Недавно официальный представитель агентства РК по борьбе с коррупцией сообщил прессе, что уже около 30 граждан претендуют на получение премии “за передачу в правоохранительные органы информации о коррупционных преступлениях”. Ранее сообщалось, что для оплаты таких услуг из республиканского бюджета выделено 32 млн. тенге.
В те же дни в братской России управление внутренних дел Ульяновской области направило местным учителям письмо, в котором предлагает им организовать “своевременное информирование органов внутренних дел при выявлении несовершеннолетних, причисляющих себя к общественным организациям, экстремистским движениям и формированиям, иным неформальным молодежным объединениям”.
То есть педагогов обязали стучать на своих учеников. Пока бесплатно.
Обе эти новости ясно показывают, что время не стоит на месте. Два наших евразийских народа всё теснее интегрируются в семью народов цивилизованных, прогрессивных, у которых доносительство позиционируют как патриотический долг.
Вот в Америке, например, журнал Time несколько лет назад объявил героями года сразу трёх гражданок, каждая из которых (по отдельности, в разных штатах) заложила контролирующим органам своё начальство, рассказав о махинациях гендиректоров с налогами.
Девушек прославили на весь мир! На глянцевой обложке знаменитого журнала напечатали портреты трёх красавиц и крупное слово The Whistleblowers – буквально “дующие в свисток”, небуквально – “информаторы”, “доносчицы”.
В английском языке данное понятие не содержит негатива. А вот в России журналисты перевели его как “свистухи”, всяко издевались над доносчицами и над “бесчеловечной, уродующей психику” американской традицией.
Почему, интересно, в США и на постсоветском пространстве такое разное отношение к “информаторам”?
Вскоре после памятной публикации в Time у меня была возможность подробно обсудить этот вопрос с американцами. Как с коренными (не индейцами), так и с понаехавшими, бывшими советскими гражданами. Со вторыми вышло даже интересней, потому что они, за редким исключением, большие патриоты новой родины, чем многие родившиеся в США – и при этом хорошо знают наши с вами обычаи и уклады.
Площадка для разговора была довольно интересная. Дело в том, что в начале 90-х один хороший человек, между прочим, доктор философских наук, переехал из Москвы в Бостон, создал там сетевой журнал, нашел спонсора тоже из бывших наших — и вот уже два десятка лет вполне успешно этот журнал выпускает. На виртуальный огонёк часто заходят многие новые американцы, неплохо устроенные в жизни и имеющие досуг, а также русскоязычные граждане со всех концов света – в общем, такой международный клуб.
И вот, значит, заспорили мы о том, хорошо ли поступили три девицы и вообще о доносительстве.
Американцы напористо и убедительно доказывали, что whistle-blowing абсолютно здоровое и необходимое явление. Это как проветривать комнату.
А в России, говорили они, враждебное отношение к информаторам складывалось в тюрьмах, на каторге и в лагерях; криминальные авторитеты, чтобы укрепить свою власть, силой и хитростью принуждали других зэков следовать воровским понятиям, по которым сотрудничающий с администрацией объявлялся изгоем. В России сидела едва ли четверть населения, поэтому тюремные обычаи распространились на армию, на школу, на дворы.
Да и само ваше государство, говорили американцы, ведет себя так, что сотрудничать с ним нормальному человеку бывает зазорно. Можно понять людей, которые пытаются отгородиться от его произвола и тоталитарной идеологии. Совсем другое дело, когда государство правильное.
Я и некоторые другие российские участники дискуссии на это отвечали так. Во-первых, доносительство считалось в России позорным задолго до распространения воровской субкультуры; допустим, русские офицеры и студенты XIX века презирали стукачей – и при этом верно служили Отечеству.
Во-вторых, вот представьте, что мы с вами, уважаемый бывший земляк, и вот с вами работаем в одной компании, сидим в одном кабинете, иногда по выходным собираемся семьями на барбекю, в общем, вроде бы все по-человечески. Но потом один из коллег, хороший парень Майк, приходит на работу сильно после вчерашнего, а хороший парень Ник его закладывает. И занимает место старшего менеджера, принадлежавшее ранее Майку. А через полгода Майк сообщает начальству, что Ник вроде бы берет откаты с поставщиков… Вы и дальше будете приятельски общаться?
