Три бия. Часть 1

Образы трех легендарных казахских биев Толе-бия, Казыбек-бия и Айтеке-бия в данное время фактически являются одним из основных брендов Республики Казахстан, и надо отметить, что эта историко-идеологическая кампания, по крайней мере, достаточно обоснована. Форма подачи материала, конечно, может вызывать иронические отклики у современно мыслящего человека, но суть, в принципе, ясна. Троица почтенных аксакалов, представляющих в своем лице каждый из жузов, демонстрирует единство казахского народа, и потому их имена, бюсты и целые памятники встречают человека даже в давно забытых Аллахом местах.

Правда, основная масса населения довольно смутно представляет себе, кем были эти люди. Однажды автору этих строк один из астанинских таксистов, объяснявший дорогу, охарактеризовал расположенных неподалеку трех каменных биев как писателей, и надо признать, что по нынешним временам это было еще довольно приличным объяснением. Это тенденция, с которой, увы, приходится смиряться. Недавно, уже который год яростно и взахлеб дебатирующие о роли Мазепы, российские и украинские историки, надо полагать, были серьезно уязвлены данными статистических опросов, свидетельствующих о том, что подавляющую часть обоих славянских народов вообще не интересует, кем же был этот знаменитый гетман.

В гораздо большей степени непонимание вызывает факт, что той части людей, кому было бы любопытно узнать что-то новое о жизни и деятельности действительно крупных фигур казахской истории XVII-XVIII вв., информация предоставляется крайне скудная и по традиции изрядно мифологизированная. Если суммировать все сведения из СМИ, учебников, энциклопедий и вывести некий средний показатель, окажется, что все три бия с ранних лет отличались необычайным талантом в области степной юриспруденции, чему они и посвятили свои жизни. В конце концов, каждый стал самым верховным судьей своего жуза, а венцом их деятельности стало принятие на горе Культобе кодекса законов под названием “Жеты-жаргы”.

То есть, говоря современным языком, получается, что троица биев в Казахском ханстве исполняла роль некоего органа, сочетавшего в себе функции парламента и Верховного суда. Некоторые историки, кстати, на полном серьёзе считают, что деятельность Толе-бия, Казыбек-бия и Айтеке-бия служит убедительным доказательством расцвета парламентаризма среди казахов во времена позднего средневековья. Так что, некоторым нашим согражданам можно обратить внимание на тот факт, что коварные британцы позаимствовали у казахов не только фирменный рецепт приготовления чая с молоком.

Если же говорить серьезно, эта благодушная картинка, нарисованная официальной пропагандой и обслуживающими ее историками, разумеется, держится на каком-то историческом гвоздике. Только узнать, о чем говорят документы, можно лишь, погрузившись с головой в эту тему, что для человека, работающего в совсем иной сфере и обращающегося к истории для собственного развития, попросту невозможно. Между тем, в письменных источниках содержится определенное количество действительно интересной информации, которая может хотя бы в контурах охарактеризовать биографии каждого из биев.

Витрина Синьцзяна в Алматы

06.07.2023 09:0017879

Бию из Младшего жуза меньше всех повезло со вниманием со стороны людей, фиксирующих историю. Но сомневаться в его исторической значимости все-таки не приходится. По крайней мере, с самого начала XIX в., когда поездки по степи российских ученых, путешественников и чиновников стали делом регулярным, образ Айтеке свято хранился в народной памяти, причем он неизменно увязывался с двумя остальными биями. Так, “казахский Геродот” А. И. Левшин в своей монументальной работе, касаясь периода правления хана Тауке, сообщал: “При всех сих заслугах и при всем влиянии своем на орды киргизские, Тявка, как говорят, не имел полной власти над народом своим и действовал более благоразумием, опытностию, связями и искусством, нежели силою. Повелевая всеми вообще киргиз-казаками, сам он жил, подобно отцу и деду, в Туркестане. Для надзора же и управления каждою ордою в особенности были избраны и подчинены ему три частных начальника: в Большой орде Тюля, в Средней Казбек, и в Меньшей Айтяк”.

