Сергей Пашевич: “Комитет начальников штабов всех проблем не решит”

Сергей Пашевич — полковник, президент союза ветеранов (участников) локальных войн и военных конфликтов “Боевое братство”:

— В принципе, идея не нова. Комитет начальников штабов существует в Соединенных Штатах. И среди тех, кто занимается обороной нашего государства, идет много дискуссий по поводу, стоит ли нам копировать американскую модель. Но само по себе создание комитета, предназначенного для осуществления взаимодействия всех силовых структур, наверно, пойдет во благо. Почему? Потому что в случае возникновения каких-либо чрезвычайных ситуаций или возможных конфликтов извне, всегда страдает взаимодействие между структурами МВД, Комитетом национальной безопасности и многими другими службами. Печальный опыт отсутствия взаимодействия между подразделениями МВД и Министерства обороны показала чеченская кампания, которая до сих пор продолжается в России. Там несогласованные действия между подразделениями внутренних войск и Минобороны приводили к достаточно печальным последствиям. Погибали то армейские колонны (попадали в засады, помощь приходила поздно), то колонны МВД. Чистая модель создания Комитета начальников штабов подразумевает, что в этот Комитет войдут все силовые структуры, в Казахстане, к сожалению, на данном этапе ограничились только взаимодействием между ними.

Когда провозгласили создание Комитета начальников штабов, подразумевалось, что туда войдут именно все силовые структуры. И в США председатель Комитета начальников штабов как раз координировал все действия силовых структур. У нас до настоящего времени такого не было, может быть, это во благо, но время покажет.

Сейчас в России тоже пытаются наладить координацию действий структур, работающих на обороноспособность страны. Есть еще момент территориальной обороны, когда создаются формирования, которые в случае каких-либо чрезвычайных ситуаций надевают военную форму и принимают участие наровне с вооруженными силами, с МЧС в ликвидации последствий возможных катастроф, землетрясений, паводков и так далее. Эта работа теперь началась и в Казахстане, но пока, к сожалению, она идет очень медленными темпами. А мобилизацию военных ресурсов, которые существует в Казахстане, мы уже давным-давно не отрабатывали. Это стоит денег, потому что людей надо отрывать от работы, и Министерство обороны на этот период должно гарантировать им среднюю заработную плату, но, видимо, на такие мероприятия денег нет.

Мы сейчас видим, что в Казахстане собрались председатели Комитетов государственной безопасности стран СНГ, все, кто командует пограничными войсками, службами для координации своих усилий. Наверно, возобладал здравый смысл. Давно пора было к этому подходить. У нас сейчас назрела проблема с Узбекистаном, и самое интересное, что на совещание пограничных служб представитель Узбекистана так и не прибыл.

Если говорить о проблеме разобщенности наших служб, то МВД у нас всегда существовало отдельно от Министерства обороны, а местные формирования, УВД, ГУВД вообще были предназначены только для борьбы с преступностью и поддержания общественного порядка.

Первые учения по территориальной обороне, которые проходили в Карагандинской области, говорят о том, что эта работа началась. Есть ресурс, который служит в армии, – офицеры и солдаты, но есть и второй эшелон, это офицеры и солдаты запаса, которые предназначены при необходимости встать в строй. То, что сейчас происходит, — это нормальная работа совета, я не говорю, что мы готовимся к чему-либо. Со времен получения Казахстаном независимости она, к сожалению, не велась. То есть мы сейчас не знаем, какой у нас реальный мобилизационный ресурс, сколько мы можем мужчин поставить в строй в случае возникновения какой-либо опасности. То, что это сейчас начинают проводить, – это нормальная плановая работа, которая должна вестись в государстве, заботящемся о собственной обороноспособности.

