При всех признаках ускоряющегося партийного строительства в Казахстане, пока это всего лишь протопартийность. Главные события еще впереди, и они предопределены логикой того, что именуется транзитным периодом…
Основным содержанием предыдущих лет рыночных реформ была, в широком смысле, приватизация и, соответственно, формирование частной экономики и системы управления ею. Политическая составляющая этих процессов также была важна, но играла все же вспомогательную роль. Соответственно, в роли публичных политиков того времени выступали либо деятели еще советского времени, либо диссидентствующие одиночки, отторгаемые консолидированной приватизационной задачей госэлитой. Реально же допущенные к приватизации представители власти и бизнеса собственно в политике не участвовали, что и являлось обязательным условием успешной карьеры. Поэтому закономерно, что практически все ведущие представители национальной элиты, включая тех, кто уже вышел на арену публичной политики, и тех, кому это еще предстоит, вначале состоялись исключительно как бизнесмены и госадминистраторы.
Эта часть транзитного периода завершена, частная экономическая система сформирована, революционных изменений и принципиальных переделов больше не предвидится. И, – как раз по этому факту, в повестку дня встает следующая определяющая задача нового транзитного этапа: “притирка” политической системы страны к реалиям уже состоявшегося распределения собственности и главных экономических потоков.
Нельзя оправдывать откат от начатых было в первой половине 90-х процессов демократизации, но объективности ради надо признать, что формирование президентского авторитаризма в определенной степени было детерминировано самой логикой приватизационного периода. В те годы существование Верховного Совета, имеющего конституционное право “принять к своему рассмотрению любой вопрос”, вряд ли смягчило бы социальные издержки радикальных рыночных реформ, зато наверняка затруднило бы сами эти необходимые реформы.
Наступление же постприватизационного периода характеризуется, прежде всего, расслоением прежде монолитной президентской “команды” на отдельные группировки, каждая из которых контролирует некоторую часть административных кадров, национального бизнеса и средств массовой информации. Сейчас в Казахстане уже сформировались примерно полтора десятка группировок национального и несколько сотен – регионального уровня, накопивших собственный “стартовый капитал”, выводящий их на такую следующую актуальную задачу, как борьба за представительство в избираемых органах.
В этом смысле объективная основа для реальной многопартийности в Казахстане действительно созрела, и борьба за мандаты, — теперь даже и местного уровня, пошла уже всерьез.
Тем не менее, определяющей характеристикой текущего политического момента является пока еще только зачаточная многопартийность, а основной интригой на ближайшую политическую перспективу будет то, во что она будет трансформироваться дальше.
Вот те определяющие характеристики сегодняшней именно протопартийной ситуации, которые, как пуповина, привязывают действующие политические структуры к недавнему приватизационному прошлому, и которые, как бы кто ни пытался продлить их существование, будут неизбежно отмирать по естественному ходу дальнейшего транзитного развития:
Во-первых, это пока еще латентная политизация большей части претендентов на депутатские мандаты. Заявки на участие в политическом процессе оформляются от имени ассоциаций предпринимателей, правозащитных, женских, благотворительных, каких угодно иных общественных организаций, только бы подальше от открытой политики.
Во-вторых, это персонифицированное позиционирование всех без исключения легальных политических партий по отношению именно к главе государства, и только к нему. Политиками, претендующими на республиканский статус, а тем более – на создание собственных партий, на сегодняшний день в Казахстане могут быть лишь те, кто имеет личную историю отношений с самим Президентом. Причем к лидерам оппозиции это универсальное требование относится еще больше, чем к назначенцам партий власти.
Соответственно, деление партий на оппозиционные и провластные определяется, до сих пор, личным позиционированием их лидеров по отношению к Нурсултану Назарбаеву, а собственно политические установки играют пока вспомогательную роль. Так, при всей остроте полемики партий власти и оппозиции 90% текстов их программ легко меняются местами.
В-третьих (и главных), сама конкуренция партий и кандидатов за голоса избирателей пока еще стоит лишь на втором месте по отношению к тому же административному ресурсу, с помощью которого “делались” итоги всех важных голосований 90-х годов. Хотя бы относительная реальная конкуренция возможна лишь между кандидатами, равноудаленными от оппозиционного полюса и равно приближенными к полюсу властному. По отношению же к открыто оппозиционным кандидатам административный ресурс используется также открыто. Плюс – массированный “черный пиар” из “неизвестных” штабов, в обнаружении которых власти демонстрируют абсолютную беспомощность. Плюс – покровительство массовому подкупу избирателей и избиркомов со стороны выставляемых против лидеров оппозиции бизнес-кандидатов.
Суммируя, мы можем сказать, что реальной многопартийности в Казахстане еще нет постольку, поскольку главные итоги выборов, как и прежде, планируются в администрациях, после чего реализуются отработанными манипуляциями в избирательных комиссиях. Электоральные же технологии партий и кандидатов пока вторичны.
