Акбар Тукаев: На крупных нефтяных месторождениях еще есть прибыль, а на старых уже работают в убыток

Крупные нефтедобывающие компании в Казахстане еще имеют прибыль при добыче нефти, а компании на старых месторождениях уже работают в убыток. В связи с этим нефтяники, ранее щедро отчислявшие средства в Национальный фонд и бюджет, теперь просят налоговых льгот. О том, в какой ситуации сейчас отрасль и можно ли ожидать снижения стоимости бензина, рассказал заместитель генерального директора Казахского института нефти и газа Акбар Тукаев

Астана. 3 февраля. КазТАГ — Жанболат Мамышев. Крупные нефтедобывающие компании в Казахстане еще имеют прибыль при добыче нефти, а компании на старых месторождениях уже работают в убыток. В связи с этим нефтяники, ранее щедро отчислявшие средства в Национальный фонд и бюджет, теперь просят налоговых льгот. О том, в какой ситуации сейчас отрасль и можно ли ожидать снижения стоимости бензина, в интервью КазТАГ рассказал заместитель генерального директора Казахского института нефти и газа Акбар Тукаев.

Акбар Тукаев

***

— На Кашагане какой может быть себестоимость, когда там будет восстановлена добыча?

— Кашагану уделяется много внимания, но на самом деле это проект, который только будет проходить стадию своего развития. То есть сейчас не надо пугаться, что он будет при такой-то себестоимости. Еще несколько лет уйдет на хороший рабочий режим. Поэтому в текущих сильно меняющихся условиях можно этот вопрос не поднимать. Стоит вопрос только о нормальном запуске этого проекта, о начале добычи, и после 2-3 лет нормальной безаварийной работы можно говорить об эффективности этого проекта.

— Какое количество компаний имеют себестоимость нефти выше $25 за баррель?

— У нас где-то около 200 месторождений — у всех разные показатели. Около 80 компаний добывают. Из этих 80 компаний и 200 месторождений где-то около трети месторождений имеют уровень себестоимости ниже $25-30 за баррель. У остальных или близко, или выше.

— В эту треть входят Тенгиз и Карачаганак?

— Да. Это крупные компании, которые во многом определяют лицо казахстанской нефти.

— То есть можно сказать, что эти компании еще себя хорошо чувствуют и у них есть какая-то маржа при текущих ценах?

— Да. Сейчас, конечно, на грани идет. В целом очень важен вопрос по низкорентабельным месторождениям. То постановление, которое было принято правительством по поддержке низкорентабельных месторождений, по факту практически не работает. А это не только экономический аспект, но и социальный — там градообразующие предприятия. Поэтому все-таки ассоциация Kazenergy – у нас ряд предложений по оптимизации налогового законодательства, в том числе и по низкорентабельным месторождениям.

— Но последняя девальвация помогла экспортерам, в том числе нефтяным компаниям. Кроме того, экспортная таможенная пошлина (ЭТП) на нефть снижена в этом году с $60 до $40 за тонну. А также хотели привязать ЭТП к стоимости барреля…

— У нас есть еще и рентный налог на экспорт. Он по своей природе очень похож на экспортную таможенную пошлину. Просто получилось, что основная часть налогов нефтегазовых идет же в Нацфонд. Надежда есть — у нас около 8 предложений по налогу на добычу полезных ископаемых, по ЭТП, по низкорентабельным, в части геологоразведки.

Ассоциация направляла предложения летом прошлого года, но ситуация изменилась. Естественно, надо сделать несколько другие обоснования. Эта работа идет. Надеемся, что нас все-таки выслушают и в определенной степени поймут. Нефтяная отрасль все-таки была одной из основ нашей экономики, роста благосостояния населения. В трудные моменты мы хотели бы, чтобы и нас поддержали.

