Сделанный нами анализ (здесь и здесь) отнюдь не комплиментарен для казахстанской экономки. Мало того, что она имеет гипертрофированные экспортно-импортные составляющие, делающие ее сугубо зависимой от внешнеэкономической ситуации, так эта внешняя ориентация, помимо вывоза не восполняемых природных ресурсов, сопровождается еще и вывозом финансовой выручки от их продажи, оставляя страну, территорию и народ без источников развития.
Вообще говоря, колониальный путь развития: новая культура, знания и технологии в обмен на эксплуатацию природных и человеческих ресурсов для нас исторически естественен, но такой откровенной, массированной и безжалостной эксплуатации Великая Степь не подвергалась ни под монгольским, ни царским, ни большевистским владычеством. Тоже своего рода прогресс.
Без иронии: ведь в обмен на переданные в иностранную собственность нефтепромыслы и металлургические заводы, в обмен на наше сырье мы получили не только “ценные” фантики, трогательно собираемые Правительством и Нацбанком в Нацфонде и ЗВР. Мы получили еще и открытое информационное и образовательное пространство, возможность познавать современный мир, проникаться его идеями и опытом, что-то усваивать и присваивать, — а это стоит дороже нефти.
Так вот, в это понимание входит и объективное отношение к происходящему: верхом несправедливости, показателем эдакого местечкового мировоззрения было бы относить нынешнюю нашу сугубо сырьевую вписанность в мировую экономику исключительно на клановость, жадность и недальновидность наших так называемых “элит”. Наоборот, насколько внешне зависима наша экономика, настолько же внешне зависима и наша государственность, — все основные ее гарантии находятся вовне страны. Причем складывалось это всегда тоже внешним образом, — собственные наши внутренние обстоятельства играли важную, но вторичную роль.
В этом смысле годы от “перестройки” и до нынешнего мирового кризиса можно уподобить рафтингу – сплаву по горной реке, где искусство Рулевого и его “команды” сводится к умению угадывать стремление потока и не переворачиваться на перекатах. А то, что именно наши собственные “рафтингисты” извлекли исключительно собственные дивиденды из столь головокружительного спуска из социализма в капитализм – тоже входило в прокладываемую не нами “дорожную карту”. Эксплуатация “развивающихся” экономик туземными же властями, вписанными в систему вывоза из страны ресурсов, – самая прогрессивная и эффективная технология нынешнего века.
Другое дело, что насколько нам не хватает собственных силенок сопротивляться принимаемым за нас внешним решениям, настолько же никто не в силах запретить нам постигать суть происходящего. И в меру этого постижения заранее готовиться к следующим непростым поворотам, рулить по течению в понимании уже и собственных целей.
Скажем больше: как раз не от численности населения, количества денег и вооружений, а от способности, или неспособности, понимать или не понимать исторический ход вещей зависит истинная сила государства, нации. Непонимание, кстати, по-своему тоже благо. Вот, например, достаточно большое число наших соотечественников живут со счастливым ощущением избавления от советского колониального прошлого, вполне-таки искренне полагая нынешнюю национальную государственность действительно суверенной.
Теоретические споры по этому поводу бесполезны, вопрос только в том, будут ли такие представления укрепляться или разрушаться по ходу того, что несет с собой нынешний глобальный кризис.
Переходя же от этих “сплавных” иносказаний к сути дела, констатируем: относительно плавное течение “тучных лет” — закончилось. На повестке дня – наша готовность к приходу той самой “второй волны”, в реальности которой уже никто не сомневается. Хотя внутри этого практически консенсусного понимания сохраняется полярная разбежка оценок.
Одно дело, если охватывающая весь мир экономическая рецессия и накопление европейских суверенных дефолтов есть проявление органически присущей рынку цикличности, — пусть и уникально глубокой на этот раз, но преодолимой и возвращающей все на круги своя.
Совсем другое, если кризис системный, мы опять переживаем теперь уже глобальную “перестройку” и предстоящие годы несут всему миру перипетии не меньшие тех, что произошли на советском пространстве при распаде СССР.