К сожалению, примерно такими же сведениями ограничивается большая часть исследователей XIX в., но на их основе все-таки можно сделать определенные выводы. Главным образом, вызывает внимание принадлежность Айтеке-бия к племени алшин (алимулы), занимавшему привилегированное положение в Младшем жузе. К тому же, Айтеке являлся отпрыском явно знатной степной фамилии (один из его близких родственников даже являлся правителем Самарканда в первой половине XVII в.), что в степи имело немаловажное значение. И по всей вероятности, Айтеке-бий действительно имел прямое отношение к созданию законов “Жеты-Жаргы”, если об этом рассказывали внуки участников культобинских курултаев.

Законы “Жеты-Жаргы” были попыткой хана Тауке (1680-1715) положить конец бесконечным степным распрям, и надо отметить, что определенного успеха в этом отношении ему удалось достигнуть. Так, к примеру, джунгарские послы весной 1691 г. сообщали иркутскому воеводе Л. Кислянскому, что в Казахском ханстве “судебные де избы в городех построены, и сидят для росправы воеводы, а называютца они беки и беи”. Эти постоянно действующие суды, видимо, действительно помогли навести относительный порядок, поскольку казахи впоследствии вспоминали времена хана Тауке, как годы благоденствия, когда жаворонки вили гнезда на спинах овец.

Но если Айтеке-бий и внес свою лепту в законодательную реформу, отнести его к полным сторонникам Тауке все-таки вряд ли возможно. В исторической литературе часто сообщается о том, что именно самим ханом и были назначены в качестве верховных правителей жузов Толе-бий, Казыбек-бий и Айтеке-бий. Так, известный советский ученый В. Я. Басин отмечал, что хану Тауке “удалось ограничить власть султанов за счет усиления влияния родовой знати – биев и батыров”. Но в случае с Айтеке-бием подобное заключение явно является ошибочным.

Хан Тауке не только не имел никакого отношения к признанию Айтеке-бия главой Младшего жуза, но и усиленно стремился препятствовать этому. С этой целью, хан создал в Младшем жузе новое улусное владение, в которое вошли семь родов, получившие общее название – жетыру. Именно этот союз стал опорой для молодого и честолюбивого султана Абулхаира, но тягаться на равных с алшинами он все равно не мог, и потому до своей смерти Айтеке-бий пользовался куда большим авторитетом, нежели любой из чингизидов.

Вот, собственно, и все, что можно сказать об Айтеке, и добавить что-то новое, пока не будут досконально исследованы все российские архивы, практически невозможно. До той поры, видимо, и не прекратится публикация работ, чьи авторы, единодушно демонстрируя необычайную фантазию, при этом не могут даже договориться друг с другом о датах рождения и смерти легендарного бия.

Главный бий Среднего жуза – Казыбек – вступил в отношения с российскими властями практически с самого начала процесса вхождения казахского народа в состав северной империи. Первый российский посланник А. И. Тевкелев, приводивший к присяге знать Младшего жуза в декабре 1731 г., для той же задачи отправил находившегося при нем башкирского батыра Таймаса в Средний жуз. При этом, традиционные подарки были переданы как для хана Самеке, так и для бия Казыбека, которые после некоторых колебаний все же решились признать себя российскими подданными. Их, как самых значимых правителей Среднего жуза, рекомендовало окружение хана Абулхаира, и думается: поборники объединения с Россией вряд ли бы стали предлагать имперскому посланнику умаслить каких-нибудь заведомых русофобов.