— Если вернуться к Кашагану. Нам обещают, что к концу 2016 года добыча возобновится. До этого звучала цифра о себестоимости в $90-95 за баррель. При текущих ценах коммерчески невыгодно возобновлять добычу. Имеется ли смысл в горизонте 1-2 лет возобновлять добычу?

— Почему назывались такие цифры под $100 — в целях быстрой окупаемости проекта. Но этот проект у нас может идти и 50, и 60 лет. Это же супергигант, так что не нужно бояться, что цена барреля нефти в тот момент будет составлять $50-60. Это будет означать, что в определенный момент раскачки придется думать над сокращением операционных затрат. Но это не означает, что проект в целом будет страшно убыточным.

В Бразилии есть проект Тьюпи — там у них тоже глубоководная нефть и по самым скромным оценкам $150 или $200 млрд в него вкладывают. И та же проблема, что с Кашаганом. Казахстан-то надеялся привлечь крупнейшие нефтегазовые компании мира и что мы с блеском решим проблемы этого уникального проекта. Но получилось так, что на самом деле условия оказались сложнее — не только для нас, но и в том числе для иностранных компаний.

— Насколько интересен в связи с этим глубоководный проект «Евразия» на Каспии? Там ведь будет еще дороже, чем на Кашагане. Реальные работы по нему будут отложены?

— Проект «Евразия» длительный. Он больше научно-исследовательского плана — в плане уточнения запасов Каспийского региона. Не надо думать, что сверхрекордную скважину пробурят — и сразу пойдет добыча нефти. Этот проект просто может существенно улучшить нашу позицию в мировом рейтинге и по запасам, и в потенциале по добыче углеводородов, потому что нефти на планете остается все меньше и меньше, а спрос в последние 50-60 лет только растет. Раза три он падал, но и то за счет мирового кризиса, который был в 2008-2009 годах, или ближневосточные проблемы, в Персидском заливе и все. Все остальное время каждый год приблизительно на 1 млн баррелей в сутки спрос на нефть в мире увеличивается.

Лет через 10-15 реально встанет вопрос для многих стран о том, где вообще и на какие средства добывать углеводороды. Даже говорят про альтернативу, машины «Тесла» и т. д., но те же машины производятся из пластика — это тоже нефтепродукт, ту же электроэнергию, если от угля отказываются, значит, мазут, газ. Это тоже углеводороды. Нефть настолько уникальный продукт, что как минимум до конца века будет пользоваться хорошим спросом, и если по проекту «Евразия» мы получим очень хорошие данные, то получим новые возможности развития углеводородного потенциала и углеводородную подушку безопасности для будущих поколений нашей страны.

— Расширение производства «Тенгизшевройла» и Карачаганака позволит им снизить себестоимость добычи углеводородов или это просто повлияет на объем добычи?

— Там большое внимание уделяется этим вопросам, но там параллельно решается и вопрос наращивания физических объемов добычи, и внедрение всех современных технологий, влияющих на себестоимость добычи нефти. Этот вопрос не решается за месяц, два или год.

— Что касается добычи метана из пластов в Карагандинской области, а также переработки угля в ГСМ. Какие объемы могут генерировать эти проекты в Казахстане?

— Там речь идет о прогнозе в несколько сотен тысяч тонн, но компания «Цинхуа» в нефтегазовой отрасли Китая является пионером и лидером в этом направлении. У нас угольные запасы очень существенные и часть их, грубо говоря, простаивает и перспективы дальнейшего развития весьма сомнительны.

Применение угольных ресурсов через получение таких необходимых в стране нефтепродуктов, я думаю, это очень перспективный проект. Естественно, там требуются существенные вложения. По несколько сотен миллионов долларов они хотят вложить, но у Китая инвестиционные возможности сейчас практически не ограничены. Поэтому при нахождении компромисса между Казахстаном и Китаем, я думаю, этот проект мог бы иметь большое будущее.