А теперь приготовьтесь: на следующих четырех (от силы – пяти) страничках мы с вами легко разберем вот эту непосильную даже для нобелевских лауреатов заковыку насчет истоков и исходов мирового кризиса.
Начнем же, само собой, с сотворения мира…
***
Человек отличается от животных ненасытностью, — творческой и телесной. Поэтому рынок, как способ создания, потребления и накопления материальных и духовных благ входит в природу человеческую, и будет существовать, пока не исчезнет человек или не изменится его природа. В этом смысле вся история цивилизации есть история развития и совершенствования способов производить все больше и потреблять все шире.
Деньги же, как универсальный товар, – мера и средство обращения всех иных товаров, потребовались рынку с самого начала, и почти сразу их роль стало играть золото. Именно потому, что физическая не изнашиваемость золота соответствовала экономической функции денег: оставаясь товаром, они не являются предметом потребления, — только накопления. В отличие от всех остальных (кроме пирамид) творений рук человеческих, созидаемых именно для того, чтобы быть уничтоженными. Так, колбаса съедается сразу после изготовления, автомобили служат лет 5-10, дома же, например, строятся для того, чтобы лет через пятьдесят, или сто, или пятьсот на их месте возводились новые.
А коль скоро не исчезающее (кроме как закапываемое в клады или тонущее с галеонами) золото сопровождало оборот исчезающих (потребляемых) товаров, его количество на рынке следовало бы регулировать. А именно: денег должно быть не больше и не меньше, чем необходимо для оборота уже созданных товаров и для создания новых. Причем с ростом производства-потребления товаров должно расти и количество обращающихся на рынке золотых монет – ровно в той же пропорции.
Но кому было руководствоваться такими монетарными тонкостями, если чеканящие монету короли выбрасывали ее на рынок, руководствуясь лишь своими нуждами! Рынок зависел от щедрости или жадности монархов, любили ли они повоевать или покутить, было или не было у них золото. Поэтому кризисы “недопроизводства” или “перепроизводства” денег сопровождали всю историю человечества.
И еще всю историю сопровождало ростовщичество – как тоже, наряду с эмиссионной, совершенно необходимая рынку функция. В самом деле, любой успешно действующий на рынке субъект, — именно в силу своей успешности, выручает за свой товар-услугу денег больше, чем необходимо для его бизнеса и его собственного потребления. К тому же, срабатывает извечное человеческое желание накопить на будущее. С другой стороны, на рынке всегда есть нуждающиеся в деньгах для вложения их в создание новых товаров. То есть, рынок не может развиваться без такой услуги, как прием на хранение денежных излишков у одних и передача их в пользование другим.
А поскольку ростовщики извлекали свой доход (как разницу между депозитным и кредитным процентом) тоже в деньгах, то чем полезнее для рынка и успешнее для себя они действовали, тем большее денег … уводили с рынка в свои сундуки. Причем если любой ремесленник или торговец мог отдавать свои накопления в рост ростовщику, то самому-то ростовщику свои излишки конвертировать было не во что. Либо просто отдавать назад рынку в оплату совсем уж лишних роскошеств, либо покупать на скапливающееся золото … власть. Потому-то ростовщики издавна тяготели к властвующим персонам, а те – к ним.
Почему ростовщичество нуждается во власти – понятно, а вот зачем королям, шахам, ханам требовались придворные ростовщики?
Дело в том, что великие мира сего в монетарных премудростях простодушно плавали: действовали на рынке как любой кузнец или горшечник. Если те продавали свои изделия за монеты, то монополизировавшие чеканку монет государи обменивали плоды своего производства на услуги солдат или увеселения двора. Эдакий сизифов труд: выпустил из рук – и нет денег, опять надо выбивать налоги или где-то добывать новое золото. Тогда как у ростовщика все наоборот: чем больше он дает, тем больше к нему же и возвращается, — есть чему завидовать!
