема легитимности выборов по госсписку, и он открыто спрашивал мое мнение на этот счет. Если те или иные политики сплошь и рядом твердили, что не держатся за власть, то Марат, напротив, откровенно говорил мне, что есть сильная тревога потерять власть. Тревога, перерастающая в страх потерять свой так трудно завоеванный политический и социальный статус. Это меня оглушало, и Марат становился родным и близким, потому что есть вещи, которые можно сказать только родному и близкому человеку.

Так вот накануне роспуска парламента в марте 1995 года он мне рассказывает: “Вчера ко мне на диван подсели сын и дочка. В политике они мало смыслят, но чувствуют, что назревает нечто нехорошее, спрашивают меня: “Что, папа, будет?” А я им: “Ага, привыкли, что папа – начальник, что у нас служебный автомобиль и другие блага? Вот теперь будете отвыкать”. Я сидел как вкопанный, потому что Марат как-то жестоко, но естественно обнажил интимную часть своей жизни – проблемы своей семьи. Я знаю, что никто этого не сделал бы, только Марат. Он сам был в скверном расположении духа (дело происходило в его кабинете за несколько дней до окончательного решения Конституционного Суда), но он был чутким и добрым человеком, не хотел тяготить меня своим настроением и, взяв свежий номер “Каравана”, начал перелистывать газету, смеяться и дурашливо приговаривать: “Ну, где здесь голые девки?”. Он смеялся и много шутил, рассказав несколько анекдотов и баек из парламентской жизни. Я нетактично заметил, что в иске Квятковской есть сильные аргументы, он помрачнел и ответил: “Да знаю, будь она неладна, эта Квятковская! А впрочем, пошли они все к черту! Давай лучше в шахматы поиграем”, и он, включив компьютер, начал жаловаться, что никак не может выиграть у компьютера, что слишком сильный шахматист запрограммирован… Я вспоминаю это и мне тяжко, горечь утраты становится невыносимой…Как будто это было час назад, в соседней комнате…

Он был честолюбивым человеком: стремился к популярности и получил ее. Испытывал волнение, если ослабевало внимание к его персоне. Тогда он замышлял очередной “круглый стол”, очередную пресс-конференцию, очередную телепередачу. Записывая свои передачи, просматривал их, изучал ошибки, тщательно шлифовал свой имидж, пытаясь изменить манеры, вызвать доверие, симпатию, убеждать, психологически заражать людей. Он, если хотите, научно и комплексно подходил к роли политического деятеля, считая, что важную роль играют также такие характеристики, как внешность, темперамент, биография, известность. Помнится, в октябре 1990 года в парламенте Марата и меня подозвал Нурсултан Абишевич и мы поговорили несколько минут. Фотограф снял нас и, разглядывая фотографию, Марат с досадой произнес: “Нет, Ермухамет, ты только посмотри, какие мы с тобой мятые, как будто бы наши костюмы корова жевала! А президент какой аккуратный, чистый, опрятный!”, — произнес Марат просто и естественно. Нет, это не было самобичеванием. Это нечто другое. Когда я смотрел на это злополучное фото, то у меня возникли такие же мысли, но только Марат мог запросто высказать вслух нелицеприятное о себе. И обо мне, естественно, потому что внешний вид для политика действительно имеет огромное значение (и не только для политика, вспомните Чехова: “В человеке все должно быть приятно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли”). Или еще один эпизод. Президент беседовал с Маратом и о чем- то расспрашивал его. Марат внимательно слушал, но, к моему удивлению, когда отвечал президенту, то смотрел куда-то в сторону. Сцена эта вызвала мое сильное любопытство и потому, что президент при этом понимающе улыбался. Когда я спросил у Марата причину столь неприглядной формы общения (да еще с самим главой государства), Марат опять же в только ему присущей манере ответил: “Представляешь, вчера приехали однокашники, так выпили крепко, что до сих пор от меня разит, как из винной бочки. Боялся дохнуть на президента”.

Он успевал делать все: встречаться и отдыхать с друзьями, принимать гостей, выступать в парламенте, писать законы, строить дом, ездить на охоту и рыбалку, ходить в театр, воспитывать детей, сочинять стихи, встречаться с избирателями, выполнять многочисленные просьбы родственников, друзей, знакомых и даже незнакомых людей. Он горячо убеждал меня в том, что ни одна просьба не должна остаться без внимания. Даже если ты не выполнишь той или иной просьбы, человек все равно запомнит, прежде всего, отношение к нему, желание помочь, искреннее сочувствие к его проблемам.