К этому моменту Казыбек-бию, как известно из источников, было уже около 64 лет, и эта деталь дает возможность прояснить кое-какие покрытые туманом моменты истории. Становится очевидным, что в таком случае принятие законов “Жеты-Жаргы” никак нельзя датировать 1680 г., как это утверждают многие историки, поскольку будущей легенде степного правосудия в это время было всего 13 лет. К тому же Казыбек, в отличие от того же Айтеке, не происходил из сильного и знатного рода. Аргынский род каракесек, к которому принадлежал бий, по внутренней иерархии считался “рожденным от токал” (младшей, т. е. бесправной, жены), и в этом народном прозвании легко угадывается его реальное чужеродное происхождение. В родословных тех же “кочевых узбеков” каракесеки фигурируют в качестве отдельного племени, и, вероятно, лишь какие-то тяжелые превратности судьбы заставили часть их войти в состав казахских аргынов.

Жизнь казахского рода, стоявшего в иерархии ниже остальных, конечно, не была подобна положению какой-нибудь “касты неприкасаемых”, но при этом имела свои неприятные (в первую очередь, для самолюбия) особенности. Гостей из этого рода на совместных пирах не сажали на почетных местах, обносили деликатесами, джигитов после охоты или битвы обделяли трофеями и даже решения их биев не носили обязательный характер для вышестоящих родов. Так было и с родом каракесек, до того как в нем появился новый бий. Безусловные незаурядные личные качества Казыбека помогли завоевать ему авторитет не только для себя, но и для всего своего рода, что даже было зафиксировано в одной из казахских исторических поговорок, записанной в свое время М. Тынышпаевым, которая гласит: “Қаракесек қап-қара күңнен туған, Қазыбегі би болып бетін жуған” (“Каракесек родился от черной-пречерной рабыни, и лишь Казыбек, став бием, отмыл ему лицо”). Так, образно и емко было выражено народом возвышение бия и его рода.

Ясно, что при полутуленгутском происхождении признание к бию могло прийти лишь при его безусловной объективности в деле распутывания бесконечных степных дрязг и междоусобиц, когда право отвода судьи, в отличие от нынешних времен, не было пустой формальностью. Зато талант судьи, или вернее будет сказать, посредника, автоматически давал более широкую власть, поскольку бий решал все: от мелких преступлений до жизненно важных для огромного количества людей вопросов распределения кочевий. В итоге, как отмечается в российских источниках, ни один хан или султан в Среднем жузе не имел права предпринимать какие-то крупные действия, предварительно не посоветовавшись с Казыбеком. Конечно, гордым чингизидам это было не по нраву, но всякий, кто преступал это правило, обеспечивал себе серьезные неприятности.

После поездки А. И. Тевкелева российские власти достаточно редко контактировали с представителями Среднего жуза, и только к 1740 г. относятся следующие сведения, которые мы имеем о Казыбек-бие. В этом году, в Оренбурге российскими властями была организована самая крупномасштабная церемония приведения к присяге степной верхушки, и делегацию от Среднего жуза возглавляли новый хан Абулмамбет и его дальний родственник – молодой султан Аблай, успевший прославиться своими ратными подвигами. Через последних передал свое письмо на имя императрицы и Казыбек-бий, однако чингизиды утаили послание.

Посетить Оренбург бию лично помешал преклонный возраст и серьезные осложнения во взаимоотношениях с джунгарами. Значимость этого фактора подтверждает и то обстоятельство, что Казыбек в том же году вместе с другими влиятельными правителями Среднего жуза организовал знаменитую авантюру с беглым башкиром Карасакалом, которого казахи объявили джунгарским принцем Шоно-батыром, т. е. родным младшим братом хунтайджи Галдан-Церена. Несмотря на то, что настоящий Шоно умер от болезни в 1732 г. и это не составляло секрета, его “возвращение” вызвало большой ажиотаж как среди казахов, так и среди джунгар, что и стало причиной для очередной большой войны.

В феврале 1741 г., джунгарское войско огнем и мечом прошлось по кочевьям Среднего жуза, и, несмотря на локальные успехи казахских батыров, продолжение войны не сулило никаких перспектив. Хан Абулмамбет, бежав из Туркестана, оказался на Яике, а султан Аблай в одной из битв попал в плен. Кроме того, правителям Среднего жуза не приходилось рассчитывать и на реальную поддержку со стороны других жузов. Племена Младшего жуза в этот момент полностью увязли в войнах с калмыками, каракалпаками и туркменами, а правители Старшего жуза отчаянно старались вернуть себе утраченный вследствие восстания местного населения Ташкент.