Впрочем, взаимодействия монархов с ростовщичеством не получилось. И не потому, что те лишали рынок денег – стягиваемое к себе золото ростовщики издавна научились заменять разного рода расписками и платежными знаками. Суть коммерческого ростовщичества – выстраивание пирамиды долгов, избавление от которых возможно только через избавление от Ростовщика. Потому-то вся древняя и средневековая История насыщена эпизодами разорений и изгнаний заимодавцев, — для немедленного призвания новых. И потому-то народ, избравший ростовщичество своим занятием, получил на этом поприще величайшие взлеты и величайшие несчастья.
***
Реализация ростовщического идеала, – дополнение коммерческого ростовщичества правом денежной эмиссии под эгидой государства, произошла при переходе от феодализма к капитализму. Промышленная революция в десятки и сотни раз повысила производительные силы рынка. А массовое индустриальное производство потребовало опережающей индустриализации и денежного дела. Возникла современного уже вида двухуровневая система: главный банк, осуществляющий первичную денежную эмиссию и общее монетарное регулирование, и коммерческие банки второго уровня, способные не только принимать депозиты и выдавать кредиты, но и тоже “размножать” деньги через так называемую “кредитную эмиссию”.
Благо, к тому моменту золото, как средство обращения, вполне уже было заменено деньгами бумажными, а также уже и “безналом”, который есть просто учетные записи в банковских дебетах-кредитах, не требующие никакого материального воплощения.
В такой системе всякая денежка попадает в экономику только в виде банковского кредита. Соответственно (идеал ростовщичества!), экономика всегда должна банкам – все имеющиеся в ней деньги. Плюс, еще и кредитный процент сверху, деньги под который еще даже не созданы. Рассчитаться с банком в таких условиях можно лишь одним способом – взяв у него следующий, больше прежнего, кредит. И если этот кредит идет на расширение производства – все замечательно, расширенный кредитный цикл воспроизводится по следующему кругу, рынок устойчиво развивается, охватывая своими товарами все большие пространства и потребительские массы.
Так в мире появился мощнейший экономический механизм: паровой двигатель, заменивший мускульную силу человека и лошади, ткацкий и токарный станок, заменившие проворность рук человеческих, дополнились станком денежным, способным подгонять технический прогресс денежной волной любой мощности.
Но как только ростовщичество получило в руки главный рыночный двигатель, его мощность показалась банкирам до обидного мало используемой. В самом деле, для материального производства рост процентов на десять в год, — это уже очень много, и даже если банк имеет с кредита целых десять процентов, все равно получается лишь один процент прироста капитала. Только один процент, но от всей экономики – это очень много, но ведь хочется большего!
Так ростовщичество выпустило на рынок инфляцию: ведь если денег давать чуть больше, можно добрать еще пару-тройку процентов. Особенно, если услужливая экономическая наука обоснует полезность бегущей впереди экономики инфляционной волны. Что, кстати, умеренно действительно полезно: инфляция, это дополнительный налог, выплачиваемый (через рост цен) потребителями, и он не целиком уходит банкам, — производителям тоже достается.
Однако и на инфляции много не доберешь, нужны более производительные способы прироста ссудного капитала!
И вот ростовщический гений придумал кредитовать расширение не только производства, но и потребления – как бы в долг. Экономически, это подрывает устойчивость материального цикла, зато удваивает финансовый доход! Впрочем, почему удваивается? Можно и утроить или учетверить!
Ведь если кредитовать не только рост реального производства-потребления, но и рост долгов, то как раз производство долгов, — семейного, корпоративного, государственного уровней можно наладить без ограничений. Одна трудность: объективная экономическая теория предсказывает неизбежный крах кредитуемой банками долговой пирамиды. Но и она легко преодолима: достаточно развернуть экономическую науку на обоснование разумности и полезности жизни в кредит, сделать это и идеологией потребительского общества и основой государственной политики. К тому же, если производство действительно растет, а рынок расширяется, то и долговая пирамида может расти, сохраняя устойчивость – объективная теория этот случай допускает.
Плюс, — в развитие этой самой долговой “теории”, такая дьявольски гениальная придумка, как рынок “ценных бумаг”. Акции, облигации, страховки и фьючерсы, — это не хлеб, не колбаса, не автомобиль и не дом с садом. Не являясь предметами потребления, они “бессмертны”, если и погашаются в свой срок, то лишь затем, чтобы умножиться-размножиться.
