Консервативная революция или архаика
Когда народ не имеет ориентиры, что то вроде, когда толпа не видит света, в какую сторону двигаться, каким способом добираться и что при этом делать, одному ли, или вместе со всеми, жестоко конкурируя, или дружелюбно и солидарно, а просто использует в качестве адекватного, сообразно с окружающей средой поведения биологический инстинкт, хотя, впрочем, страх это и есть часть врожденно- рефлекторного, инстинктивно вложенного в любую животную особь.
Отсутствие в так называемом “коллективном бессознательном” (по Юнгу) базовых так называемых цивилизационных ценностей, которые есть права и свободы личности, не рода, не племени – нет, а микросвободы одного человека, который утверждается с младенчества и истоков в качестве личности, — создает вокруг себя соответствующий коллектив свободных людей или группу личностей. В казахских семьях с детства приучают к почитанию, сначала старшинства, иерархии, потом это самое почтение старшего брата переходит на почитание внешней родовой иерархии, в современном случае чинопочитание. Бытовая культура — это малая идеология. После семьи человек должен погрузиться в идеологию общества. Когда молодой человек вырывается из под власти отца по каким-либо не было причинам, например, попадает в город, он вступает в иерархические отношения системы. Когда в обществе он не получает основные ориентиры, а взамен ему говорят, что ориентиры имеют цену, не ценность, а цену, он автоматически применяет навыки своей малой семейной идеологии. Это неизбежно несмотря на пропаганду гражданского общества, прав и свобод, уважения личности ведет к новому тоталитаризму. Никакой
идеологии или ориентиров, в первую очередь моральных такая система не дает. Применительно к нашему тексту для полюса власти с его очередным мероприятием культивируется архаическая сторона человеческой натуры, малая идеология семьи или ее послушание. Система покупает простоту, первичные узы, поэтому после окончания приватизации вместо идеологии развития тиражируются фольклорные номера — культурная само по себе архаика. Культурная архаика необходимая только для первичной самоидентификации, типа \»мы с тобой похожи\» или \»мы с тобой одной крови!\» для движения развития и тем более в таком не простом мире, давно подчинившем любую архаику и заставившим любых \»индейцев\» только стоять у своих натуральных жилищ, абсолютно не годится. Это путь в резервации и небытие.
Когда на мероприятии стала пропагандироваться новая доктрина, новое поведение, новый стиль, все это можно было бы назвать — стала внедряться новая культура, основанием которой был свободный человек он же личность. На самом деле эта \»личность\» — долгая эволюция христианства, совершенствование христианских догм, надо сказать известное от схоластических споров до религиозных воин, под экономические изменения. Итальянское Возрождение торговых центров и Реформация послужили для этой \»личности\» ступеньками возмужания, формирования нового течения во главе которого, в центре философии прогресса, а затем и научного социализма оказался человек. Что до советского толкования социализма, оно всегда было \»сверху\», патернальным, хотя и произошло вроде от той же самой человеческой эволюции в качестве ориентира счастья. (Автаркия сталинского \»социализма в одной стране\» привела к возрождению восточной традиции, только с некоторыми политическими накроплениями научного социализма, в виде власти и пропаганды. Сталинский социализм — это почвенный социализм, крестьянский социализм, с обязательным присутствием деспота- монарха и подчиненной общины). Толкование счастья было ремеслом партийных профессиональных идеологов и пропагандистов. Счастье нормировалось, взвешивалось и измерялось. Так как материальное счастье было под контролем управленческой бюрократии, для своих оно было земным, продуктовым, дефицитным для аудитории — возможностью, коммунизмом через … лет. Оторванность социалистической доктрины, а именно в марксистском понимании построения коммунистического общества руководствовались советские вожди, от своего места идеологического происхождения, то есть от левого Запада, привела к фактической реставрации, от культурных и организационных форм до консервативного контрреволюционного переворота. Пропаганда справедливости и декларация счастья вместе с формированием управленческой элиты, номенклатурных династий и дипломатических корпусов одновременно с низкими варнами рабочих — крестьян привела латентно антагонистичное, согласно