Как писал Ч. Ч. Валиханов, Средний жуз в этот момент раскололся на несколько партий, каждая из которых имела собственную программу. Многие настаивали на продолжении войны, и необходимо отметить, что эта позиция пользовалась наибольшей популярностью, поскольку предъявленный Галдан-Цереном ультиматум оказался необычайно жестким. Казахи должны были выдать Карасакала, предоставить заложников от десяти самых влиятельных семей (своего сына в джунгарскую ставку должен был отправить и Казыбек-бий) и выплачивать ежегодную дань с каждой юрты. Правда, нашлись и те, кто считал, что необходимо полностью согласиться с заявленными требованиями. Так, часть представителей Среднего и Младшего жуза заявила хану Абулхаиру: “Мы де с калмыками довольно привыкли и что де те калмыки просят надо дать”.

Эти сторонники различных мнений провели в течение целого года несколько курултаев, пока, наконец, не восторжествовало компромиссное решение – выполнить требование джунгар, но не полностью. Эта идея была высказана так называемой “патриотической партией”, возглавляемой батыром Малайсары, одним из руководителей которой являлся и Казыбек-бий.

Джунгарский хунтайджи не скрывал своего раздражения, когда казахское посольство, прибывшее в его ставку осенью 1742 г., привезло всего трех аманатов вместо десяти, в перспективе обязывалось поймать и выдать Карасакала, а выплачивать дань и вовсе отказывалось. В ответ же на высказанные претензии, глава казахского посольства батыр Малайсары заявил Галдан-Церену, что “у нас и в Россию со всех родов в аманаты не требуют, а ты де хочешь быть больше Великороссийского государства”. Также до наших дней сохранился текст песни, приписываемой Казыбеку (согласно сказаниям, бий отличался талантом певца и поэта), и в ней звучит тот же самый призыв к джунгарскому владыке сменить тональность речей и смягчить требования, что и в сохраненных источником словах батыра Малайсары.

Неожиданно такая тактика ведения переговоров, когда проигравшая в войне сторона выставляла свои встречные условия, оказалась довольно успешной. Видимо, мудрый джунгарский хунтайджи решил, что союз с казахами будет гораздо жизнеспособнее их сомнительного подданства. История показала разумность этого выбора. Уже вскоре, многие российские чиновники с удивлением отмечали, что два степных народа, враждовавшие не на жизнь, а на смерть, оказались в состоянии заключить действительно устойчивый мир. Первым делом, Галдан-Церен без полагающегося в таких случаях выкупа отпустил на свободу многих казахских пленников, и, согласно народному преданию, записанному Ч. Ч. Валихановым, 90 человек были лично переданы Казыбек-бию. Между народами сложились устойчивые торговые отношения, и сын Галдан-Церена Цеван-Доржи даже отдавал распоряжение перепродавать казахам закупленные российские товары без наценки.

Что касается Казыбек-бия, то он приблизительно с этого времени стал ориентироваться не на хана Абулмамбета, доселе признаваемого большей частью аргынских родов, а на знаменитого султана Барака, опиравшегося на найманов. В итоге, хан практически безвылазно засел в Туркестане, не выезжая даже летом в любимую степь. Безусловно, такое странное поведение могло быть связано с опасением лишиться влияния в столице, поскольку горожане могли больше и не открыть ворота грабительски обдирающему их Абулмамбету. Но потому и боялся туркестанцев хан, что не располагал поддержкой таких могущественных степных беков, как Казыбек.