Но эти инициативы, хотя они, безусловно, призваны решать определенные вопросы управления, на самом деле не решат гораздо более серьезных проблем. Нас, например, беспокоит другая ситуация: в армии хотят сделать гражданскими медиков и все тыловые службы. Случаи, когда военные столовые были переданы частным фирмам, уже, к сожалению, есть, и это никоим образом не улучшило качество питания. И возникает вопрос, каким образом будет обеспечено питание солдат или офицеров, если они окажутся в условиях, связанных с риском для жизни? Ведь вряд ли гражданский человек поедет за те деньги, которые он сейчас зарабатывает, в “горячие точки”. Второе: военных медиков сейчас очень беспокоит то, что с них могут снять погоны, ведь военный медик – это медик-универсал. Естественно, служа в армии, он получает определенный опыт, растет в должностях, званиях, и за это ему платят деньги. Кроме того, каким образом будет обеспечиваться военно-полевая хирургия, если не будет военных медиков? Гражданский человек не всегда сможет быстро адаптироваться и провести сложную операцию в полевых условиях, а военных медиков ко всему этому готовят. Есть военно-медицинская Академия в Санкт-Петербурге, где таких людей обучают; раньше, при Советском Союзе, было так: студент учился 4 года на факультете медицинского вуза, потом, если его отбирал военкомат, ему поступало предложение закончить военный факультет, и дальше его готовили как военного медика. Таким образом, у нас был накоплен достаточно большой опыт в лечении раневых заболеваний, огнестрельных ранений, контузий и прочее, чего гражданские медики не имеют. Почему мы сейчас вынуждены наших инвалидов-“афганцев” направлять на лечение в специализированные медицинские учреждения в России? Потому что там этот опыт сохранили. Людей с такими заболеваниями, как посттравматический синдром, синдром раневых заболеваний у нас никто не лечит, и протезирование, к сожалению, у нас тоже делается не на должном уровне. И вот даже тот опыт, который имеется у наших военных медиков, мы в ближайшем будущем можем потерять если они станут гражданскими, то я не думаю, что они будут продолжать работать. Многие их них просто уйдут из военной медицины, и она ничего не приобретет, а только потеряет. То же самое — тыловые службы, они были предназначены для обеспечения войск не только в гражданское время, но и на период военного времени, а это достаточно сложная работа. Мы по опыту афганской войны знаем, что там тыловикам приходилось достаточно тяжело. Полевые пекарни — это обеспечение питанием солдат, которые оказались в отрыве от основных подразделений, и опыт, который был накоплен нами в этой сфере, просто отодвинуть в сторону — такое у меня, как человека в прошлом военного и остающегося офицером, в голове не укладывается.

— Почему мы пришли к необходимости издания этой книги? Находясь в довольно опасном окружении, надо все время помнить слова: “Жить в обществе и быть свободным от него нельзя”. Мы находимся во взрывоопасном регионе. Доказательством тому были события в Баткене, когда вооруженные формирования без каких-либо препятствий преодолели границу, и Казахстан вынужден был создавать пограничную службу на границе Казахстана и Киргизии. Таковы же возможности и Таджикистана, хотя он от нас вроде бы далеко, но на самом деле он настолько близко, насколько мы даже не подозреваем. Я опять же возвращаюсь к Узбекистану, все самые кровопролитные войны в истории нашего государства проходили из-за земли и воды. И государство, которое себя уважает, конечно, в такой ситуации “качает мышцы”. Опять же с того времени, как Казахстан получил независимость, должного внимания таким формированиям, как МО и силовые структуры, не уделялось. И за это время было растеряно немало грамотных офицеров, хороших специалистов. Сейчас создался вакуум, на такие должности стали приходить люди молодые, вроде бы стремящиеся что-то делать, но они не готовы к этой работе. И теперь начинают призывать офицеров запаса, начинающих специалистов, которые прошли подготовку на военных кафедрах. Но наша армия никогда не была готова к борьбе с терроризмом. Она изначально не предназначалась для этого. Только общими усилиями силовых структур можно противостоять терроризму.