— Министерство энергетики прогнозирует повторное возникновение дефицита ГСМ на казахстанском рынке в 2021-2022 годах. Какие варианты рассматриваются по строительству четвертого НПЗ: где строить и какой мощности?

— Основная проблема нефтеперерабатывающего комплекса у нас в стране даже не в том, что 4 или 5 строить, а где найти инвестиционные ресурсы для этого? Потому что в свое время очень долго думали над тем, как быть. В 1990-е и 2000-е годы думали, может быть, сосредоточиться на мини-НПЗ. Но ввиду того, что в целом в мире идет рост требований к качеству, естественно, требуется строительство именно крупного НПЗ, потому что только он может осилить привлечение лицензиаров, которые будут выпускать продукцию, соответствующую современным требованиям к автомобильному транспорту и т. д.

Почему в свое время «КазМунайГаз» и выкупал все три НПЗ, которые были практически в частной собственности, под свое крыло, чтобы все-таки решать вопрос модернизации и изыскивать инвестиционные ресурсы для вложения. Частично, худо-бедно этот вопрос решается. Естественно, поскольку «КазМунайГаз» у нас не настолько большой кошелек, чтобы сходу все оплачивать, то для того, чтобы провести все необходимые процедуры (проектирование, привлечение необходимых партнеров по проекту), этот вопрос и затянулся.

Четвертый завод после 2020 года, вполне возможно, потребуется, и минэнерго рассматривает несколько вариантов. Чаще всего упоминается Актау. Это и вариант в Жезказгане, вариант в Южном Казахстане. Другой вопрос, что очень четко надо совместить все сопутствующие этого проекта. Это возможность привлечения инвестиций, возможность привлечения лицензиаров.

Нехватка нефтепродуктов после 2020 года будет составлять несколько миллионов тонн, а современная тенденция такова, чтобы строить заводы на 10 млн тонн переработки. Куда потом девать продукцию, которая уже не пойдет на внутренний рынок? Куда ее экспортировать, когда на севере у нас Россия с развитым нефтеперерабатывающим сектором, на востоке — Китай, у которого сейчас еще мощнее нефтеперерабатывающий сектор, через Каспий — Иран, который сидел под санкциями и начал у себя нефтепереработку развивать?

— В страны Центральной Азии…

— В Центральную Азию россияне поставляют. Здесь можно напрячься и за несколько лет построить этот НПЗ, но потом что делать с этой продукцией? Если прогнозы сбудутся, то четвертый НПЗ актуален как раз после 2020 года.

— Но строить его, получается, нужно уже сейчас — в ближайшие годы…

— Да. Работа, насколько мне известно, идет. Варианты рассматриваются и каждый из конкурирующих проектов предлагает свои подходы.

— Это иностранные инвесторы или есть и местные инвесторы?

— В свете того, что наши НПЗ идут на приватизацию, скорее всего, будут иностранные инвесторы.

— Вы не исключаете того, что один иностранный инвестор приобретет доли в трех НПЗ и построит четвертый НПЗ, ведь ему проще будет все держать в одних руках?

— Надеемся, что антимонопольная структура такого сосредоточения, которое будет в ущерб нашему рынку, не допустит.

— Запасов угля у нас на сотни лет. Теоретически они могут нарастить объем переработки угля в ГСМ еще на порядок. Возможно ли такое, что нам не нужен будет четвертый НПЗ, а достаточно большой объем угля превратить в ГСМ?

— Там с технологической точки зрения вопрос есть, потому что в основном требуется бензин класса Евро-5 и т. д., а у китайцев пока акцент все-таки делается на нефтепродуктах класса «дизтопливо». Но если технология будет развиваться, естественно, это будут только плюсы. Насколько я знаю, у них опять возникли проблемы в согласовании с госорганами по этому проекту. Они просят налоговые льготы по нему и, естественно, этот процесс встал. Этот проект был согласован в рамках визита главы Китая, так что должны сделать.

— Как будут меняться цены на бензин, если баррель подешевеет до $20 или же поднимется до $50?