Собственно, это уже секрет полишинеля, о котором в Казахстане прознал даже самый наивный избиратель. На что и отвечает массовым разочарованием в политике и политиках как от власти, так и от оппозиции. Круг замкнулся: потенциальный электорат сидит дома, а политический процесс зацикливается на уровне “междусобойчика” про- и контраэлит.
Но здесь же мы может констатировать и то, что этот период подходит к своему логическому завершению. О чем, прежде всего, говорит кризис избирательной системы, уже не способной выдавать заказной продукт так же беспроблемно, как это делалось всю вторую половину 90-х. Скрытые прежде швы фальсификационных технологий сейчас буквально выпирают наружу, и продолжать так дальше власти, как бы ни хотели, долго не могут, — это попросту не прагматично. Но пока демонтаж акимовских избиркомов сдерживается такой жизненно важной необходимостью, как нерешенность проблемы преемственности верховной власти с соответствующим опасением потерять контроль за предстоящими парламентскими и президентскими выборами. Тем не менее (благодаря довыборам в Мажилис в декабре прошлого года и недавним выборам в маслихаты), публичные разоблачения и скандалы уже сейчас набрали такую критическую массу, при которой удерживать статус-кво столь долго не удастся.
Собственно, уже начавшаяся борьба за формирование избирательных комиссий из представителей партий и окажет решающее влияние на сценарий предстоящих парламентских выборов. И хотя конкретные прогнозы пока делать рано, одно можно утверждать уверенно: чуть раньше или чуть позже, но фальсификации и электоральные технологии поменяются местами: борьба за избирателя станет главным приоритетом, а манипуляции с бюллетенями – вспомогательным.
А это переориентирует казахстанскую многопартийность с персонально президентской на уже долгосрочную ось симметрии, лежащую вдоль направляющего вектора состоявшейся рыночной экономики Казахстана. Каковым является сырьевой экспорт.
В этом смысле провластные партии тоже находятся еще на полпути к выявлению своего политического лица.
Так, фактически правящей Казахстаном партией является Нефтяная, хотя как раз она на политическом поле в явном виде не обозначена. Причина очевидна: сам принцип формирования президентско-акимовской вертикали еще с раннеприватизационных времен предполагал слияние с нею же и всего определяющего как стратегическую, так и региональную экономику страны “стержня”. Соответственно, нефтяной бизнес, как системообразующий, непосредственно представлен в высшем руководстве Казахстана, что и избавляет Нефтяную партию (пока) от забот по своей парламентской легитимизации.
Хлопоты за политическое представительство сырьевых поставщиков пока взял (точнее сказать – стянул) на себя иностранный г-н Машкевич, — хозяин второго, после нефтяного, экспортного бизнеса. Сама по себе Евразийская группа извлекает из такой своей “поддержки политики Президента” весьма и весьма немалые дивиденды, да и в целом легализация политической структуры, отрабатывающей интерес иностранных собственников стратегических экспортных производств для вызревания общественного сознания, небесполезна. Но в целом та роль, которую играет сейчас Гражданская партия в политических процессах страны, безусловно, негативна. Более того, — опасна.
Еще одной провластной партией, сформированной именно под состоявшийся экономический интерес, является Аграрная – партия хозяев зерновых элеваторов и наиболее плодородных пахотных земель. В принципе, политическая легитимизация узаконенных Земельным Кодексом аграрных латифундистов также имеет свой смысл, но прогрессивной Агарную партию тоже, разумеется, не назовешь. Впрочем, в утешение “аграриям” можно сказать, что политического вреда они приносят меньше, чем “граждане” (в той же пропорции, в которой сельская экономика проигрывает хромо-алюминиевой). Но, с другой стороны, для нашего национального менталитета их вредоносность не меньше.
Теперь о как бы “правящей” партии, созданной для опосредованного выражения главного интереса приватизированной экономики уже со стороны госбюрократии. Официальным лидером “Отана” провозглашен Президент, что действительно адекватно его положению в системе власть – частный бизнес. Организационно – это партия принудительно записанных “в политику” чиновников и “бюджетников”, что тоже не удивительно. Удивителен, на первый взгляд, другой момент: идеологически “Отан” позиционирует себя как партию… социалистическую(!?). Но это тоже объяснимо — в программу вспомогательного “Отана” реальная партия власти пытается заложить именно то, чего ей на самом деле не хватает для внутренней устойчивости, перекошенной в сторону вывоза природной ренты экономики – социальной справедливости.
Однако понимаемая всеми искусственная начинка «Отана» не позволяет этой “партии Президента” проводить в жизнь свои действительно необходимые для устойчивости не только всей страны, но и самой же власти программные декларации. Политическую устойчивость системе способна придать только лишь реальная оппозиция экспортно-сырьевому полюсу.
