Султан Акимбеков: Процветать можно и при низких ценах на нефть

Несмотря на то, что падение цен на нефть оказывает влияние на многие экономические факторы – удорожание импорта, снижение товарооборота, курс тенге и др., у Казахстана есть реальные возможности не только решить эти проблемы, но и придать новый импульс экономическому развитию. Что это за возможности и как их реализовать рассказал директор института мировой экономики и политики при фонде первого президента РК

Алматы. 2 декабря. КазТАГ – Мадина Алимханова. Несмотря на то, что падение цен на нефть оказывает влияние на многие экономические факторы – удорожание импорта, снижение товарооборота, курс тенге и др., у Казахстана есть реальные возможности не только решить эти проблемы, но и придать новый импульс экономическому развитию. Что это за возможности и как их реализовать агентству КазТАГ рассказал директор института мировой экономики и политики при фонде первого президента РК Султан Акимбеков.

Султан Акимбеков

***

— Султан Магрупович, Казахстан сейчас планирует расширять внешнеэкономическую деятельность. Что конкретно это означает? Наша страна будет привлекать новых партнеров или углублять сотрудничество с уже существующими?

— Сытые времена высоких цен на нефть закончились, и теперь надо очень активно работать над всеми проектами, искать новые, пытаться улучшить качество существующих.

С учетом того, что мы страна, которая находится в центре континента, и у нас достаточно сложно с доступом к открытым портам — это действительно серьезный вызов. Если у нас не будет транспортной доступности, то тогда инвестиции будут просто замкнуты на нашей территории. Тут все взаимосвязано – если не будет транспортных коммуникаций, будет дорогой импорт, дорогой экспорт, будет дорогое производство. Нужны и внутренние институции, которые способны обеспечить защиту инвестиций.

Поэтому для МИД, как ведомства, которое имеет прямое отношение ко взаимодействию с внешним миром, безусловно, экономическая составляющая должна стать главным приоритетом.

— Проблемы в отношениях России с другими странами могут как-то повлиять на наше сотрудничество с ними? Мы ведь в Таможенном союзе, ЕАЭС…

— Конечно, бумерангом вся эта история с санкционной войной оказывает на нас влияние, мы это видим. И один из очевидных факторов – это то, что колебания курса нашего тенге напрямую зависит от ситуации в России. Так как у нас одна таможенная территория, то, естественно, такое резкое изменение курса рубля, которое произошло с декабря 2014 года, не могло не сказаться на казахстанских производителях и потребителях. Но это вопрос не стратегический, это вопрос тактической сиюминутной ситуации, который связан с известными событиями. Любой кризис когда-то заканчивается, любой конфликт конечен.

А сама стратегическая идея межгосударственных объединений выглядит очень неплохо: доступ на рынок в 170 млн человек – это огромный потенциал. Вы можете привлечь какие угодно инвестиции, но если у вас нет рынка сбыта, то вам будет очень сложно реализовать тот потенциал, который вы пытаетесь заложить. Даже, если вы сделаете внутри страны самую прекрасную систему. Поэтому рынок сбыта в рамках Единого евразийского экономического союза для нас очень важен.

Другое дело в том, что мы пока не смогли это реализовать по объективным и субъективным причинам. Российская бюрократия оказалась очень эффективной, и там, где мы не очень хорошо поработали над документами вначале, многие вопросы повисли в воздухе. В частности, вопрос доступности казахстанских товаров на российском рынке. К этому тоже нужно относиться как к вызову, мы должны решать эти вопросы путем переговоров и таким образом повышать свою конкурентоспособность. Борьба за конкурентоспособность в рамках единой таможенной территории не отменяется, потому что каждая экономика все равно имеет свои базовые приоритеты и их надо учитывать.

— Как отпуск тенге в свободное плавание повлиял на наши внешнеэкономические отношения со странами дальнего зарубежья?

— Во-первых, у нас падает импорт, это понятно, потому что он стал дорогой. Импорт давно падает, он еще до последней девальвации начал падать. Это отражение падения цен на нефть. Раз падает импорт, то падает и товарооборот. Безусловно, вопрос товарооборота напрямую привязан к экспортным ценам, и если цены на нефть упали в два с лишним раза, если падают цены на металлы, на уран после аварии на Фукусиме в Японии, то все это не может не сказываться на нашем товарообороте с другими странами.

Вопрос заключается в том, что любой кризис – это всегда возможность. И я думаю, что сейчас очень четко стало ясно, что важна сама концепция инвестирования в инфраструктурные проекты. Возможно, эти все проекты, которые сейчас очень активно обсуждаются, например, создание транспортного коридора через Центральную Азию, так или иначе позволят придать новый импульс экономическому развитию. Это инвестирование, которое теоретически должно иметь не инфляционный характер. Плюс к этому инвестиции в инфраструктуру обеспечивают и связанность территории, и снижение инфляции, потому что дают больше возможностей для маневра товарами внутри территории.

