Проблема ипотечных долгов, проявившаяся с началом кризиса, с тех пор только усугубляется, причем – по “тупиковому” сценарию. Накапливание числа неплательщиков и массы неплатежей происходит на фоне безуспешных попыток банков изымать залоговое жилье – достаточных для возбуждения общественных страстей, но совершенно бесперспективных, и только грозящих обрушением цен на рынке недвижимости, с точки зрения возможности реализации залогов.
Такой обоюдный тупик одинаково угнетает обе стороны: потерявшие платежеспособность заемщики теряют экономическую активность, становятся социальной и политической проблемой. Банки, со своей стороны, получают нарастающее обременение в виде невозвратных кредитов.
Важно подчеркнуть, что тупик с ипотечными задолженностями, получивший, усилиями движений “Оставим народу жилье” (Алматы) и “За достойное жилье” (Астана), наибольшую общественную огласку, есть переходящее уже в прямую политическую плоскость проявление более общей проблемы, охватывающей всю кредитозависимую часть национальной экономики.
В самом деле, статистика свидетельствует: кредитная ситуация в стране не только не демонстрирует тенденции к посткризисному оздоровлению, но, напротив, быстро ухудшается. Так, если в докризисные годы темпы роста кредитной массы в разы превышали динамику ВВП, то за семь месяцев текущего года ссудный портфель не только не вырос, но даже снизился – сразу на 6%.
И это притом, что свободной ликвидности у банков – сейчас в избытке. То есть, проблема не в отсутствии кредитных ресурсов, а в отсутствии работоспособной системы их выдачи и возврата.
Продолжим: опасно негативна и динамика изменения структуры выдаваемых кредитов: с докризисного июля 2007 года, доля кредитов гражданам на строительство и приобретения жилья сократилась в 7,4 раза, и сейчас на это идет лишь 3,7%. Еще 12,9% выдается на потребительские цели. Для хозсубъектов доля кредитов на новое строительство и реконструкцию лишь – 1,5%, приобретение основных фондов – 3,2%, зато на приобретение оборотных средств приходится 66,6% от всех выдаваемых в стране кредитов. Что очень плохо, поскольку в здоровой экономике кредиты должны идти на создание новых мощностей и стоимости, а вовсе не на поддержку потребления и, тем более, текущей деятельности предприятий.
Резко негативна и динамика по неплательщикам: если в 2008 году доля неработающих кредитов была около 6%, то к августу 2010 года она выросла уже до 34,25%. При этом просрочка по кредитам, например, на пополнении оборотных средств составляет 20% от их массы – предприниматели теряют способность поддерживать уже и текущую деятельность. Свой вклад вносит и ипотека: если до кризиса просрочек практически не было, то последние два года их кривая растет по крутой траектории – 7,8% от всех выданных кредитов, или 64 млрд. тенге. В целом осталось не так много до ситуации, когда критическая масса долгов вовсе заблокирует банковскую деятельность.
***
Характерно, что предпринимаемая уже третий год массированная финансовая поддержка банковской системы и финансового сектора страны, с выделением на эти цели более 19 миллиардов долларов из Национального фонда, сработала, в принципе, лишь на избежание внешнего дефолта, и – весьма относительно, на демпфирование ухудшения кредитной ситуации внутри страны. Так, до 70 процентов средств, выделенных на оживление кредитования, пришлось пустить, как известно, не на новые проекты, а на рефинансирование прежних ссуд и займов.
Но и при столь большой поддержке динамика кредитной деятельности, как видим, – отрицательна. Что особо парадоксально на фоне 2010 года, подаваемого как время преодоления кризиса и восстановления экономического роста. И, действительно, рост ВВП за первый квартал — 7,1%, и уже 7,9% за первое полугодие, — темпы почти докризисные.
Вполне очевидно, что “ножницы” между восстановлением роста ВВП и снижением кредитной активности чреваты самыми опасными экономическими перекосами, прямо трансформирующимися в перекосы социального и политического свойства. А потому “расшивка” банковского кредитования есть, на сегодня, актуальнейший вопрос достижения реальной экономической и социально-политической стабилизации.
