Из предисловия Юрия Мамлеева к блоку рассказов Натальи Макеевой: Перед нами эссе, короткие рассказы, стихи молодой писательницы Натальи Макеевой. И по мере чтения вы входите в стихию таинственного преображения, образы настолько захватывают вас своей неожиданностью, глубиной, многозначностью, что вам кажется, что вы попали в иное измерение, в иное поле реальности. Как будто нет прямой логической связи между ними, зато присутствует Смерть и Ужас – а это верный признак художественной инициации…
***
Когда-то давным-давно, ещё до всякой истории, травы и цветы гуляли по свету, как им нравилось и к земле не крепились. Ну, разве что на ночь. Зато люди росли прямо из чёрных глубин, головой касались самого неба. В мускулистой земле переплетались они корнями, и так рождались дети, выбиравшиеся, словно грибы, наружу. Питались те самые люди светом – мужчины – солнечным, женщины – лунным, а дети – звёздным. Иначе не умели. Жизнь проходила в пении – пели небу, и взращивании детей.
Не прав будет тот, кто решит, что людям в те времена жилось легко. Вовсе нет – песни приходилось вырывать у воздуха, который охотился за ними с одной только целью – чтоб никому не досталось. Если же не петь вовсе – такой молчаливый человек сперва начинал тосковать – всё глубже и страшнее, потом от ужаса общего засыхал и постепенно рассыпался в прах, полностью, безо всякого живого остатка поглощался землёй и больше никогда не жил. Такая смерть считалась нехорошей, поэтому все пели буквально до последнего. Иногда какой-нибудь старик или старуха уж совсем клонятся, держаться не могут, света не впитывают, а поют истошно, из последних сил – не поют даже, а визжат или воют. Такие звуки люди переносили с трудом – тосковать начинали некоторые, а травы бежали прочь, как если бы огонь пришёл или что ещё пострашнее.
Откричав последнее, покойник частью уходил в землю, там его ели пред-дети, это такие дети, которых ещё нет, а частью – уходил в небо и сливался там со светом – если мужчина – Солнцу отдавался, если женщина – Луне, если ребёнок (что бывало редко, как проклятие родителям за фальшивое пение) – тихонечко уходил к звёздам.
Вообще дети рождались от сплетения человечьих корней во время пения. Не просто корней, конечно – брак у них был, как и был всегда – муж и жена знали друг друга ещё до рождения, выбираясь из земли, вместе росли, а потом и корешками переплетались. Никто не говорил им – “вы – муж и жена”, просто всё — и они, и прочие, узнавали об этом сразу сами по себе, и было всем понятно, что так будет, потому что иначе не может быть.
Так длилось тьму тьмущую жизней – лет и зим никто не считал.
Но потом кто-то сказал (кажется, это был то ли чайный куст, то ли кофейный, то ли табачный), что не дело вот так всю жизнь и проводить свою, и заканчивать. Кусты-то уже к тому времени крепенько приросли. Нам, мол, кочевать надоело. Люди-то было возмутились, но потом сникли и стали потихоньку выбираться из земли. А делать это оказалось больно – корешки рвались, неродившиеся детки пищали нечеловечьими голосами, а мёртвый люд и вовсе по всем мирам дурными голосами загудел. Вой стоял страшный, казалось, небо вот-вот расколется и на головы огнём рухнет. И кое-где, говорят, порушилось…
Ходят люди теперь по свету и стонут. А ничего не поделаешь – только стон один остался…