Инвестиции в инфраструктуру, в конечном счете, обеспечивают доходы от транзита и от развития сопутствующих услуг. Мы должны понимать, что сейчас есть хороший шанс стать транзитным хабом в регионе, потому что сегодня практически все участники рынка – и Китай, и Россия, и США, и Иран, и Узбекистан и др. – понимают, что в условиях, когда меняется мировая экономическая архитектура, нужно искать новые возможности. А они почти все связаны с транспортными коридорами. Если мы вспомним историю, то всегда процветали города, которые находились на торговых путях.

— Как повлияет развитие транспортной инфраструктуры на курс тенге и насколько сильно сейчас влияют на него цены на нефть?

— Цены на нефть, конечно, влияют на курс тенге, потому что они, в первую очередь, влияют на платежный и торговый баланс страны. Курс национальной валюты – это очень тонкий механизм. В первую очередь он должен учитывать отношения с главными торговыми партнерами. Поэтому, собственно, девальвация тенге настолько сильно ориентирована на российский рубль, т.к. Россия — это фактически наш главный партнер, и мы должны так или иначе учитывать этот фактор.

— Является ли сейчас нефтегазовая отрасль все еще наиболее привлекательной для зарубежных инвесторов или они уже начинают переориентироваться на другие сферы экономики Казахстана?

— Нефтегазовая отрасль всегда будет интересна, и никто не говорит, что период нефти заканчивается, она еще долгие годы будет существовать как очень важный фактор. Другой вопрос в том, что низкие цены на нефть могут держаться еще долго, потому что в мире есть очевидный переизбыток нефтяного производства. Но, тем не менее, никто от нее не отказывается, потому что все понимают, что сегодня реальной альтернативы углеводородному сырью нет. В будущем, возможно, она появится – мы не знаем, что будет через 10-15 лет, но на сегодняшний день весь мир ездит на углеводородном сырье, использует его для отопления, и этот процесс будет продолжаться достаточно долго.

Я бы отметил, что сегодня есть инвестиции, которые осуществляются в регионе в целом и которые связаны, в основном, с инфраструктурными проектами – есть очень активные китайские инвестиции, есть японские инвестиции. Недавно состоялся визит премьер-министра Японии в Казахстан, во время которого также отмечалось готовность Японии инвестировать в регион достаточно много.

Помимо инфраструктурных проектов, инвесторов интересует, например, перенос части китайских предприятий на территорию Казахстана, который обсуждается последний год. Это фактически инвестиции, поэтому у Казахстана есть конкурентное преимущество, которое до сегодняшнего дня остается неизменным — это довольно невысокие налоги и благоприятный инвестиционный климат.

— Не получится так, что перенос части китайских производств в Казахстан увеличит поток мигрантов из КНР?

— Это зависит от государства, безусловно, оно знает, как этот вопрос контролировать. У нас есть квоты, есть соответствующее законодательство.

И потом, мы должны иметь ввиду, что сегодня перенос части китайских производств на территорию Казахстана происходит, в том числе, и потому, что китайская рабочая сила стала дорогой. Сегодня на территории России и Казахстана в некоторых отраслях рабочая сила стоит дешевле, чем в Китае. По крайней мере, есть такая тенденция. Идея-то заключается в том, чтобы работали казахстанские, ну может еще и некоторые российские граждане. У нас есть рынок труда Единого евразийского экономического союза, и он тут играет свою роль. Поэтому нам не стоит опасаться, что это примет какой-то неконтролируемый характер. Главное, чтобы у государства было четкое понимание как с этим процессом иметь дело.

— На днях премьер-министр Китая Ли Кэцян заявил, что его страна планирует инвестировать более $1 трлн в инфраструктуру стран Центральной и Восточной Европы в ближайшие 5 лет. Намечается ли подобное сотрудничество с Казахстаном?

— Мне трудно судить о планах Китая, но у нас есть соглашение по поводу использования более $20 млрд на различные проекты, плюс к этому еще есть Азиатский банк инфраструктурных инвестиций с капиталом в $100 млрд, который как раз сейчас прорабатывает проекты, в том числе и в нашем регионе. И есть еще японские проекты, которые так или иначе реализуются.

Вопрос же не в финансировании, вопрос в проектах. Сегодня в мире при всех существующих кризисах, проблемы с деньгами, по большому счету, нет. Проблемы в качестве проектов.