Естественно, не только силовые структуры должны быть готовы к таким событиям, но и люди, понимание этого и подвигло нас к написанию такой книги. Но такая подготовка среди населения, к сожалению, не ведется. Раньше учения по гражданской обороне проходили во всех школах, и даже самые маленькие школьники относились к этому достаточно серьезно. У нас существует сейчас нехватка преподавателей начальной военной подготовки, в свое время мы отказались от них, а сейчас не можем найти людей, которые бы болели за это дело и работали, потому что, во-первых, сложный контингент среди школьников. Мы уже привили своим детям настолько пацифистские настроения, мол, ничего не будет, ничего не произойдет, что с ними сейчас в школах заниматься тяжело. Офицеры запаса не идут туда работать, да и уровень зарплаты учителей у нас, как известно, очень низкий. Когда-то существовала кафедра, она и сейчас, по-моему, есть в одном из вузов в Караганде, где готовили целенаправленно преподавателей НВП. При Советском Союзе туда направляли тех, кто прошел Афганистан. Эту работу по подготовке людей к чрезвычайным ситуациям надо начинать снизу. Но, к сожалению, это практически никому не нужно. Сейчас мы снимаем фильм по проблеме терроризма, “Группа оценки рисков” выезжала во многие регионы, беседовала с компетентными специалистами.

— Вы знаете, я в Алматы с 80-х годов, и сколько помню, всегда говорили об угрозе землетрясения. Другое дело, что когда возникает чрезвычайная ситуация, оказывается, что люди к этому не готовы. То, что говорят, это понятно, но за словами должны стоять реальные дела. Если службы к этим моментам хоть как-то готовятся, то люди к собственной безопасности относятся наплевательски.

— Я говорю о том, что у нас как бы готовятся. Вернее, показывают, что они готовятся. К сожалению, проведение учений даже в Алматы, где службы АЧС самые обеспеченные, выявило достаточно много изъянов. По моему мнению, такие ситуации надо предугадывать и предупреждать. А у нас идет обычная констатация, когда это уже произошло.

Взять в качестве примера теракт на Дубровке. При опыте противодействия терроризму российских спецслужб, при том, как предупреждалось население, при том, что в Москве было до этого несколько терактов, все равно произошла трагедия – это о чем говорит? Это и беспечность людей, и некомпетентность служб, которые предназначены для предотвращения таких терактов. Наши правоохранительные органы часто жалуются, что у нас слабая раскрываемость, люди не помогают. У нас кто раньше выступал в качестве осведомителей, первых помощников следствия? Бабушки на лавочке. Невозможно было квартиру обворовать незаметно, все люди знали, все видели. А сейчас люди знают, видят, но не говорят. Это свидетельствует о том, что наши органы слабо работают с населением.

— Конечно, и этот момент присутствует. Почему нам, афганцам, приходится становиться юристами? Потому что с такими органами приходится разговаривать только с позиций закона. К сожалению, они пользуются тем, что люди не знают законов, у нас опять же и норма есть: незнание закона не освобождает от ответственности. А если уж вообще в дебри лезть, то у нас подростки не знают, что с четырнадцати лет наступает уголовная ответственность по 8 статьям за определенные преступления. Тоже проблема – в школе никто не работает, не занимается правовой грамотностью подростков, опять же вспомним, как в советской школе преподавали основы законодательства. А сейчас спроси ребенка, знает ли он, с какого возраста наступает уголовная ответственность, – конечно, нет. Вот с этого все и начинается.

— Почему-то на определенном этапе в Советском союзе появилось соперничество между этими структурами, и оно, к сожалению, осталось и развивается дальше. Хотя изначально в СССР МГБ объединяло как раз Министерство внутренних дел и Комитет государственной безопасности, потом они разделились на два ведомства. Интересно, что в таких структурах есть еще службы собственной безопасности, которые, помимо того, что принимают людей на работу, еще и начинают за ними следить, не превышают ли они свои служебные полномочия. Сейчас нет доверия к правоохранительным органам, потому что идет достаточно слабый кадровый отбор, начиная с низового звена, с которым практически никто не работает. То же самое происходит в армии, но ведь солдаты приходят в армию не откуда-нибудь, воспитаны они были в нашем обществе. И в МВД, КНБ – тоже часть нашего общества, поэтому противостояние злоупотреблениям со стороны силовых структур не должно быть проблемой только этих самых структур. Мы видим проблему в слабой воспитательной работе, начиная с детского сада, потом в школе и вузах. Раньше дисциплина была на достаточно высоком уровне, а сейчас каждый студент в группе ведет себя совершенно независимо, он не чувствует никаких обязательств, то же самое можно сказать о школах. А потом этот человек попадает в какой-либо коллектив, и получается, что он независим от коллектива, а коллектив независим от него. И неудивительно, что в силовых структурах складывается ситуация, когда никто никому не доверяет.