классикам классовое общество к неверию, иронии, цинизму — рефлексу нижайших каст, да и зрителей — среднего класса, всех граждан, всех обывателей. Искаженное лицо \»гегемона\», какого-нибудь стесняющегося самого себя пролетария в спецовке, пытающегося улыбнуться наподобие покорителей Днепрогэса в объектив прилипчевого корреспондента — сознательного подхалима, чьим говорящим в прямом и переносном фото наряжали передовицу потом и как обычно идеологического органа, было в реале насмешкой над давно непочетным, презренным и грязным трудом, — разве это не повод усмехнуться и укрепиться в цинизме и неверии массе подневольных читателей этого же печатного органа? Гражданская обструкция стала проявляться во всем, от выраженного карьеризма, до низкой мотивации труда. Понизился контроль, самоконтроль, дисциплина, что крайне необходимо идеологизированному обществу, от отсутствия стимула, обезоруживающего \»мы живем в самой справедливой стране\», \»у нас не может быть инакомыслия\», — пьянство, показуха, воровство. Кризис социальной веры выразился в дроблении идеалов на материальные составные, большие надежды, определяющие нацию заменились на усилия по добыванию фирменных вещей с наклейкой фирмы. Консервативный импульс \»снизу\», тормоз ген, культуры выписанный марксизму и революции донными слоями, разоружившими ее динамику, в противовес, навязавший ей национальные органические рефлексы, завершился обычным кризисом-крахом, характерным при падении любого традиционного общества. Наверху буржуа -функционеры и армии гипнотизирующих пропагандистов, внизу — пока инерционная послушная толпа, но хранящая анархию, бунт на уровне нервной вегетации . Иррациональному недовольству толпы был дан выход вместе с капитализацией функционерами своих должностей. Так как источником всех бед было государство и общая (социалистическая) собственность, вожделенным институтом почти заклятием стали идеологические антагонисты общинности — частная собственность и демократия. Негативная энергия разрушения была направлена на социализм, на марксизм, на самом деле на фантом марксизма, на фантом социализма, которых на самом деле и не было. Что было неосознанной догадкой номенклатуры — собственного паразитизма и принадлежности другой формации, о чем она старалась не распространяться, — армия пропагандистов гипнотизировали толпу, что \»народ и партия едины\»,
то стало открыто вместе с кризисом распределительной экономики. Народ и партия не едины, отличны, враждебны, у каждого своя дорога, свои средства передвижения, свои продуктовые магазины. Чем было вызвано сохранение властных персоналий и плавного их перехода от из одной системы в другую, причем с таким подлым перераспределением прибавочного продукта? В первую очередь вина была возложена на организационную форму, нетоварное производство, плановую экономику, коммунистическую агрессивность, ну и конечно на давно почившие персоналии советской истории. Виновниками кризиса стали вожди прошлого и несколько наиболее одиозных номенклатурщиков преклонного возраста. Критика социализма, классиков марксизма, советских руководителей, по частностям советского строя, идеологии, плановой экономики на самом деле была организованна самой бюрократией, это было очередное мероприятие номенклатуры, если не прямо, осознанно, хотя позднее были и откровенные прожекты, то всем своим участием в работе системы, хотя бы и в дестабилизации, разрушении и дискредитации госплана как экономической основы. Своим непрофессионализмом, своим паразитизмом, своей жадностью и мещанством партийная бюрократия, номенклатура привела к кризису системы, системы, которая в свое время подняла их из самых жутких низов. В дальнейшем, когда номенклатура перейдет на эксплуатацию национализма, его формы и вида для управления своими народами, организационно она будет использовать такую же схему партийного собрания, форму мероприятия. Персонально сохраняться даже лица вождей, а мероприятия будут проходить в тех же залах и аудиториях. Почему же им удалось сохраниться или выдвинуть на передний план подготовленных для манипуляции \»комсомольцев\»?
Во — первых, инициатива \»реформы\», осознания \»ошибок\» и \»просчетов\», \»раскаяние\» за содеянное их старших товарищей принадлежит партийной верхушке. Это была инициатива сверху, характерная для традиционного общества. Патернальный сигнал, отеческое добро. Осознавший, раскаявшийся, попросивший прощения — это как бы уже свой человек, \»повинную голову меч не сечет\».