Но в нашем случае главный вопрос, в который мы и сами инвестируем немало по программе «Нурлы Жол» — это развитие нашей дорожной сети с тем, чтобы обеспечить транзит грузов. Соответственно, нужны точки входа, нужна инфраструктура на станциях «Достык», на «Хоргосе», на «Алтын кол», нужны инвестиции в логистические центры. Это то, что мы делаем весьма активно в последние годы.

Например, на конференциях российские представители очень часто говорят о том, что Россия недостаточно инвестирует в пропускную способность своих железных дорог, в то время как мы прилагаем к этому огромные усилия. Это и есть как раз наш приоритет, потому что чем больше мы будем инвестировать в проекты, связанные с доступностью нашей территории, тем дешевле будет транзит грузов, соответственно, привлекательность по сравнению с морскими перевозками.

— Качество проектов во многом зависит от качества специалистов, которые в них работают. А сейчас многие работодатели жалуются на недостаточную квалификацию выпускников вузов. Где кадры будем брать?

— Проблема с кадрами – это общая проблема постсоветского пространства. У нас слишком много вузов, а качество часто не соответствует реальным требованиям. Но это касается не всех. У нас есть вузы, выпускников которых разбирают уже на старших курсах, есть вузы, в которых компании заранее готовят специалистов для себя, и еще идет проработка подготовки кадров. Другого пути нет.

Наша ситуация с высшим образованием – это во многом болезнь роста. В свое время к этому процессу подошли как к бизнесу, стало очень много студентов, снизилось качество высшего образования, снизилась его элитарность. Но нельзя сказать, что ситуация критическая. Если у нас есть задача реализовывать проекты, если нам нужны кадры, то мы должны повысить качественные требования. Это не только требования предприятий к самим себе, но и требования к системе высшего образования.

Кризис – это хорошая возможность пересмотреть некоторые приоритеты и то, что в сытые времена можно было игнорировать, в кризис нельзя себе позволить, в том числе и слабых профессионалов.

Нельзя сказать, что у нас достаточно специалистов для реализации всех многочисленных проектов, которые затеваются, но, тем не менее, нельзя сказать, что их совсем нет. Безусловно, от компаний потребуются инвестиции в то, чтобы подтягивать специалистов до какого-то уровня. Каких-то высококвалифицированных специалистов, которых у нас нет, придется импортировать в рамках ЕАЭС, это тоже возможно.

Рынок труда – это живой механизм, мы не можем, как в советское время, директивно готовить конкретных специалистов под конкретную ситуацию. Это непростой путь, и сейчас как раз пришло время разобраться с тем, что происходит с подготовкой кадров.

— И в каких же отраслях нам сейчас нужнее всего хорошие специалисты?

— На сегодняшний день главное – это нефтегазовая отрасль, инфраструктура. Это проекты, которые никогда не потеряют своей актуальности. Это железные дороги, это логистика и, конечно, производство. Но производство – это очень тонкий фактор, потому что для производства нужны рынки сбыта.

— Нефтегазовая отрасль всегда была основной сферой нашего сотрудничества с зарубежными партнерами. И речь даже шла о том, что мы сидим на нефтяной игле. С развитием транспортной инфраструктуры, хабов, не получится, что мы сядем на другую иглу?

— Это не самая плохая «игла», мне кажется. Транспортный коридор – это всегда хорошо. И потом, нефть же никуда не денется, и уран никуда не денется. Нельзя сказать, что мы только на нефти сидели. У нас есть уран, зерно, металлы, уголь. У Казахстана достаточно много опорных точек в экономике. Поэтому я не думаю, что у нас настолько сложная ситуация в этом вопросе.

А транспорт – это артерии любой экономики. Почему в Европе примерно одинаковые цены? Потому что там все в пределах очень близкой транспортной доступности, и никто не может ставить запредельную цену, он будет просто неконкурентоспособен на местном рынке. А в наших условиях, когда между городами сотни километров не очень хороших дорог, это является достаточно большой проблемой. Инвестиции в транспорт всегда окупаются, это инвестиции в будущее.

— Когда нефть закончится, они нас прокормят?

— Как минимум, они нам не дадут пропасть.

— Говорят, запасов нефти в мире осталось всего на 50-60 лет…

— Прогнозы о том, что когда-то что-то закончится, появляются часто. Вопрос не в том, что нефть когда-то закончится, а в том, станут ли доступными альтернативные источники энергии. Вот тогда могут начаться сложные времена для нефти. Но в то же время, нефть – это источник углеводородов, а это нефтехимия, которая всегда будет иметь место, те же пластмассы всегда будут использоваться в тех или иных отраслях.

Ничто не может просто исчезнуть из употребления. Это не те времена, когда все просто прекратили ездить на каретах и все. Я не думаю, что вопрос так однозначно стоит.

