Недавно в нашем микрорайоне построили мечеть. Пока строили – стройка как стройка, со всеми ее привычными технологическими прибамбасами. Но построили нечто непривычное, то есть мечеть. Еще более непривычным для меня было пронзительное пение муэдзина.
Все это непривычно, видимо, потому что мы только из “совка”, где каждая религия должна была быть непривычной. И непривычно для меня, как для казаха, отец которого еще застал кочевой образ жизни, а дедушки и бабушки не только поумирали в страшном 32-м году, но и были похоронены в своих урочищах, то есть в их традиционных кочевых местах. Скажу нечто, непривычное для уха: традиционный кочевой казах, которого многие представляют эдаким кочевым перекати-поле, все же привязан к своей земле. Привязан, разумеется, не как землепашец узбек-декханин к своему клочку. Традиционный казах не приемлет клочка земли – это для него как тюрьма, так как он — вольный сын степей. Но вместе с тем и эта вольность, однако, ограничена традиционными границами его кочевья. И хотя я и родился уже в советском селе, все же в моем раннем детстве отец поводил меня по местам обитания нашего рода.
Конечно, мой отец был религиозен, как и всякий темный и необразованный казах. Но религиозность его была какой-то светлой, осмысленной, прагматичной и, я бы сказал, даже природообразной (рудименты тенгрианства!). Именно от отца я узнал, зачем мусульманину (и солдату! Отец – участник войны) необходимо белое нижнее белье. Чтобы не завшиветь! Зачем обрезание? Чтобы не заболеть постыдной болезнью! Что нельзя бессмысленно ломать даже былинку, бессмысленно лишать ее жизни. И это настолько во мне сидит до сих пор, что я еще ни разу не подарил так называемые живые цветы даже самой красивой женщине в моей жизни, ибо даже ради этого бездумно-красивого жеста у меня не поднималась рука на то, чтобы лишать цветка его жизни… Но не только цветики-лютики демонстрировал мне отец. Он еще учил меня резать барана. Нож при этом должен был быть острым, как бритва… Конечно, внимательный и логически умненький читатель тут же попытается найти противоречие между тем, что нельзя лишать жизни какое-то растение и в то же время можно лишать жизни барана. Но истина, как всем известно, не бывает абстрактной, истина всегда конкретна! Поэтому прошу не забывать, что речь идет о традиционном казахе, который не ест траву, который ест мясо! В этой связи хотел бы отослать к своей публикации в “Навигаторе” в августе 2000 года, которая называется “
Ода конине”.В связи с поеданием мяса проступает и религиозный аспект в жизни традиционного казаха. Во-первых, совершенно очевидно, что казах не может быть буддистом, так как он не может быть вегетарианцем. Во-вторых, он не может быть христианином, так как в его быту традиционно отсутствует кровь (вино) и тело (хлеб) Христово. В-третьих, как пастух, традиционный казах религиогенно предрасположен к казахскому варианту иудаизма. Но на этом религиозном поле уже три тысячи лет свою игру делает другой, так называемый богоизбранный народ. Поэтому, в-четвертых, казаху ничего не оставалось, как стать мусульманином.
Традиционный казах очень сметлив, практичен, умен, материалистичен! Он и уступил в своей духовной жизни исламу только под натиском превосходящих внешних сил, так как сопротивление обошлось бы ему дороже. Так же, как не стоило ему особо сопротивляться превосходящим ордам
Чингиз Хана. Но казах не только пережил нашествие Чингиз Хана, но и приспособил само семя Чингиз Хана под свои нужды настолько, что теперь расплодившиеся новые орды чингизидов уже не как варяги-монголы, а как свои кондовые, но благородных кровей казахи претендуют на главенствующую роль в политике и бизнесе современного Казахстана. И действуют они на сегодняшнем внутриполитическом пространстве, как известно, под крышей одного из могущественных жузов.Но если я не из чингизидов, то что мне теперь, ложиться и умирать. Если это так, то плевать хотел я на них!