Для накачки все новыми и новыми деньгами фондовый рынок – во всех смыслах “золотое дно”. Потому-то и сами ростовщики увлеклись не только кредитованием, — банки тоже стали “инвестиционными” — продавцами и покупателями разного рода “инструментов”, биржевыми спекулянтами.
Но, извините, “бессмертие” фондового рынка должно иметь свою компенсацию: если нормальное потребление “ценных бумаг” отсутствует, они должны уничтожаться нестандартными способами: если не войной, обрушивающей всю финансово-экономическую систему, то катастрофой биржевой. Которая тоже оборачивается катастрофой и реальной экономики – поскольку те самые “инвестиционные” банки и есть пуповина, соединяющая виртуальное денежное производство с материальным.
Так еще в XIX веке только-только накапливающий силу капитализм испытал несколько катастрофических биржевых обрушений. Впрочем, экономическая наука успела приспособиться: поскольку вскрытие ростовщической природы финансовых кризисов (как и паразитарной сущности “фондового рынка”) было под запретом, объяснение нашлось в некоей присущей рынку кризисной цикличности. Теория денег стала и религией сразу, а буржуазная наука экономика – помесью арифметики и статистики с мистическим шаманизмом биржевой “непредсказуемости”.
Впрочем, весь XIX и половину XX века ростовщичество было под относительным контролем: государства через центральные банки ограничивали коммерческую денежную эмиссию привязкой к суверенным золотым запасам. Исключение составляли Соединенные Штаты, которые не столько имели свой Госбанк, сколько пул частных банков, – ФРС (образованный как раз перед Первой мировой) имел государственность своим коммерческим прикрытием. Однако до поры и доллар не мог слишком уж отвязаться от золота.
Тем временем конкуренция брала свое: как никакое соревнования не может не иметь финала и победителя, так верх брали производства более оснащенные и многочисленные. В результате к началу XX века во всех развитых государствах и во всех базовых сферах, — металлургии, машиностроении, энергетике, транспорте … сформировались по одной, максимум – три-четыре монополии. Благо, главные производства, — денежные, еще загодя были превращены в национальные денежные монополии (чему никак не мешала внутренняя конкуренция коммерческих банков).
Итак, промышленный и ростовщический капитализм, полностью освоивший свои национальные рынки, и обязанный расти дальше (иначе – обрушение!) встал перед необходимостью уже наднациональной экспансии. Но если собственно производства, – хоть масла, хоть пушек, вполне способны были пересекать границы, то их банковские системы за ними следовать не могли: национальные валютные суверенитеты оберегались строго.
***
Так ростовщический капитализм подошел к объективной необходимости, — ради собственного самосохранения, ликвидации национальных валютных границ. А этого уже никакой экономической конкуренцией не добьешься, — только разрушением самих государственностей, — военным или “перестроечным” путем.
Первая мировая война явилась в этом плане лишь прелюдией. Победители и сами были слишком обескровлены, чтобы заполнить своими деньгами и товарами руины Австро-Венгерской, Германской и Российской империй. Только распадающаяся (и без войны) Оттоманская порта поделилась своими североафриканскими и ближневосточными провинциями с англичанами и французами, да США накачали себя собственной промышленной мощью, заодно стянув к себе европейское и российское золото.
Разразившийся же в 1929 году биржевой крах, обрушивший и реально процветающую американскую промышленность, подвел итоги Первой мировой войны и сделал неизбежной Вторую мировую. Перекинувшаяся и на Европу Великая Депрессия серьезно помогла Сталину в форсировании индустриализации, а Гитлеру – в строительстве Третьего Рейха.
Не затрагивая идеологии, подчеркнем такое принципиально важное для нашего анализа обстоятельство: денежные системы и Германии и СССР были восстановлены уже не на ростовщическом принципе. Как раз таки в банковском деле безумная идея Гитлера насчет “окончательного решения еврейского вопроса” была реализована вполне. В советской экономике, например, деньги выдавались не в кредит, а в пользование. Госбанк и Минфин выделяли кому нужно сколько требуется, и они же изымали денежные излишки. Проблемой было все: выбить лимиты на материалы и оборудование, на проектирование, на строительные и монтажные работы, но вот деньги под все это находились без проблем!