— У нас там пойдет фактор импорта. Для того чтобы насытить рынок, придется открыть дорогу российскому бензину и еще откуда-то. При этом там цены будут выше — естественно, те нефтепродукты, которые производятся у нас, тоже пойдут вверх, потому что мы еще проходим стадию развития конкурентной среды на рынке нефтепродуктов.

Думаю, что после того как более-менее стабильные тренды пойдут на рынке нефти, тогда уже антимонопольный орган и сами нефтетрейдеры, АЗС и нефтебазы придут к более оптимальному регулированию взаимоотношений, потому что сейчас ввиду очень сильной изменчивости рынка однозначной позиции ни у кого нет.

— Если мы увидим $20 за баррель, насколько изменится розничная цена на АИ-92, которая сейчас составляет порядка 125 тенге за литр?

— Думаю, определенное снижение может произойти. Минимум на 10 тенге за литр должна снизиться. Другой вопрос — сейчас сложные взаимоотношения, если перекладывать в валюту, доллары, как это соотносится с другими рынками. Помните, министр энергетики Владимир Школьник тогда сказал, что в долларах цены у нас совсем не выросли, а наоборот, упали. Это неоднозначно воспринимают. У НПЗ свои позиции, потому что им надо отбивать затраты на модернизацию. Импортеры бензина хотят получать свою маржу.

Раньше цены на бензин как определялись? Минэнерго готовит постановление, что в связи с тем, что цена на нефть такая-то, предлагаем цены на бензин поднять или опустить. После этого начинается процесс согласования с минфином, минэкономики, минюстом со стадии специалист, потом ведущий специалист, начальник отдела, директор департамента и в итоге цена на нефть может уже 100 раз в разные стороны уйти, а там все обсуждается уровень цен при такой-то нефти.

Потом, может быть, через некоторое время пришли к консенсусу, вышли на уровень министров, министры подписали, а смотришь — цены на нефть уже совершенно другие. Вследствие достаточно неповоротливой нашей бюрократии это было не совсем адекватно. У меня была точка зрения, когда работал советником у Карабалина (бывший вице-министр энергетики Узакбай Карабалин – КазТАГ), чтобы жестко привязывать цены на нефть и цены на бензин, но в связи с тем, что все равно надо было проходить эти процедуры, там пошли по такому пути, чтобы вообще отпусти ть цены в свободное плавание. Считаю, что госрегулирование, пока мы импортируем нефтепродукты, все-таки нужно.

— Вы имеете в виду все ГСМ или высокооктановый бензин?

— АИ-92, АИ-95.

— Есть прогнозы, что нефть отрастет до $40-50 за баррель. Какими тогда будут цены? Цена на АИ-92 вырастет «на пистолете» или у них есть какие-то резервы, чтобы удержать стоимость?

— Здесь будет больше завязано на социально-экономическое самочувствие населения. Если в правительстве увидят, что несмотря на то, что цены на нефть повысились, логично повышать цены на бензин, но в то же время общий уровень доходов и соотношение инфляции будут одним из болезненных элементов для населения, то я не думаю, что будут резко повышать цены на бензин.

— Вы говорили, что при $20 за баррель АИ-92 может подешеветь до 115 тенге за литр. Насколько может подорожать АИ-92, если мы увидим $40-50 за баррель — на 10-20 тенге?

— Небольшие колебания возможны, да. Но не такие, как наш курс тенге по отношению к доллару. У нас любое повышение цен на хлеб несколько лет объясняли тем, что цены же на бензин выросли. Два года назад цены на бензин, наконец, снизились. Специально отслеживали статистику — хоть бы кто после этого снизил свои цены. На продукты питания, на услуги — все, кто раньше заявлял, что у них 30-40% затрат связаны с расходами на ГСМ, никто и не подумал снижать цены.

— Благодарю за интервью!

***

© ZONAkz, 2016г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.