Мы только что упомянули, что казахи уступили и исламу. Но и духовное семя ислама они так же практично сумели приспособить к своему быту, как и материальное семя Чингиз Хана. Я бы осмелился сказать, что не столько ислам преобразовал казахов, сколько казахи подогнали под себя ислам. И при этом настолько, что те же муллы в жизни традиционных казахов, как правило, не играли главенствующей роли. Отношение казахов к ним было даже снисходительное, а иногда даже презрительное. Так, однажды мой отец специально обратил мое внимание на то, как двое мулл подрались между собой за право отправлять религиозные надобности по случаю кончины одного из наших односельчан… Мой отец ненавидел класс мулл за их алчность и лицемерие. Короче, с раннего детства в моих глазах муллы представали эдакими классическими Тартюфами, что, думаю, было недалеко от истины. И вообще он не подпускал на расстояние ружейного выстрела к нашему дому исламских священнослужителей, как и… цыган. Что не мешало ему каждую пятницу читать дома молитву для всей семьи. В его отсутствие это делал старший брат, а когда и последнего не было дома, то общую молитву читала мать. Такой, предельно демократизированный ислам, приспособленный под домашний очаг, конечно, был очень удобен для каждой семьи традиционного казаха. Такой семейный ислам как раз соответствовал индивидуально-групповому образу жизни казахов, не говоря уже о мобильности их стиля жизни. И он мне нравился, хотя я уже с детства начинал краем уха воспринимать и другое, что – бога нет! А следовательно, нет и Аллаха!
Двух дерущихся мулл я затем опять вспомнил, когда отец показал, как во время гона жеребцы не только бьют друг друга копытом, но и грызутся (в буквальном смысле слова!), да так, что помню, как один жеребец вырвал зубами горло у другого. Но муллы, конечно, не выдерживали никакого сравнения с жеребцами, так как схватка последних, несмотря на их ярость и кажущийся ужас происходящего, была чистым проявлением чистой природы. А мощь победителя не могла не восхищать. Что же касается побежденного жеребца (с вырванным горлом), то его пришлось срочно зарезать, чтобы мясо можно было использовать в качестве еды для себя. Вот здесь как раз и происходит непосредственная смычка религиозного и обыденного: традиционный казах употребляет в пищу мясо только такого животного, которое зарезано мусульманином. При этом он поворачивает голову животного в сторону Мекки и говорит: “Бизде азык жок, сенде жазык жок! Аллах акбар!”, что по-русски означает: “У нас еды нет, в тебе вины нет!”. Говорят, что от этого животное легко умирает, ибо жизнь и смерть каждой твари, каждой букашки в руках Аллаха, Великого, Всемогущего и Милостивого (и еще 96 имен!).