***
Приступая же к анализу причин, приведших к блокированию кредитной системы, нетрудно увидеть наиболее явную из них – удвоенную и утроенную, против развитых стран, стоимость кредитов в нашей стране.
Действительно, по отчету Нацбанка, средневзвешенная ставка кредитов юридическим лицам составляла в августе 13,7%, физическим – 19,8% (самые дорогие — потребительские кредиты – в районе 22%, самые дешевые, — ипотечные, между 10 и 11%). И это притом, что рефинансирование ипотеки, достройки долевых объектов, кредитование по программам ФИИР и “Дорожная карта бизнеса-2020” обеспечивалось кредитами по ставкам, субсидируемым правительством.
Такая стоимость кредитования, в силу строго экономической логики, неизбежно ведет к возникновению отрицательной обратной связи “кредитной усталости”, работающей на накапливание неплатежей и сокращение кредитования. В самом деле, чтобы успешно рассчитываться по ссудам, взятым “от 20%”, гражданам необходимо иметь доходы, растущие с эквивалентной годовой динамикой. А коль скоро у основной массы заемщиков этого нет, то и остановка такого кредитного процесса – лишь вопрос времени.
То же и по экономическом субъектам: полный и своевременный возврат кредита “от16%” возможен лишь при ведении бизнеса с не меньшей рентабельностью. Между тем, основные кредитополучатели, — торговля, строительство, сельское хозяйство, не все и не всегда имели такую рентабельность даже в “тучные годы”. Ныне же налицо кредитные “ножницы”: при том, что для основной массы субъектов, например, малого бизнеса, даже ставка в 6% много больше их фактических возможностей, им не доступны кредиты и по 16% — ввиду отсутствия залогового обеспечения.
А потому все затраты правительства по рефинансированию кредитных задолженностей ведут вовсе не к их расчистке, а, наоборот – к накапливанию еще большей долговой массы.
Понятно, что “стабилизационная” политика, направленная лишь на оттягивание во времени невозвратности кредитов, — не рациональна, и требует поиска альтернативы. Прежде всего, по переводу кредитного процесса на ставки в коридоре 3-6 процентов, как это имеет место в развитых странах.
***
Однако альтернатива в этом направлении наталкивается на такое непременное условие, как поддержание ставки рефинансирования на уровне, превышающем инфляцию в стране. Так, Национальный банк Казахстана лишь недавно снизил ставку рефинансирования до 8%, и это минимально низкий отрыв от роста цен даже по официальной статистики, — по итогам сентября Правительство отчиталось за инфляцию, в годовом выражении, 6,7%. Что уж тут говорить о реальном росте цен, тем более – на фоне их всплеска в последнее время!
Впрочем, как раз вот этот парадокс – удвоенная и утроенная, по сравнению с развитыми странами (и даже Китаем, где она лишь недавно поднялась до 3,5%) инфляция, вопреки упорно поддерживаемой трех-четырех кратно большей стоимости денег в нашей стране, заставляет задуматься о причинах происходящего.
Между тем, причину искать не надо – она на виду. Отбрасывая немонетарные факторы (которые, конечно, тоже играют важную роль в росте цен, но не влияют на суть излагаемого здесь), мы видим совершенно классическую причину монетарной подпитки инфляции – через непрерывно растущее, и в разы опережающее рост ВВП, денежное наполнение экономики.
Так, к августу 2010 года денежная масса, показав, с начала года, привычный рост на 12,5%, достигла 8424,7 млрд. тенге. Объем же наличных денег в обращении, дав рост на 17,1%, вышел на величину 1069,8 млрд. тенге. Что продолжает ту же самую, существенно опережающую ВВП тенденцию, которая, сложившись в докризисные годы, ничуть не поколебалась и кризисом.
К примеру, если к началу 2001 года, — старту экономического бума, денежная масса и наличные деньги в обращении имели величину чуть более 400 и 100 миллиардов соответственно, то осень 2007 года, — начало кризиса, застала эти показатели размером уже 4500 и 700 миллиардов тенге. К осени 2008 года было уже 5900 и более 800 миллиардов, следующей осенью – 6600 и под 900 миллиардов, и, наконец, этой осенью мы имеем денежную массу, достигшую восьми с половиной триллионов, и массу “нала”, тоже вышедшую за триллион тенге.