Объективная проблема в том, что вся база несомненных экономических успехов Казахстана сконцентрирована на весьма небольших территориях-анклавах, а из примерно 27 миллиардов долларов нынешнего ВВП более 23 млрд. производится в регионах проживания менее чем 3 миллионов человек. Причем вся горнодобывающая отрасль, хотя ее доля в национальном ВВП уже перевалила за 50%, способна обеспечить работой всего несколько сотен тысяч человек. В результате у нас, даже по официальной статистике, 41% всего трудоспособного населения (а это больше 3 миллионов) – так называемые “самозанятые”. За исключением нескольких промышленно-сырьевых “оазисов” и административно-финансовых центров, вся гигантская территория Казахстана с проживающими на ней 12 миллионами человек по уровню развития производительных сил и подушевому ВВП мало чем отличается от нищенствующих Кыргызстана и Таджикистана. И с развитием нефтедобычи эти диспропорции будут только увеличиваться.
Разумеется, партия власти “делится” с населением, особенно в преддверии выборов. Так, проведено повышение пенсий, объявлено трехлетие поддержки села-аула, и т. п. Но сам по себе Экспортный Альянс никак не может отказаться от сути своего бизнеса, ориентированного на вывоз сырья по стоимости минимизированных издержек с отмывкой основной ренты уже за границей. Например, нефтедобыча, принципиально – самоинвестируемая, до сих пор не может обходиться без так называемых иностранных инвестиций. Хотя последние на самом деле являются всего лишь частичным реинвестированием откачанной за рубеж сырьевой прибыли.
О масштабах утечки за границу национальных финансовых ресурсов можно судить по таким данным:
В прошлом году экспорт составил $10,2, а импорт — $7,5 млрд., итого во внешнеторговом обороте оказались “свободными” 2,7 миллиарда долларов. Плюс в том же году внутри страны по счету текущих операций было показано минусовое сальдо 600 миллионов. Итого — куда-то “потерялись” 2,7+0,6=3,3 миллиарда долларов. Которые (что Правительство подало, как большой успех) были “компенсированы” двумя миллиардами долларов “иностранных инвестиций”.
Это – официальная статистика. На самом же деле, если судить по тому, что список получателей казахстанского экспорта возглавляют Бермудские острова и что значительную долю нашего импорта составляют дорогостоящие поставки или просто услуги для тех же экспортеров, к результату 3,3-2,0=1,3 миллиарда, “осевших” за один только год за границей, долларов можно смело плюсовать, как минимум, еще столько же.
Но и остающаяся внутри страны выручка от сырьевого экспорта расходуется не более рационально. Так, только валютный “кэш”, расходящийся на взятки “силовикам” и чиновникам, составляет, по разным оценкам, от одного до полутора миллиардов долларов в год. Непроизводительную отмывку-материализацию этих гигантских денежных потоков мы наблюдаем в тех же двух столицах: это сверхдорогой “элитстрой”, забитые “иномарками” улицы, изобилие казино и ночных заведений, пустующих ресторанов и гипермаркетов.
Перенасыщение непроизводительными капиталами сказывается и на казахстанских банках (хотя их развитие, в целом, впечатляет). Это ненормально, когда при инфляции всего в 6-7% годовых, кредитные ставки не опускаются ниже 15-20%, то есть держатся выше рентабельности массы внутренних производителей. Но при этом прибыли “системообразующих” комбанков зашкаливают за 40-50 процентов, то есть просто “делать деньги” из денег в такой экономике на порядок выгоднее реального производства!
Наконец, нельзя не упомянуть и Национальный банк, который только в этом году скупит у экспортеров, самое малое, два миллиарда “избыточных” долларов. Конечно, так тоже можно поддерживать стабильный курс национальной валюты, однако (называя вещи своими именами), — налицо сознательное занижение рыночного курса тенге, фактически – целевая государственная дотация сырьевого бизнеса.
Одним словом, у политической партии, решившейся всерьез оппонировать Экспортному Альянсу, есть и многочисленный электорат, и убедительные программные лозунги.
Причем, что принципиально важно, — политическая оппозиция сырьевому бизнесу отнюдь не означает отрицание необходимости и полезности для Казахстана дальнейшего наращивания экспортного потенциала.
Так, не противниками, а союзниками демократической оппозиции могут быть две из трех фракций неявной пока Сырьевой партии. Во-первых, это солидные международные компании, которые вполне готовы к ведению “прозрачного” бизнеса при неукоснительном соблюдении национального законодательства и подписанных контрактов. Во-вторых, это государственный “Казахойл”, или тот же “Казатомпром”, которым сам Аллах велел работать на национальную экономику под контролем Парламента.