Старый бий в этот период явно негативно относился ко всем, кто находился в тесных контактах с российскими властями, поскольку считал, что все переговоры должны вестись при его личном участии. В дальнейшем, это ярко проявилось в тот момент, когда у султана Барака неожиданно завязались весьма доверительные отношения с оренбургским губернатором И. И. Неплюевым. Последний, вконец разругавшись с Абулхаиром, в поисках “своего человека” обратил внимание на весьма деятельного и воинственного найманского султана. Барак стал получать щедрые дары, его посольство побывало в Санкт-Петербурге. Весной 1747 г., султан, желая выразить свои ответные теплые чувства, решил передать в дар императрице свою белую фамильную юрту (ак-орду). По степным обычаям это приравнивалось к полному признанию себя преданным вассалом и практиковалось в отношениях, например, между калмыками и казахами.

Направлявшиеся в Оренбург с подобным сакральным даром, российский посланник М.Арапов и брат Барака Ескендир по пути, на свою голову, решили остановиться в аулах рода каракесек, рассчитывая на традиционное степное гостеприимство. Вопреки их ожиданиям, сын Казыбека, тоже уже очень авторитетный бий Бекболат, стал осыпать ругательствами и проклятьями людей, добровольно отдающих свою ак-орду. Российский посланник также получил свою порцию брани за то, что, по мнению Бекболата, он утаивал письма императрицы к Казыбек-бию. Сын (видимо, как и отец) искренне не понимал, как российские власти могут игнорировать столь могущественного и уважаемого степного владыку. Видимо, по логике Казыбек-бия и Бекболата, публичное оскорбление султана Барака, весть о котором мгновенно была разнесена степной почтой – узункулаком, должно было убедительно продемонстрировать оренбургскому губернатору, кто и кем является в степи.

Барак вначале пришел в ярость от подобного унижения и собирался рассчитаться за него, но через некоторое время, трезво оценив свои небольшие шансы в борьбе с Казыбек-бием, остыл. Самое же забавное заключалось в том, что подарок, который вызвал столь бурные страсти среди казахских правителей, был не оценен по достоинству одаряемой стороной. По причине ветхости юрты, И. И. Неплюев даже не решился передавать ее в Санкт-Петербург.

Несмотря на произошедший инцидент, в котором Казыбек-бий и его сын Бекболат ясно дали понять Бараку, что их дружественным отношениям отныне пришел конец, султан и не думал отказываться от продолжения тесных связей с российскими властями. Ради этого, он в одной из стычек даже убил хана Абулхаира, о чем намеками просил его И.И.Неплюев. Это убийство, вопреки ожиданиям его организатора и исполнителя, вызвало серьезный резонанс среди казахов. Хан Младшего жуза действительно не пользовался реальным уважением в последние годы своей жизни, но степняки помнили, что его победным походам они были обязаны своими кочевьями в Сары-Арке и на территории между Эмбой и Яиком. Кроме того, существовал еще один важный фактор, поскольку убийство Абулхаира было воспринято и как убийство, пусть и формального, главы Младшего жуза фактическим главой жуза Среднего.

Российские чиновники некоторое время полагали, что на этой почве вполне может разразиться самая настоящая война между двумя жузами, но до этого дело не дошло. Алшинские бии в Младшем жузе сделали все, чтобы не допустить такого варианта развития событий. Они провели судебный процесс, в ходе которого Барак был полностью оправдан, а в пику фактическому назначению российскими властями новым ханом Нуралы, сына Абулхаира, организовали собственные выборы и подняли на белой кошме султана Батыра, который уж точно не собирался враждовать со своим давним приятелем и сватом — Бараком.

Но если бы объятым жаждой мести сыновьям покойного хана Абулхаира удалось бы собрать большое войско, воевать им было бы не с кем. Барак, оправданный биями Младшего жуза, неожиданно оказался изгоем в родных кочевьях. Практически все правители Среднего жуза осудили убийство Абулхаира, а общее мнение выразил как раз Казыбек-бий, заявивший, что Барак прервал жизнь “нужного человека”. В итоге, еще недавно казавшийся всесильным, султан лишился своих подданных, и верность ему сохранило лишь около 500 семей. Теперь сыновьям Абулхаира даже не нужно было бы собирать племенного ополчения, а хватало даже собственных туленгутских дружин. Хорошо это понимая, Барак был вынужден бежать в Старший жуз под защиту Толе-бия.