Рост, как видим, более чем двадцатикратный, менее чем за десять лет – много выше, чем наращивание ВВП за этот же период. И уж, тем более, многократно превышающий рост оборотов собственно внутреннего рынка в стране.
Возникает вопрос: коль скоро объем кредитования, только за последние полгода, снизился на 6%, то есть, изъятие из экономики денег для расчетов по прежним банковским займам, превышало поступление денег по займам новым, то степень монетизации внутреннего рынка должна бы падать, а не расти. Если же происходит обратное, значит, помимо банковского “отсоса”, в экономике действует и какой-то “насос”, не только с лихвой восполняющий отток денег в банки, но и подпитывающий повышенную инфляцию. Остается понять, — где этот “насос”, и почему выработанное в развитых странах классическое правило: чем выше стоимость денег, тем ниже инфляция, у нас работает ровно наоборот.
Между тем, стоит только так поставить вопрос, как ответ на него приходит без особых поисков. Наш монетарно-инфляционный “насос” — сырьевой экспорт.
***
В классических экономиках вся денежная подпитка происходит исключительно через банки. Конкретно, главный банк страны (Центробанк Европы, ФРС США), осуществляет базовую кредитную эмиссию, которая через банки второго уровня умножается и транслируется по экономическим субъектам. Все прочие способы получения денег на рынке суть вторичны перед этой первичной банковской эмиссией.
Другое дело – “развивающиеся” экономики, уже по факту присоединившиеся к рынкам развитых стран, и принимающие их правила. Первое же из этих правил – полная конвертация национальной валюты, то есть – неограниченный и безвозмездный обмен как заводимых в страну, так и выводимых из нее иностранных денег на местные.
А в таком контексте поставщиком денег в национальную экономику становится, естественно, не национальная банковская система, а – экспортеры и … иностранные инвесторы. Которые, обменивая свою валюту на местную, и наполняют ею экономику страны пребывания. Ничуть не прибегая к банковским кредитам, — поскольку в такой схеме они в них просто не нуждаются. Экспортерам местные банки нужны лишь для одного: ведения своих текущих счетов.
Что же касается банковской системы в “развивающемся” варианте, то она как раз работает не на монетарное пополнение национальной экономики, а на … изъятие денег из нее. Не только сейчас, во время сокращения объемов кредитования, но и в докризисные годы, когда наращивание кредитования в разы опережало рост ВВП. Тогда, кстати, потенциал “отсоса” был во столько же раз сильнее, но — только с отсрочкой реализации во времени.
Каковое время ныне и подступило…
В самом деле, суть поддерживаемой Национальным банком высокой ставки рефинансирования вовсе не в том, что этим самым он сдерживает национальную кредитную эмиссию, а в том, что таковой … не осуществляется вовсе.
Нацбанк, в лучшем случае, помогает банкам второго уровня в поддержке краткосрочной ликвидности, кредитов, как таковых, он не выдает принципиально. А поскольку коммерческая банковская деятельность, по определению, требует расширенного воспроизводства, и только на депозитной базе не осуществима, собственное фондирование казахстанские БВУ вынуждены производить через займы на валютных рынках евро и доллара. Всякое же заимствование денег за рубежом для завода во внутреннюю экономику, по определению, связано с последующим изъятием из нее. Причем не только всего занятого, но и соответствующих процентов. В результате сам принцип внешнего заимствования работает не на приток, а на отток денег из национальной экономики для расчетов по внешним долгам, либо на накопление массы внешнего долга.
***
Что, собственно, происходило до кризиса, и продолжается поныне:
В начале 2000 года, — старта роста сырьевых цен, валовой внешний долг Казахстана был “всего” 12 миллиардов долларов, а к осени 2007 года – началу мирового финансового кризиса, он перевалил уже за 94 миллиарда. К лету 2008 года, на пике роста сырьевых цен, вышел за сто миллиардов, и к его концу (несмотря на падение цены барреля нефти со 150 до 30 долларов) по инерции взлетел до “рекордных” 108 миллиардов. В начале 2009 года процесс, как будто, пошел на перелом – рынки новых заимствований закрылись, а необходимость расчета по прежним обязательствам уменьшила валовую задолженность до 105,2 миллиардов. Однако на “выручку” подоспел Китай, открывший теперь уже свои кредитные и инвестиционные линии, благодаря чему быстрый рост продолжился. Так, на первое июля 2010 года он составил $114,63 млрд.