Рубль не только не добавлял трудностей Советской власти – помогал переносить жесточайшие испытания. Так, даже Великая Отечественная не слишком девальвировала финансы – послевоенная денежная реформа была проведена легко и быстро. В конечном счете рейхсмарка рухнула только с Рейхом, а рубль – только с СССР.
Почему в смертельной схватке сошлись именно нацистская и коммунистическая системы – отдельный вопрос. Но послевоенный передел мира действительно состоялся: остались только два полюса, каждый со своей идеологией, экономической и финансовой системами. Прочий же “третий мир” был так или иначе “раскассирован” между ними. В частности, единственным монетарным сувереном в западном мире остались США, остальные валюты, пусть и в гибкой курсовой связке, были привязаны к их деньгам, превратившись в немецкие, французские, японские и прочие “национальные доллары”.
***
На переломе 60-70 годов победитель в противостоянии двух миров был отнюдь не предопределен. Хрущев пообещал (и не без оснований) советскому народу коммунизм к 80-му году, тогда как план Маршала был успешно завершен, восстановление и процветание охватило почти всю Европу, рыночная экспансия уперлась в свои пределы. Итальянские и немецкие “красные бригады”, французские студенческие бунты и английская революция хиппи подводили свой итог буржуазной системе.
В 68-м году де Голь собрал 12 миллиардов долларов, — крохи от напечатанного, и предъявил их США в обмен на золото. Выяснилось, что для этого надо отдать половину всех запасов. Это был дефолт, — пришлось сначала уполовинить золотое содержание доллара, а в 73-м году и вовсе отказываться от золотой привязки.
Но в жизни побеждает тот, кому острее необходимо. Если для ростовщичества завоевание все новых объемов было вопросом выживания, то лишенная частного стимула советская экономика не справлялась и с тем, на что распространилась. Спасение Западу принесла гонка вооружений и соревнование в космосе. Ростовщичеству не важно, что кредитовать: масло или пушки, или все вместе – чем больше и дороже, тем лучше. Советскую же экономику “холодная война” без горячей вымотала полностью.
Дэн-сяопиновская, а затем горбачевская перестройки по своим итогам стали эквивалентом третьей мировой войны: мир капитализма частно-ростовщического поглотил мир капитализма государственно-бюрократического. Рынок стал глобальным, а все национальные деньги — местными производными единственного мирового суверена – доллара. Причем проведенная по рецептам МВФ “полная конвертация” постсоветских “суверенных” валют, как раз таки и делающая “развивающиеся” экономики объектом не только сырьевой, но и монетарной эксплуатации, искренне почитается новообращенными суверенами как главное их рыночное достижение, показатель соответствия лучшим мировым стандартам…
Это дало ростовщической системе еще четверть века разрастания на новых рыночных ресурсах, пространствах и объемах, — с соответствующим наращиванием мировой долговой пирамиды. И мирового фондового рынка со своей пирамидой — деривативной.
Но вот, все! И этот цикл вышел на свои конечные пределы.
***
Географически, долларовый мир закончился – даже враждебный Иран и закрытая Северная Корея вставлены в него. Начавшаяся мировая рецессия есть объективное следствие исчерпания пространств для экспансии, — ростовщическая система добралась до края земного диска и непонимающе села, свесив ножки над бездной.
Конечно, внутри себя мировому рынку еще бы расти и расти: две трети человечества пребывают в нищете, дети массово умирают от голода и болезней. Но здесь социальные пределы: потребительское благополучие Запада во многом завязано на такие, как у нас, компрадорские и коррумпированные сырьевые режимы. Бедность населения “развивающихся” стан есть залог богатства развитых, и это тоже – составляющая мирового системного кризиса.
Не прошедший своей реформации средневековый Ислам, пробивающийся через рушащиеся одна за другой компрадорские автократии, тоже есть часть глобального кризиса.