То же самое в армии: сломали систему замполитов, потеряли специалистов, сейчас таких профессионалов практически не готовят, и в настоящее время мы пожинаем плоды этой политики. Если человеку вовремя какую-либо идею в голову не заложить, то потом будет уже поздно. А у нас по большому счету нет идеи государственности в Казахстане. А идея начинается сверху. По моему мнению, мало кто из чиновников любит свое государство, любит людей, живущих в этом государстве. Люди для них являются всего лишь источником личного обогащения. И мне нечего сказать матерям, которые вынуждены отдавать своих детей в армию, когда они говорят: “Вы, афганцы, призываете служить в армии, отдавать долг государству. А кому я что должна? Вот у меня ребенок родился, я начинаю деньги платить: за детское питание, за лечение, за детский сад, потом за обучение в школе, в вузе. И что он должен защищать? Особняки нуворишей? Я живу с пятью детьми в однокомнатной квартире, а он должен защищать особняки”. Кто ответит на эти вопросы и как любить государство, которое не заботится о своих детях? У нас чиновник говорит о том, что у нас все дети в школе учатся, а потом, когда начинается проверка, выясняется, что около 10 процентов детей в школу не ходят. Где они? Они вынуждены зарабатывать деньги, кто как может.

— Это только по Алматы. Да о какой статистике можно вести речь, если во время недавних выборов вскрылись такие факты, что только на моем участке оказалось, что у нас целый подъезд дома не был переписан. И никто пригласительные на выборы не принес. И лишь когда второй тур выборов начался, пришли люди и стали нас переписывать. А аполитичность населения, безразличность к происходящим процессам, — ее ведь создают искусственно сами чиновники. Им невыгодно иметь грамотное население, в том числе и в юридическом вопросе. К примеру, у нас, когда полицейский патруль останавливает подростка на улице, он не знает, что о его задержании должны в течение часа сообщить родителям, что никто не имеет права вести допрос в отсутствие родителей и учителей, но ведь это нарушается повсеместно. До сих пор у нас нет “Закона о ветеранах”.

Или 27 человек отправили в Ирак – а ведь это тоже часть нашего общества, наши граждане. Вполне возможно, что их ждет судьба ребят, которые отслужили в Таджикистане. Когда встает вопрос о них, не то, что чиновники, даже депутаты говорят: “Они же контракты подписали, они поехали деньги зарабатывать”. Хорошо, но разве они перестали быть гражданами Казахстана после того, как подписали контракт? Да, они стали контрактниками, но какие они там деньги зарабатывают? Извините, у нас есть люди, которые получают гораздо больше денег в месяц. А вот что с этими людьми дальше будет, никто не думает. У нас привыкли так поступать: человек отслужил в армии — его пнули, как собаку, есть у него пенсия, позволяет она ему выжить, здоровый ли он, или больной, это уже никого не интересует. То же самое с ребятами в Таджикистане, их пять тысяч в Казахстане. Они не ветераны, не участники, они вообще непонятно кто. Сейчас начинают появляться инвалиды, которым “афганцы”, которые прошли уже тернистыми дорогами ветеранского движения, оказывают помощь в получении инвалидности, в госпитали устраивают. Но как ему доказать, что он инвалид в результате боевых действий? Документов-то нет, кроме постановления правительства о том, что он имеет 15 суток дополнительно к отпуску.