До последнего времени, примерно половину этой суммы составляли долги банков – по изложенным причинам. Другую половину делили между собой межфирменные и внутрифирменные заимствования, — по тем же причинам. Коль скоро нужда в дешевых деньгах через банки удовлетворена быть не может, эти деньги изыскиваются иными методами, — занимаются у материнской или иной компании, привлекаются через размещение своих ценных бумаг за рубежом.
Дефолты “БТА”, “Альянс-банка” и других заемщиков, вынудившие иностранных кредиторов пойти на так называемую реструктуризацию, снизили внешнюю задолженность по банковскому сектору почти в два раза – с 41,6 млрд. долларов в октябре 2009 года до 17 миллиардов в октябре 2010-го. Зато на смену заступил фонд “Самрук-Казына”, активно осваивающий китайские займы. Поэтому позитивные пресс-релизы Нацбанка, показывающие снижение внешней задолженности по банковскому сектору – лукавы. Структура распределения валового внешнего долга по казахстанским заемщикам, конечно, тоже немаловажна, но не меняет картины по существу: валовой долг растет. А любая внешняя задолженность есть реализуемое, или накапливаемое, изъятие денежных ресурсов из национальной экономики.
***
Подведем итог описанию того, как производится монетарное пополнение “развивающейся” экономики, — отнюдь не через банки. Национальный банк фактически выполняет обратную функцию – блокируя национальную кредитную эмиссию, он выполняет роль безналичного валютного обменника, обеспечивая, в том числе, и беспрепятственные внешние заимствования.
Наполнение же внутренней экономики деньгами осуществляется как результирующая двух процессов: завода валюты в страну экспортерами сырья и инвесторами (в тот же сырьевой сектор), и вывоза валюты импортерами и теми же инвесторами (как доходов на ранее сделанные вложения). И, конечно, валютными операциями коммерческих банков – завода в страну новых займов и обратной конвертации тенге для расчетов по прежним.
Разумеется, имеется длинный список и других статей платежного баланса страны, — по входящим и выходящим потокам. В частности, немаловажную роль играют трансферты из Национального фонда, как раз благодаря которым денежная масса в тенге во время кризиса, несмотря на резкую смену балансов БВУ с ввоза на вывоз, продолжала благополучно переполнять потребность. Важно другое: именно то, что свобода входа-выхода иностранной валюты, как раз и обеспечиваемая Национальным банком, и “свободное” сведение рыночного баланса между входящими и выходящими потоками, при ограничении регулирующей роли государства лишь повышением-понижением курса нацвалюты, есть “священная корова” данного типа взаимодействия “развивающейся” и развитой экономик.
И еще важное свойство такой модели: притом, что “развивающееся” государство само себя ограничило в регулировании приходных и расходных статей платежного баланса, сам валютный рынок также не имеет встроенных механизмов, позволяющих сводить баланс оптимальным именно для внутренней экономики образом. Наоборот, модель валютного рынка для “развивающегося” государства имеет встроенные механизмы, приводящие как раз к раскрутке дисбалансов: перекредитованию экономики в периоды бума сырьевых цен, и повышенному кредитному дефициту в периоды спада.
***
Покажем это:
При благоприятной конъюнктуре мировых цен, экспортеры и инвесторы заводят в страну повышенное количество обмениваемой на тенге валюты – для расширения собственно добычи и вывоза сырья, а также и для наращивания своего потребления и всей сопутствующей инфраструктуры. Такое обильное финансирование кругами расходится по стране, создавая повышенный потребительский спрос (не везде, и не для всех, но это уже другой вопрос). Для удовлетворения которого, конечно, нужны инвестиции, — в расширение торговли, строительства, сферы развлечений и отдыха.