Наконец, Земля и сама “не резиновая”:
В эпоху войн и рабовладения численность человечества не выходила из 300 миллионов. Тысяча лет феодализма довела население до миллиарда, и то при абсолютном прозябании подавляющего большинства. Капитализм, как индустриальное производство массовых благ, начал все быстрее проделывать работу столетий. Англия, родина промышленной революции, всего за век удесятерила численность населения, — успев погубить и все свои леса. В XX век человечество вошло численностью миллиард шестьсот миллионов, в новое тысячелетие – уже с шестью миллиардами, а в 2011-м нас было уже семь миллиардов.
Здесь тоже не может не быть перелома: ростовщичество, как финансовая технология и потребительство, как идеология, сделали для человечества уже все, что могли. В повестку дальнейшего прогресса, и даже просто выживания, поставлено некоммерческое использование денег и непотребительское отношение к среде обитания.
***
Прорыв в неростовщический банкинг и экологическую экономику, разумеется, произойдет там же, откуда пошли ростовщичество и капитализм, и где сейчас ближе всего к прорыву долговой пузырь – в старушке Европе. Кстати говоря, если Бог хочет наказать кого-то, он лишает разума. А к старости люди вообще впадают в маразм – это гуманная подготовка к переходу в небытие. Так вот: то, что лучшие экономические и политические умы Европы-США девственно не омрачены пониманием природы постигшего их кризиса, тоже есть гарантии, что ростовщичеству предстоит не “улучшение”, а гибель под своими же обломками.
Впрочем, нас сейчас интересует не судьба мира, а судьба наша собственная.
Так вот, нас ждет примерно тоже, что произошло с затеянным не нами развалом СССР – мы окажемся вне той экономической и финансовой (соответственно, и политико-государственной) ниши, которую успели сформировать (вернее, — ее сформировали за нас) за последние полтора десятилетия. Независимо от того, привыкли мы к нашему нынешнему положению или нет, нравится оно нам или не нравится.
Описывать идущий сейчас мировой передел только в монетарных категориях, конечно, неправильно, но суть может быть передана и так. Содержанием нынешнего исторического момента является распад глобальной евро-долларовой системы на несколько платежных систем со своими суверенными валютами и, соответственно, своими экономическими и геополитическими суверенитетами.
Процесс этот имеет неизбежно катастрофический характер, потому что в ростовщическую пирамиду неосмотрительно упрятаны базовые состояния глобального правящего класса: мир принадлежит уже не владельцам заводов, газет, пароходов, а магнатам фондового рынка – финансовым спекулянтам.
Тем не менее, крах евро-долларовой пирамиды неизбежен, поскольку он лежит на пересечении сразу двух векторов:
Относительно мягкая разрядка идет по линии создания альтернативных мировых расчетов, прежде всего в юанях, затем в рублях и так далее. Процесс не быстрый, но уже идущий, и по его ходу долларовая пирамида будет все более лишаться своего содержания.
С другой стороны, над Еврозоной (а за нею над США) все конкретнее нависает неизбежность суверенных дефолтов, откладываемых только ценой денежных накачек, раздувающих тот же фондовый пузырь и усугубляющий рецессию реального производства-потребления. Этот процесс тоже может растягиваться еще на годы, однако финал известен: ростовщическая пирамида должна быть либо уничтожена политической волей (той же Германии с Францией, по необходимости создавшими общую евро-государственность), либо обрушиться сама – вместе с пристроенными к ней государственностями.
Когда и по какому сценарию это произойдет, в какую новую нишу мы сами захотим “вставиться”, или нас захотят вставить, — разговор другой. Ясно одно: глобальная долларовая система распадется на несколько валютных блоков, каждый из которых будет иметь свою суверенность, — не только монетарную, но и политико-экономическую, а в целом – государственную. Равенства между ними не будет, кто-то будет доминировать, кому-то достанется роль суверена-полуколонии. Будут и вообще такие периферии, которым достанется суверенитет наподобие наших сельских “самозанятых”.
Но все такие прогнозы-обсуждения надо бы опирать на то, что мы опять – в “эпохе перемен”.
На каковом утверждении пока и остановимся…
***
© ZONAkz, 2012г. Перепечатка запрещена