В ответ нам было сказано, что приблизительная схема тут не годится. Давайте разберем подробнее: этот Майк по жизни выпивоха и раздолбай? Тогда не понятно, почему он старший менеджер. Это же не Россия. Или парень пришел с перегаром единственный раз за пять лет? Может, у Майка сын родился? Тогда его поймёт начальство, да и соседи по кабинету закладывать не станут. А что касается откатов, это тем более не американская ситуация, а ваша, постсоветская.
И вообще – снова перешел атаку новый американский патриот – в России главная беда не дураки и дороги, а отсутствие чувства меры. С одной стороны, у вас осуждают информаторство как таковое, с другой именно в СССР пытались сделать героем ребенка, который по политическим мотивам донес на собственного отца.
Ну да, реальный Павлик Морозов почти не имеет отношения к созданному вокруг него мифу. Но сам миф — о том, что идеология важнее семьи — абсолютно антигуманный. Это попытка расщепить самое важное, самое дорогое в человеке. Никакая американская власть на семейные ценности не покушается…. А потом, офицерские традиции девятнадцатого века это замечательно, однако в СССР стучали не реже, а чаще, чем в Америке. Хорошо сказал Сергей Довлатов: Сталин, конечно, кровавый тиран, но кто написал четыре миллиона доносов?
Короче говоря, теснили нас представители команды США по всему полю.
Я вдогонку вспомнил (но, конечно, не стал рассказывать американцам) такую историю, которую услышал в Алма-Ате еще при советской власти из первых рук.
В начале 1950-х три молодых казаха, три переводчика, вместе работали в издательстве, сидели в одном кабинете и вроде бы даже были приятелями. И вот однажды им позвонил начальник и сказал, что кто-то из троих должен выполнить срочное задание: секретарь алма-атинского обкома Воробьев выступил с важной речью, её надо перевести для завтрашнего номера областной казахской газеты “Жетысу”. А штатный газетный переводчик заболел.
— Ну, кто поедет торгая переводить? – спросил один из товарищей. Двое других переглянулись. Не знаю, как решился вопрос с переводом, но кто-то из двоих, услышавших про воробья, сообщил об этом в “органы”. И шутник получил десять лет лагерей за антисоветскую агитацию. Когда он вернулся (досрочно, по реабилитации, потому что Сталин умер) – его опять приняли на работу переводчиком, и он, кажется, снова сидел в том же в кабинете с теми двумя коллегами, так до конца жизни и не узнав, кто из них донёс. В общем, ужасный век, ужасные сердца.
А вот у американцев доносительство чистенькое, благообразное. Они его почти не стыдятся.
Кстати, Иуда Искариот тоже ведь был вполне респектабельный whistleblower: он сообщил законной власти о странных людях, сектантах, а может и экстремистах, которые приватно собираются по вечерам и слушают речи своего лидера про то, что рухнет храм старой веры.
То есть человек выполнил свой долг перед государством и официальной церковью. Получил заслуженные 30 сребреников. Но дальше повел себя непонятно: вместо того, чтобы потратить деньги на ипотеку или купить колесницу последней модели и катать девушек, он пошел в лес и повесился.
Вот как этот поступок можно объяснить с прогрессивных позиций?
С непрогрессивных-то всё понятно: парень предал своих, родных, тёплых, с которыми делил хлеб – и его замучила совесть. Наши люди не то, чтобы не допускали государство в эти сферы — такое случалось, и часто — но каждый раз понимали, что совершают иудин грех. А правильную американскую власть предлагается допускать в эти сферы не только легитимно, но светло и радостно, растягивая губы в резиновой голливудской улыбке.
Интересно, что в допетровской России, где следствие велось с обязательным применением пыток (собственно, выражение “пытливый ум” оттуда и происходит, а в современном украинском языке до сих пор “пытати” означает просто “спрашивать”) – whistleblower’у доставался первый кнут.
То есть обоих менеджеров, объекта и субъекта доноса, укладывали рядом на скамейках и пороли. Причем, начинали с субъекта. Если он продолжал говорить, а потом уже и орать благим матом, что сказал про откат чистую правду и готов стоять на своём хоть до смерти — переключались на объекта. Вот это был серьёзный подход.
***
© ZONAkz, 2013г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.