Случилась авария на Фукусиме — упали цены на уран, но тогда цена на нефть была высокая, упали цены на нефть – стали транспортные коридоры развиваться. Если мы часть мировой экономической системы, мы должны быть гибкими в вопросах того, как мы можем с ней взаимодействовать, что мы можем ей предложить и что мы можем оттуда взять.

— В мировой экономической системе сейчас тоже кризис, в той же Европе, например. Сохранится ли у европейских стран возможность инвестировать в экономику Казахстана или у них сейчас главная задача – самим выжить?

— В Европе такой кризис, которому мы могли бы только позавидовать. Например, у них кризис в том, что они никак не могут себе инфляцию обеспечить – у них угроза дефляции. Ставка европейского Центробанка – 0,25%, соответственно, все кредитование в Европе на сегодняшний день очень дешевое, и при этом нет инфляции, что противоречит экономическим законам, по большому счету. Кризис есть, например, с точки зрения доходов бюджетов, задолженности отдельных государств, отдельных компаний, чрезмерной безработицы в некоторых странах, но глобальная ситуация не настолько плохая.

Когда ставка Центробанка 0,25%, теоретически Европа может инвестировать. Вопрос – куда? Поэтому европейцы очень внимательно следят за качеством проектов, за прибылью, которую они приносят. Если уж мы говорим о глобальном кризисе, то у других стран проблем больше хотя бы потому, что они не могут с инфляцией справиться. А у Европы другая проблема – у них нет экономического роста, потому что внутреннее потребление подошло к своему пределу, а за внешние рынки идет борьба – всем нужен экспорт.

— А Казахстан сейчас сам куда-нибудь инвестирует?

— В «Нурлы Жол», в инфраструктурные проекты, в дороги, за рубежом есть проекты, которые были начаты ранее. Частный бизнес сейчас не имеет возможности инвестировать много, в том числе потому, что слишком дорогие кредиты.

— В нынешних экономических условиях выгоднее привлекать инвестиции или инвестировать самим?

— Привлекать, конечно. Инвестиции всегда выгодно привлекать. Весь мир борется за прямые иностранные инвестиции, потому что это в том числе и показатель конкурентоспособности экономики, и обеспечение развития страны.

— В перспективе кому от этого будет больше выгоды – нам или инвесторам?

— В теории должно быть выгодно всем. Инвесторы же приносят не только деньги. Они приносят новые технологии, новые системы управления, качество другое. Всегда есть альтернатива – либо пытаться сделать это как в Советском Союзе, в изолированном формате, либо быть частью мирового экономического пространства. А если вы часть мирового экономического пространства, то нужно, чтобы системы управления были как минимум не хуже, чем у других.

— В прошлый раз казахстанцы ощутили мировой экономический кризис меньше, чем некоторые другие страны. Получится ли за счет внешнеэкономической деятельности и сейчас минимизировать влияние глобальных экономических проблем?

— И в прошлый раз кризис сказался очень сильно, и в этот раз сказался. Но я не думаю, что у нас ситуация намного лучше, чем в европейских странах. У развивающихся стран ситуация находится в зависимости от колебаний цен на мировых рынках. Например, в Турции был бурный экономический рост, а сейчас у них большие проблемы, связанные, в первую очередь с тем, что рынки сбыта для них закрываются, нет тех возможностей, которые были раньше.

Очень сложно сейчас сравнивать, у кого кризис больше. Кризис всех задевает, но задевает по-разному, потому что у всех разные условия. Нас не надо сравнивать с Европой, нас надо сравнивать с нашими соседями по СНГ. Здесь все очевидно – у нас, по-моему, с макроэкономической точки зрения ситуация стабильнее, чем у многих наших соседей.

У нашей экономики нет таких социальных обязательств, как, например, в России. Там на сегодняшний день почти 40 млн пенсионеров на 142 млн населения- это 27%. У нас примерно 1,8 млн на 17,5 млн населения – это примерно 10%. Другой момент – у нас нет таких военных обязательств, как у России. При всем при том, что нас много критикуют по поводу резервов, у нас на сегодняшний день совокупные резервы составляют порядка $100 млрд на 17,5 млн человек. А у России резервов $350 млрд на 142 млн человек. Это все сравнимые вещи. Вот здесь и надо сравнивать.

— То есть повторения греческого сценария в Казахстане не будет?

— Греческий сценарий весьма специфичен. Это социальное государство, которое финансировало свои повышенные расходы за счет внешних заимствований. Это социализм в классическом формате – крайне неэффективная система госуправления, большие расходы, когда люди очень много получали, были очень высокие социальные выплаты, но финансировалось все это за счет внешних займов. На каком-то этапе такая модель прекращает свое существование. Поэтому жить надо по средствам.

— Спасибо за интервью!

***

© ZONAkz, 2015г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.