Чтобы ни делал, он полностью отдавался делу. Если пишет докторскую диссертацию, то это действительно должно быть вкладом в науку, открытием на мировом уровне. Если выступает в парламенте, то выступление должно быть эффектным, блестящим. В компании друзей он, естественно, был лидером и главным заводилой. Если он пел песню, то делал это достаточно профессионально и впечатляюще великолепно поставленным баритоном. Если он на охоте, то должен был поразить дичь непременно. Однажды он подстрелил горного архара. “Представляешь! С первого выстрела!” – говорил он мне восторженно. Точно также он реагировал на победу Бориса Ельцина 12 июня 1991 года: “Представляешь, Ермухан! С первого тура победил пятерых соперников! Сегодня большой день, мы должны отметить это событие!” – говорил он, смеясь и радуясь победе российских демократов. В нем не было фальши, и это притягивало людей к нему. Он обладал великолепным чувством юмора и никогда не боялся, образно говоря, впасть в детство. “Ермухамет, ты прочитал мою статью в “Казправде”? – звонит мне Марат. “Извини, Марат, в газетах я читаю только свои статьи”, — отвечаю. “Я тоже!” – и Марат заразительно смеется.

Надо отметить, что он с большим трепетом относился к своему политическому творчеству, постоянно думая о том, что скажут люди. Причем, не только в данный момент и в наше время, а что будут говорить люди через много лет. Вспоминая и анализируя политическую деятельность Марата Оспанова, уместно привести следующие слова Уинстона Черчилля: “отличие государственного деятеля от политика в том, что политик ориентируется на следующие выборы, а государственный деятель – на следующее поколение”. Марата одинаково беспокоило, что говорят о нем избиратели его округа, журналисты газет и телевизионные работники, депутаты и правительственные чиновники сейчас и что будут говорить о нем студенты-политологи, скажем, в году 2015-м. Я нарочно твердил, что о нас никто не вспомнит, он же горячо убеждал, что “мы были первыми”, что ему не стыдно за свою политическую позицию. Я неделикатно начинал его упрекать, что он был в КПСС, потом перешел в Народный Конгресс Казахстана, затем перешел в Партию народного единства Казахстана. Он прерывал меня, говорил, что во всех этих “перемещениях” есть своя логика и не было никакой конъюнктуры. Он возбуждался, в голосе появлялись металлические нотки. Конечно, я вел себя глупо: он слишком близко принимал все к сердцу.

Марат Оспанов был ярким политиком и, разумеется, в этом смысле, всегда ориентировался на предстоящие выборы. Четырежды народ Казахстана избирал его своим депутатом. Дважды в пределах одномандатного округа, один раз за него голосовала вся Актюбинская область, и в последний раз – весь Казахстан (он возглавлял партийный список “Отана”). Но Марат Оспанов был также и государственным деятелем, долгое время руководивший парламентом страны, возглавив партийный список партии “Отан” на выборах 1999 года. Как парламентский деятель, Оспанов накопил солидный операциональный опыт взаимоотношений с исполнительной властью, формируя совершенно новую политическую культуру. Он один мог создавать иллюзию разделения властей, противопоставляя доминированию сильной исполнительной власти политику компромиссов, навыков маневрирования, приемов и методов представительной демократии. Он целенаправленно формировал новые принципы и модели поведения, определяющие последующий характер политической деятельности. Он стремился изменить направление и содержание политического образования общества. Марат сыграл заметную роль в становлении и развитии политического представительства, активно участвуя в процессе формирования таких принципов современной демократии, как политический плюрализм, разделение властей, парламентаризм, политические партии, выборность высших должностных лиц государства.

Из всех институтов, созданных для выработки и проведения в жизнь институциональных инноваций, важнейшими явились институты выборов и представительной демократии. И Марат Оспанов занял в них свое подобающее место, став крупным политическим и государственным деятелем. Тут невольно вспоминаются слова Ленина о том, что “тот, кто заслуживает имя политического деятеля, не умирает для политики, когда наступает его физическая смерть”.