Кто опубликовал постановление правительства, на основании чего наши ребята сейчас находятся в Ираке? У них нет никаких гарантий, если они будут ранены, убиты, заболеют там, что им, их семьям будут предоставлены какие-либо социальные льготы. Кто сейчас знает, как живут семьи погибших в Таджикистане? Спросите любого чиновника, вряд ли он ответит. Скорее спросит: “А что, такие есть еще?” Из всего этого и складывается реальная обороноспособность государства. И создание комитета начальников штабов не решает проблем солдата, молодого офицера. А у чиновника одно в голове: “Надел погоны – продал себя”. Опять же у нас привыкли кивать на Соединенные Штаты. Американский офицер говорит: “Идя на службу, я знаю, что я лишаюсь части гражданских прав”. Так же, как и у нас, кстати, в Конституции записано: “Офицер не имеет права быть членом партии, профсоюза, не имеет права не выходить на работу и так далее”. Но как ему государство компенсирует потерю этих прав? А никак. Мы до сих пор не определились, сколько же стоит жизнь человека, был кормилец в семье, и вот он погиб, и не по собственной воле он поехал в горячую точку, а потому что ему государство приказало. Как его семья будет жить? Да что говорить о солдате, если, я знаю, что до сих пор нет памятника на могиле начальника Генштаба, Малика Сапарова. О чем после этого можно говорить? Хотя те люди, которые хоронили его, на могиле такие речи произносили… Но памятника-то нет, ну, может быть, по обычаям казахов, в течение года памятник установят, посмотрим. Мы свой памятник афганцам устанавливали в течение десяти лет. Сейчас нас больше всего беспокоят законы “О ветеранах”, “О социальной защите военнослужащих”. И положение наших ребят в Ираке.

В свое время “Казбат”, который хотели отправить в Афганистан, мы остановили. И ведь больше ни одну политическую партию, ни одну общественную организацию не возмутила даже возможность посылки наших граждан в Афганистан. А зачем они тогда вообще существуют, эти организации? Я разговаривал с представителями Комитета многодетных матерей: “Почему вы, зная, что у вас есть сыновья, которые могут оказаться в такой ситуации, ничего не сказали?” Нет, все молчат. Значит, это выгодно кому-то?

— По моим данным, тем, которые мне давал начальник Генштаба, 47 казахстанцев погибло в Таджикистане. А ребят, которые сейчас находятся в Ираке, просто-напросто оставили выживать. Наши “афганцы” в свое время ездили в Таджикистан, видели, в каких условиях вынуждены были служить наши ребята. Сейчас тем, кто в качестве миротворцев присутствует в Ираке, комиссия привезла всего по триста долларов за весь период, что они там находятся. А у меня, например, как у человека военного, возникает вопрос: сейчас там ведут инженерную работу – разминирование. По современным меркам, оборудование сапера, современные миноискатели стоят от 3 до 5 тысяч долларов. Как их экипировали, никто не знает. Подготовка подразделения велась в условиях строгой секретности, единственное, что показали, — это как их отправляют. И, кроме того, возникает риторический вопрос: что могут решить 27 человек? Один из депутатов говорит: “А что вы беспокоитесь? Они же миротворцы, они без оружия туда поехали”. А откуда они его тогда взяли? Купили, что ли, в Ираке? Кроме того, я постоянно прослеживаю новости по Ираку, там создана террористическая организация, которая ставит своей целью уничтожение всех миротворцев с оружием в руках. Кто оценит степень риска, который угрожает нашим солдатам? Да, они рядом с украинскими миротворцами, да, они находятся в зоне польской ответственности. Но вот вопрос: почему наш батальон не получил ООН-овский мандат? Да потому, что надо инспекцию пройти, потому что надо говорить на английском языке достаточно сносно, эти люди должны очень много чего знать и уметь. Но они-то этого не умеют, невозможно за год сформировать батальон, подготовить его и куда-либо отправить. На это требуются ресурсы и время на то, чтобы подготовить замену этому батальону. Вот они сейчас 6 месяцев там отбудут, кто следующий поедет туда и какова их подготовка? И какими они оттуда вернутся? Каков будет их статус? А ведь те, кто вернулся из Таджикистана, никто для государства. И эти могут оказаться никем. Вряд ли их как-то отметят, скорее, скажут: “Вы там деньги зарабатывали”. И еще вопрос, получат ли они эти деньги вовремя и в полном объеме.