Однако сами экспортеры, разумеется, не имеют ни стимулов, ни механизмов перенаправления имеющихся у них средств на финансирование, например, сельского хозяйства, малого-среднего бизнеса, или строительство жилья. Они ведь — не кредитные организации, и афилированные банки, повторим, нужны им лишь для ведения текущих счетов.
Оторванные же от экспортно-сырьевого сектора казахстанские коммерческие банки, сколь бы избыточно не было в целом денежное наполнение экономики со стороны сырьевого сектора, не имеют механизмов извлечения из внутреннего рынка этих денежных излишков в объемах, достаточных для удовлетворения разгорающейся кредитной потребности.
Этот разрыв и определяет финансовый парадокс: провоцирующий инфляцию переизбыток денег в экономике, при острой недостаточности и недоступной стоимости кредитных ресурсов.
В развитых экономиках равномерное распределение денег по всему объему производства-потребления осуществляется банками, — в силу исходного монетарного наполнения именно через них. В “развивающейся” же экономике банки второго уровня, не имея национального рефинансирования, фактически являются третьеуровневыми дистрибьюторами европейской и американской валютных систем. И в силу такого своего положения, они не могут не обращаться к источникам внешнего фондирования, тем самым перенасыщая (временно, в долг) экономику еще и со своей стороны. Что и надувает ценовые “пузыри” на том же рынке земли и недвижимости.
***
В параллель с этим двойным, сырьевыми экспортерами и инвесторами, с одной стороны, и банками и компаниями-заемщиками, с другой стороны, монетарном переполнением национальной экономики, работает и заведомо высокая ставка рефинансирования Нацбанка. Поскольку собственно рефинансирование по ней не осуществляется, предназначение ее иное – это граница, ниже которой деньги в стране стоить не могут в принципе. Что тоже как бы все балансирует:
С одной стороны, 8% — это, действительно, формально выше инфляции. С другой стороны, заводимые извне кредиты тоже стоят “от 8%”, поскольку к нормальным европейским ставкам добавляются страновые риски, страховки и перестраховки. А уже к этим исходным 8-10 процентам и плюсуется тоже немалая маржа местных банков. То есть, мы имеем ситуацию, как если бы сам Национальный банк обеспечивал бы БВУ дорогим рефинансированием, а не обменивал бы дорогие валютные кредиты на местные деньги.
Наконец, есть еще и такая сторона: коль скоро деньги в “развивающейся” стране заведомо дороже, чем в развитой, в ней выше и инфляция. В самом деле, высокая стоимость кредита ложится, конечно же, на цены, в то же время классическая антиинфляционная функция повышенного кредитного процента не работает, — денежное наполнение идет не по банковским, а экспортно-сырьевым каналам!
В результате, мы имеем такие две стороны рыночного взаимодействия развитой и “развивающейся” экономик:
Развитые страны могут позволить себе не выдерживать собственное классическое требование превышения ставки рефинансирования над инфляцией. Так, Центробанки Европы, Англии, Японии и ФРС США уже длительное время соревнуются между собой в удержании ставок рефинансирования в коридоре всего от процента, полпроцента и до нуля, причем в последнее время это соревнование даже еще обостряется. Но и при этом начало экономической рецессии сказалось на уровне цен в Европе и США именно классическим, — дефляционным, образом – они не столько показывали рост, сколько снижение. И даже длительное “заливание” развитых экономик почти бесплатной ликвидностью только-только сейчас ставит вопрос сдерживания инфляции в повестку дня, и то — дискуссионно.
Тот же Китай, еще два года назад неукоснительно следовавший “развивающейся” монетарной модели, и лишь недавно понизивший ставку рефинансирования до уровня дешевого национального кредитования, имеет тревожащий его рост инфляции – до 3,5%, что для нас — недостижимо низко.
Казахстан же, со своей стороны, свято соблюдая высокий процентный барьер, имеет и зашкаливающую за эту высокую планку фактическую инфляцию, — во многом благодаря следованию этому канону.
Как регулятор денежного рынка, Национальный банк Казахстана подобен охраннику крепко запертых ворот, помогающему всем подряд обходить ворота с любой стороны.
(Окончание следует)
***
© ZONAkz, 2010г. Перепечатка запрещена