После изгнания Барака, самым авторитетным чингизидом в Среднем жузе стал султан Аблай, с которым Казыбек-бия долгое время связывали, видимо, достаточно дружественные отношения. По крайней мере, в том же предании, записанном Ч.Ч.Валихановым, Аблай называл Казыбек-бия как одного из самых великих людей в предшествовавшем времени. В том факте, что Аблай охарактеризовал Казыбека как героя минувших времен, тоже содержится весьма важная информация. В элите Среднего жуза в начале 50-х гг. XVIII в. произошла естественная смена поколений. В это время бий фактически устранился от повседневных дел, передав бразды правления своим сыновьям, но по крупным вопросам мнение Казыбека все равно учитывалось всем Средним жузом, в чем пришлось убедиться и султану Аблаю.

Как известно, Аблай после неудачной войны с Цинской империей (1756-1757), чтобы не подвергнуть свой народ участи истребленных перед этим джунгар, заявил о прекращении сопротивления и вступил в переговоры с противником. Измотанные тяготами степной войны китайцы также не возражали против мира, но взамен требовали только одного: чтобы казахи вступили в число подданных Поднебесной империи. Аблай изворачивался, как мог, но все-таки был вынужден признать себя цинским вассалом.

Это решение вызвало серьезное недовольство Казыбек-бия, который даже задержал в 1762 г. одно из китайских посольств, следовавшее к Аблаю. Но на этом неприятности для султана не закончились. В том же году, Аблай, собиравший войско для похода на каракалпаков, убивших его зятя, получил отказ Казыбека предоставить джигитов из своего рода. Естественно, что поведение главного бия стало четким сигналом для всех остальных могущественных и не очень степных вождей “черной кости”. Как отмечается в российских источниках, авторитет Аблая в этот момент снизился до критической отметки, и продолжал поддерживать султана фактически только один аргынский род атыгай. Аблай даже не мог ничем помочь своему давнему покровителю – хану Абулмамбету, все-таки изгнанному из Туркестана в 1758 г. Измученная непосильными поборами городская верхушка сделала ставку на другого казахского султана – Есима, которого и избрала своим ханом.

Абулмамбет скитался по чужим улусам, взывал о помощи, но все было тщетно. Тогда изгнанник обратился к Казыбеку, и, поскольку старому бию доверял и Есим, в 1762 г. состоялись крупные судебные разбирательства между двумя ханами. Девяностопятилетний бий, демонстрируя свою беспристрастность, разрубил весь клубок взаимных противоречий самым простым способом. Туркестан был разделен на две половины, в которых и воцарялись оба хана. Во избежание недоразумений каждому хану даже назначались отдельные ворота для въезда и выезда, чтобы соправители случайно не столкнулись друг с другом. Стороны подчинились этому решению, поскольку оно, хотя и не полностью, все-таки их устраивало, и недовольными могли оставаться только сарты Туркестана, попавшие под двойной гнет, но их мнение, конечно, мало интересовало степняков.

Этот суд между ханами был последним крупным событием в жизни Казыбека. В следующем году бий умер. По иронии судьбы, только перед самой смертью Казыбека российские власти стали уделять пристальное внимание его фигуре. 11 марта 1763 г., генерал фон Фрауендорф в своем донесении в Коллегию иностранных дел очень подробно изложил все собранные им сведения о бие и сообщал о необходимости немедленно завязать с ним отношения, тем более что Казыбек заверял о своей безусловной верности присяге, принесенной еще в конце 1731 г. Все возникавшие с той поры недоразумения, по мнению бия, были вызваны лишь интригами чингизидов, всячески препятствовавших установлению прямых отношений между ним и российскими властями. Но было уже поздно, и можно лишь гадать о том, как могла измениться история, если бы Казыбеку удалось справить хотя бы свой столетний юбилей.

***