А еще отец показывал мне, семилетнему мальчику, как жеребец, как сказали бы в американских фильмах, “трахает” своих кобылиц. О, это даже в эстетическом отношении прекрасное зрелище! Все-таки жеребец, воспринимаемый как самец, самое прекрасное и совершенное создание. В данном отношении, то есть в эстетическо-эротическом, с жеребцом не
сравнится никакой кобель — мне всегда смешно наблюдать за городскими женщинами – хозяйками домашних собак — и даже лев, царь зверей. Внешне могучий слон слишком тяжело выглядит даже для такого любимого им дела. А ежей вообще трудно представить в этом деле. Узбеки любят наблюдать за совокуплением ишаков. Уже одно это заставляет меня усомниться в эстетических вкусах братьев-узбеков. Ибо ишаки с их непропорционально большим членом чем-то напоминают мне карликов и лилипутов с их неправильными пропорциями. Что же касается рамбулей, то есть баранов-производителей, то из-за своих непропорционально больших яиц они не могут даже быстро ходить, не то что бегать. На них просто смешно смотреть. Они могут только головой биться друг с другом и производить потомство. Короче, баран есть баран! И совершенно другое дело – жеребец! Вспомните, на ком восседает Петр Первый в памятнике Медный всадник! А в том, что курсанты Петербургского военно-морского училища накануне дня своего выпуска начищают до золотого блеска медные яйца его жеребца, присутствует не только элемент школярского озорства, но и народной эстетики. И даже человек, который возомнил себя самым совершенным божьим созданием, в данном отношении не годится ни в какое сравнение с жеребцом, какой бы фильм типа “Калигулы” ни пытались бы люди создавать, не говоря уже об иных эротических или порнографических фильмах. Вы никогда не услышите, чтобы лучшего жеребца сравнили, например, даже с лучшим президентом. Наоборот, для лучшего ловеласа высшим сравнением является, когда его сравнивают с жеребцом. Например, экс-президент США Билл Клинтон – вот это жеребец! С точки зрения традиционного казаха, он – молодец! Не то что некоторые другие президенты!Но и ислам, конечно, в определенной степени подмял под себя казахов, особенно южных, а также более оседлых, и прежде всего, городских. В этом случае мы видим строительство мечетей, возвышение священнослужителей над простым казахским людом. Происходит это в большей мере в период царской оккупации. При этом каста священнослужителей кроме своей традиционной религиозной роли, играла и роли идеологического соглядатая и политической подпорки царизма.
Как бы там ни было, распространение ислама среди вольных казахов не прошло даром для них, ибо немалое число из тех же казахов смекнуло, что ислам представляет собой не только духовную пищу, но и дает возможность поначалу влиять на власть, а затем и владеть этой властью и таким образом зарабатывать себе и материальную пищу. И образовали они таким образом немалое племя, потомки которых сегодня так
же, как и чингизиды, претендуют на власть и деньги. Но если я не из их роду-племени, а они мне отказывают в моих гражданских правах, то я чихать хотел на их претензии!Что же касается кочевого степного казаха, то он во все периоды своего существования прекрасно справлял свои религиозные нужды без мечетей и без контроля со стороны священнослужителей за своими мыслями, так как он мог в случае нужды и сам сыграть роль семейного и даже аульного муллы. Поэтому ему абсолютно не нужен был посредник между ним и Аллахом. И тем более традиционному казаху не нужна была мечеть, которая для него была бы больше духовной тюрьмой, подобно тому, как клочок земли, если к нему попытаться привязать казаха и таким образом оседлать его, представлялся бы ему реально-материальной
тюрьмой.Таким образом, религиозная вера традиционного казаха была достаточно демократичной, что проявлялось, с одной стороны, отсутствием церковного “идолопоклонства”, догматичности и преклонения перед клиром, а, с другой стороны, в силу индивидуально-семейного применения ее можно назвать даже более демократичной, чем современный ваххабизм, так как для последнего все же характерно сильное проявление сектантства, с его замкнутостью, дисциплиной и надзором со стороны старшего в религиозной группе.
Сегодня я – уже не кочевой и даже не сельский, и даже неверующий казах, ибо знаю, что никакого бога не существует. Но я при этом считаю себя не только образованным, но и достаточно свободным казахом. Поэтому мне просто смешно и нетерпимо слышать, когда тот же президент Назарбаев говорит, что мы, казахи, должны быть суннитами. Был бы жив мой отец, при всем том, что он был верующим, тем не менее он в своем кругу едко высмеял бы подобное заявление, ибо, с одной стороны, как достаточно традиционный казах, а, с другой стороны, как человек, который знал время политического сыска и идеологического контроля со стороны партии и НКВД, он сразу почувствовал бы желание казахской власти установить религиозный контроль над сознанием, прежде всего, казахов. А этого он терпеть не хотел, но, правда, приходилось терпеть. И хотя меня сегодня нельзя назвать традиционным казахом, я тоже не хотел бы терпеть насилия над свободой своей совести и контроля за своими убеждениями.