Во — вторых, в традиционном обществе среди рядовых нет инициативных общинников, нет инициативы, они ее добровольно отдают выборному лицу. Инициатива не поощряется в корне, выскочек не любят, карьеристам подчиняются. После делегирования как бы своего голоса и сформирования властной иерархии инициативные гасятся в зародыше в мягком варианте скромностью, в жестком круговой порукой. Веками: есть вожди и есть масса. Формирование классового общества (варианты сословного, кастового) требует лишь \»юридического\» закрепления, общего формального согласия всех, всего расслоенного по каким-либо критериям (чаще всего имущественным) общества. Формальное и фактическое согласие было получено недовольством существующей системой, сначала экономикой (бытовое, всем надоели унижения и дефициты, привилегии управленцев), потом и идеологией (управленцы — коммунисты, это их, не наша, собственная идеология). Все это недовольство управляемо. Больше плановых диспропорций — больше ассортимент дефицитов. А кто составляет план, кто контролирует его осуществление, кто реализует и как необходимый товар? Банальная отписка, ставшая констатацией задним числом, что де реформы были выгодны номенклатуре, тут не интересна, что она приватизировала всю собственность, что сделала обездоленными, пустила по ветру массу людей, заставила мигрировать, воевать между собой, толпа на толпу, нищих с нищими. Нам интересен механизм, способность и размер административного ресурса контролировать ситуацию, если говорить сочнее, как возможно бросить массу людей из 18 века (или каменного века) в отношения, основанные на современном, передовом, прогрессивном способе производства. Как может идеология контролировать поведение народов, заменить им традиционную веру, загримировать и омолодить старых богов. И насколько долго. Насколько долго будет продолжаться волевой эксперимент, и как скоро генетическое время, история вернет \» своих детей \»домой\» в старую кровь и кожу, времен Ую клетку, противостояние. Во всяком случае, нельзя не увидеть в практике нашего социализма традиционных черт: вожди и масса, паразиты, может быть не ярко выраженные эксплуататоры и задроченный рабочий класс, элита и серые одинаковые плебеи и уж тем более не увидеть господ и люд, целые государства пошедшие, заметим, добровольно к новым господам в наем в \»буржуазное\» время. Правда и это \»буржуазное\» время имеет подозрительную схожесть с 16 веком. Однако аборигенами подражают не просто рыночным азам, они даже преуспевают (от простоты закрепленных рефлексов) в этом деле. Любая рефлексия, сомнения, критичность которыми обременяется личность с того момента, как становится сама собой, имеет способность смотреть на себя со стороны критически взглядом способствует проигрышу и выигрышу в разных условиях проявления и сопоставления с диким, доцивилизованным миром.
Известно по истории, что диктатура или тирания одного диктатора или тирана столь непонятная рефлексирующей образованности, — обычно этому удивлялись или возмущались побывавшие в Европе люди феодальной элиты или сами европейцы — является высшим проявлением этого самого культурного векового патернализма. Любое привнесение изменения в эту систему через верховную волю “демократических” элементов чревато бунтом и смутным временем. Нарушаются базовые мировоззренческие основы или в культурные рефлексы вносятся чужеродные раздражители, для которых требуется время привыкания, закрепления в опыте и стереотипе. Столь огромная животная, адаптационная часть в общей душе коллективного бессознательного и такая маленькая человеческая, а еще меньше цивилизационная утверждают культ универсальной силы, и физической в том числе.
Любое послабление тисков традиции освобождает из сочленений некоторые детали, которые, если рассматривать человеческое общество в качестве свободных частиц, находятся в состоянии поиска новой силовой опоры, — приводит к рассыпанию. Тело ищет опору, особь ищет защиту, культура ищет культуру.