Тогда против какой же экспортно-сырьевой фракции должна принципиально выступить демократическая оппозиция?
Против офшорной. Точнее, — против многоступенчатых (далеко не только офшорных) конструкций, создаваемых специально для сокрытия истинных владельцев и получателей сырьевой ренты. Самого же экспорта через офшоры, как способа легальной минимизации налогов, практически трудно избежать.
В целом же сама мировая практика показывает нам, от чего мы должны уходить и в какую сторону стремиться в плане использования сырьевых богатств для устойчивого развития страны.
На одном полюсе мы видим нефтедобывающие африканаты, на другом – Норвегию, королевство по названию и парламентскую республику по существу. В первом случае все ограничивается неизбывной нищетой населения, коррупцией и роскошью правящих кланов, во втором — нефтяной бизнес вообще не является ни иностранным, ни частным и полностью работает на процветание нации.
Мы также имеем свежий пример России, где в результате смены президентов произошло “расщепление” пока еще авторитарной политической и уже частной экономической власти, что чревато самыми малоприятными последствиями как для политической стабильности, так и для экономического суверенитета страны.
Итак, в социально-экономическом плане программа демократической оппозиции должна основываться на требовании “прозрачности” сырьевого экспорта, что могло бы высвободить для решения социальных проблем и инвестирования внутренней экономики, как минимум, 2-3 миллиардов долларов в год, а в дальнейшем, — значительно больше.
Что же касается политической части, то центральным пунктом оппозиционной платформы должна стать трансформация президентской системы управления страной в парламентскую. То есть – исключение из самой системы государственной власти такой все решающей персональной должности, которую сырьевым экспортерам имело бы смысл “приватизировать”. (Но при этом институт президентства, как гармонизирующий три самостоятельные ветви власти, целесообразно сохранить.)
До кристаллизации таких программных установок мы пока имеем протопартийную систему, в которой полуявно правящей Офшорно-Сырьевой партии противостоит столь же полуоформленная оппозиция.
Однако “заготовки” для формирования обоих полюсов реально многопартийной политической системы в Казахстане уже налицо.
Так, на левом фланге имеется Коммунистическая партия, не претендующая на фундаментальные программные изыски, однако сильная “автоматическим” представительством значительной части “униженных и оскорбленных”. Наиболее желательный путь транзита для казахстанских коммунистов – завершение преобразования в Социал-демократическую (Социалистическую) партию.
На правом фланге укрепился “Ак жол”, представляющий ту часть национального бизнеса, интеллигенции и госчиновничества, которая не имеет прямого отношения к сырьевому экспорту и мотивирована развитием внутреннего экономического и общественного потенциала. Конформистская сущность “Светлого пути” дает ему преимущества перед “радикальными” демократами, но эта же сущность является его непреодолимой слабостью.
Поэтому принципиально необходим стоящий между коммунистами и “младотюрками”-либералами Демократический выбор, как более твердая часть общей оппозиции.
В любом случае, всем без исключения политическим партиям Казахстана, претендующим на самостоятельное значение, придется так или иначе позиционироваться именно по оси: Офшорный Альянс – Парламентские демократы.
В этом смысле у партий власти главные события тоже еще впереди. Возьмем, например, “Асар”.
При всех финансовых, информационных и административных возможностях Дариги Назарбаевой, задача ее политического становления настолько трудна, что, скорее всего, находится за пределами ее потенциала. Поскольку она, с одной стороны, выступает Дочерью, но, с другой стороны, принадлежит, вместе с супругом, к не основной части нефтяного крыла.
В результате у “Асара” на выбор всего два варианта, способные сделать эту партию серьезным субъектом политики:
а) открыто позиционироваться в качестве политической Покровительницы и Наследницы именно экспортно-сырьевого направления национальной экономики;
б) стать в парламентскую оппозицию семейному офшорному бизнесу.
Оба выбора предполагают весьма отчаянную личную решимость и жесточайшую борьбу за лидерство либо в Ближнем Круге, либо в лагере демократов. Что, глядя на подбор соратников, — мало реально. Поэтому наиболее вероятная ближайшая судьба “Асара” – послужить вспомогательной конструкцией, обслуживающей тактические избирательные задачи 2004 и 2006 годов.
Тем не менее, логика политического развития все равно поставит Дочь перед вышеуказанным выбором. Причем, чем более мощно начинается сейчас ресурсная “раскрутка” “Асара” (а соревнование с набирающей обороты оппозицией к этому вынуждает), тем скорее Дариге Нурсултановне придется принимать непростое решение.
Впрочем, как партии власти будут решать свои транзитные проблемы, — это все же их дело.
Нам же, представителям демократической оппозиции, в это решающее время жизненно важно правильно структурировать собственные ряды и программные установки.
На что и направлено все вышесказанное.
“СОЗ”, 19.11.03.