Если советская идеологическая модель с огромной традиционной, патернальной составной внедряла свою цивилизацию и стереотипы успешно, — что имела сильную идеологию (мифологию) и составляющую эту идеологию силу. Пока советская номенклатура внушала уважение и страх, что в массе было одним и тем же, советская система была неуязвима. Как только номенклатура выродилась или представляла собой не авторитетного (авторитарного) тирана (в конкретно персональном выражении), когда каждый по отдельности партийно-советский деятель вызывал мягко сказать не уважение, а вместе они вызвали неприятие всей системы, тогда и стереотипное понятие “старшего брата” перестало быть императивом. Полнейшему нарушению традиционной иерархии нанесло внедрение новых стереотипов или мифов “про демократию”, про западное “изобилие и свободу”. В коллективное бессознательное традиционного народа вошла в виде мифа перспектива новой, более справедливой силы (силы порядка и справедливости), тем более, что сама номенклатура или старая сила своим миролюбивым “демократическим” поведением решила выбраться из собственного кризиса. Номенклатура превратилась в замкнутую такую же традиционную касту. Она погрязла в мещанстве и диктовала, популяризировала мещанство в каждой советской семье. Диктатура и тирания соответствуют традиционному обществу (апофеоз общинного послушания и формирование касты правителей с жесткими условиями отбора и вхождения в круг избранных, растянутый на длительное время испытания и проверок — сопутствует диктатуре, как формирование аппарата власти. Советская номенклатура, как вполне замкнутая и сформировавшаяся каста, феодальная элита выбрала не путь собственной традиции – мобилизации силы, следовательно, дисциплины. Как каста нижайшая, бывших подневольных, пролетариев – рабов, занимавшихся всю жизнь выживанием, стремившихся в элиту, — руководить, чтобы сохраниться и благоденствовать, иметь больше возможностей накапливать и повелевать, выбрала, при том не задумываясь, а всем ходом собственного возвышения другую “буржуазную” традицию, потому что не могла уже конвертировать свою власть в простые феодальные привилегии. Тем более, что по соседству проживала другая золотая знать – элита Запада, которая имела в традиции мерилом величия ДЕНЬГИ. Чтобы материально конвертировать властные номенклатурные привилегии в банк скажем других благ , открытых и не порицаемых в собственном традиционном обществе в устав касты были внесены изменения, которые напоминали “про демократию” или смягчение патриархального табу. Подразумевавшаяся критика “снизу” вышестоящих “товарищей” не могла остановить перерождение феодалов в буржуазию, а потом и совмещения этих двух званий. Если предположить отсутствие сознательного выбора в пользу перерождения, и демократизацию, как прикрытие, то ослабление собственного контроля касты над “черными людьми” можно назвать феодальным пацифизмом и гуманизмом, что по своей природе не может быть. Ослабление дисциплинарного контроля элиты над простолюдинами начиналось задолго до очевидных процессов демократического брожения. С того самого момента, когда был нанесен урон партийному авторитету, в первую очередь, когда был нанесен урон мифу о справедливости, о мудрости и отцовства КПСС. Для физического распада системы – ОТЦА, еще может быть уважаемой по инерции, рефлексу преклонения перед героизмом коммунистической истории, легендарности идей справедливости необходимо было внести некоторую инерционную сумятицу. Лучше конечно с помощью таких же авторитетных провластных провокаторов. Модная легенда “про демократию”, достаточно уже внедренная в качестве эстрадного хита в массу, являлась подсказкой для толпы, чтобы она возмущалась “коммунизмом”, “планом” и “пустыми прилавками” от этого “плана”, “отсутствием услуг”, “примитивизной удобств”, хотя на самом деле услуги и удобства, естественно платные и по высшему разряду были наиболее необходимы и близки на расстоянии вытянутой руки именно управляющим менеджерам этого “плана”, этого “коммунизма”.
Выведенные из равновесия низложением авторитетных символов, и , самое главное, лицезрением привилегированной замкнутой касты, в которую чтобы попасть нужны были годы и годы лицемерия, приспособленчества и труда, для выходцев из аулов еще и оседания в городах при всех прочих дефицитах в том числе дефиците на жилплощадь, они вышли протестовать. Именно в тот “застой” родилось выражение “что сын генерала будет генералом, а майора майором”. Для каждого возмущающегося среди других возмущающихся в качестве мотивов стоят свои конкретные раздражители. Каждый может переживать свои какие-либо трудности и дополнять ими трудности другого, в результате получается даже вроде организованное возмущение. На самом деле стихийное возмущение некоторого числа людей может быть вызвано напряжением в сфере услуг, в сфере образования, в сфере питания, местожительства и проживания. Начиная с 85 года, когда воцарился Горбачев, страна находилась в состоянии постоянно возникающих дефицитов, карточек и очередей за водкой. Это была страна стрессов. Все проблемы обострились. Проблемы материального характера обострили проблемы идеологические и духовные. Любой клич в этих тонких сферах, но обязательно понятный для обращаемых должен понимать — отражать их настроение. Он должен быть понятен, доступен, должен объединять, даже если каждый в это время думает “о своем” или занят своими же проблемами. Напряжение большой массы людей вырывается наружу, только оттого, что это напряжение, его необходимо либо излить ближнему, либо крикнуть сразу всем, каждый это делает по своему и в зависимости от ситуации. Если выкрикиваемый лозунг становится доминантой, то под него подстраиваются все, он становится основным.